Варлам Шаламов - Левый берег
Сосед Криста справа, механик волоколамской фабрики, в ответ на просьбу вспомнить самое яркое событие жизни, самое хорошее, что в жизни случилось, сообщил, весь сияя от переживаемого воспоминания, что по карточкам в 1933 году получил двадцать банок овощных консервов и, когда вскрыл дома - все банки оказались мясными консервами. Каждую банку механик рубил топором пополам, запершись на ключ от соседей - все банки были с мясом, ни одна не оказалась овощной. В тюрьме не смеются над такими воспоминаниями. Сосед Криста слева, генеральный секретарь общества политкаторжан, Александр Георгиевич Андреев, сдвинул свои серебряные брови к переносице. Черные глаза его заблестели.
- Да, такой день в моей жизни есть - 12 марта 1917 года. Я - вечник царской каторги. Волею судеб двадцатилетнюю годовщину этого события я встретил в тюрьме здесь, с вами.
С противоположных нар слез стройный и пухлый человек.
- Разрешите мне принять участие в вашей игре. Я - доктор Миролюбов, Валерий Андреевич.- Доктор слабо и жалобно улыбнулся.
- Садитесь,- сказал Крист, освобождая место. Сделать это было очень просто - только подогнуть ноги. Никаким другим способом освободить место было нельзя. Миролюбов тут же влез на нары. Ноги доктора были в домашних тапочках. Крист удивленно поднял брови.
- Нет, не из дома, но в Таганке, где я сидел два месяца, порядки попроще.
- Таганка ведь уголовная тюрьма?
- Да, уголовная, конечно,- рассеянно подтвердил доктор Миролюбов.- С вашим приходом в камеру,- сказал Миролюбов, поднимая глаза на Криста,-жизнь изменилась. Игры стали более осмысленными. Не то что этот ужасный "жучок", которым все увлекались. Ждали даже оправки, чтобы вволю поиграть в "жучка" в уборной. Наверное, опыт есть...
- Есть, - сказал Крист печально и твердо. Миролюбов заглянул в глаза Кристу своими выпуклыми, добрыми, близорукими глазами.
- Очки у меня блатари забрали. В Таганке.
В мозгу Криста бегло, привычно пробегали вопросы, предположения, догадки... Ищет совета. Не знает, за что арестован. Впрочем...
- А почему вас перевели из Таганки сюда?
- Не знаю. Ни одного допроса два месяца. А в Таганке... Меня ведь вызвали как свидетеля по делу о квартирной краже. У нас в квартире пальто украли у соседа. Допросили меня и предъявили постановление об аресте... Абракадабра. Ни слова - вот уже третий месяц. И перевели в Бутырки.
- Ну что ж,- сказал Крист.- Набирайтесь терпения. Готовьтесь к сюрпризам. Не такая уж тут абракадабра. Организованная путаница, как выражался критик Иуда Гроссман-Рощин! Помните такого? Соратника Махно?
- Нет, не помню,- сказал доктор. Надежда на всеведение Криста угасла, и блеск в миролюбовских глазах исчез.
Художественные узоры сценарной ткани следствия были очень, очень разнообразны. Это было известно Кристу. Привлечение по делу о квартирной краже - пусть в качестве свидетеля - наводило на мысль о знаменитых "амальгамах". Во всяком случае, таганские приключения доктора Миролюбова были следственным камуфляжем, бог знает зачем нужным поэтам из НКВД.
- Поговорим, Валерий Андреевич, о другом. О лучшем дне жизни. О самом, самом ярком событии вашей жизни.
- Да, я слышал, слышал ваш разговор. У меня есть такое событие, перевернувшее всю мою жизнь. Только все, что случилось со мной, не похоже ни на рассказ Александра Георгиевича,- Миролюбов склонился влево к генеральному секретарю общества политкаторжан,- ни на рассказ этого товарища,- Миролюбов склонился вправо, к волоколамскому механику...- В 1901 году я был первокурсником-медиком, студентом Московского университета. Молодой был. Возвышенных мыслей. Глупый. Недогадливый.
- "Лох" - по-блатному,- подсказал Крист.
- Нет, не "лох". Я немножко после Таганки понимаю по-блатному. А вы откуда?
- Изучал по самоучителю,- сказал Крист.
- Нет, не "лох", а такой... "гаудеамус". Ясно? Вот так.
- К делу, ближе к делу, Валерий Андреевич,- сказал волоколамский механик.
- Сейчас буду ближе. У нас здесь так мало свободного времени... Читаю газеты. Огромное объявление. Княгиня Гагарина потеряла свое брильянтовое ожерелье. Фамильная драгоценность. Нашедшему - пять тысяч рублей. Читаю газету, комкаю, бросаю в мусорный ящик. Иду и думаю: вот бы мне найти это ожерелье. Половину матери послал бы. На половину съездил бы за границу. Пальто хорошее купил бы. Абонемент в Малый театр. Тогда еще не было Художественного. Иду по Никитскому бульвару. Да не по бульвару, а по доскам деревянного тротуара - еще там гвоздь один вылезал постоянно, как наступишь. Сошел на землю, чтобы обойти этот гвоздь, и смотрю - в канаве... Словом, нашел ожерелье. Посидел на бульваре, помечтал. Подумал о своем будущем счастье. В университет не пошел, а пошел к мусорному ящику, достал свою газету, развернул, прочитал адрес.
Звоню... Звоню. Лакей. "Насчет ожерелья". Выходит сам князь. Выбегает жена. Двадцать лет мне тогда было. Двадцать лет. Испытание было большим. Проба всего, с чем я вырос, чему научился... Надо было решать сразу человек я или не человек. "Я сейчас принесу деньги,- это князь.- Или, может быть, вам чек? Садитесь". А княгиня здесь же, в двух шагах от меня. Я не сел. Говорю - я студент. Я принес ожерелье не затем, чтобы получить какую-то награду. "Ах, вот что,-сказал князь.- Простите нас. Прошу к столу, позавтракаем с нами". И жена его, Ирина Сергеевна, поцеловала меня.
- Пять тысяч,- зачарованно выговорил волоколамский механик.
- Большая проба,- сказал генеральный секретарь общества политкаторжан.Так я первую свою бомбу бросал в Крыму.
- Потом я стал бывать у князя, чуть не каждый день. Влюбился в его жену. Три лета подряд за границу с ними ездил. Врачом уже. Так я и не женился. Прожил жизнь холостяком из-за этого ожерелья... И потом революция. Гражданская война. В гражданскую войну я хорошо познакомился с Путной, с Витовтом Путной. Был у него домашним врачом. Путна был хороший мужик, но, конечно, не князь Гагарин. Не было в нем чего-то... этакого. Да и жены такой не было.
- Просто вы стали старше на двадцать лет, на двадцать лет старше "гаудеамуса".
- Может быть...
- А где сейчас Путна?
- Военный атташе в Англии.
Александр Георгиевич, сосед слева, улыбнулся.
- Я думаю, разгадку ваших бедствий, как любил выражаться Мюссе, следует искать именно в Путне, во всем этом комплексе. А?
- Но каким образом?
- Это уж следователи знают. Готовьтесь к бою под Путной - вот вам совет старика.
- Да вы моложе меня.
- Моложе не моложе, просто во мне "гаудеамуса" было меньше, а бомб больше,-улыбнулся Андреев.- Не будем ссориться.
- А ваше мнение?
- Я согласен с Александром Георгиевичем,- сказал Крист.
Миролюбов покраснел, но сдержался. Тюремная ссора вспыхивает, как пожар в сухом лесу. И Крист и Андреев об этом знали. Миролюбову это еще предстояло узнать.
Пришел такой день, такой допрос, после которого Миролюбов двое суток лежал вниз лицом и не ходил на прогулку.
На третьи сутки Валерий Андреевич встал и подошел к Кристу, трогая пальцами покрасневшие веки голубых своих, бессонных глаз. Подошел и сказал:
- Вы были правы.
Прав был Андреев, а не Крист, но тут была тонкость в признании своих ошибок, тонкость, которую и Крист и Андреев хорошо почувствовали.
- Путна?
- Путна. Все это слишком ужасно, слишком.- И Валерий Андреевич заплакал. Двое суток он крепился и все же не выдержал. И Андреев и Крист не любили плачущих мужчин.
- Успокойтесь.
Ночью Криста разбудил горячий шепот Миролюбова:
- Я вам все скажу. Я гибну непоправимо. Не знаю, что делать. Я домашний врач Путны. И сейчас меня допрашивают не о квартирной краже, а-страшно подумать- о подготовке покушения на правительство.
- Валерий Андреевич,- сказал Крист, отгоняя от себя сон и зевая.- В нашей камере ведь не только вы в этом обвиняетесь. Вон лежит неграмотный Ленька из Тумского района Московской области. Ленька развинчивал гайки на полотне железной дороги. На грузила, как
чеховский злоумышленник. Вы ведь сильны в литературе, во всех этих "гаудеамусах". Леньку обвиняют во вредительстве и терроре. И никакой истерики. А рядом с Ленькой лежит брюхач - Воронков, шеф-повар кафе "Москва" - бывшее кафе "Пушкин" на Страстной - бывали? В коричневых тонах пущено было это кафе. Воронкова переманивали в "Прагу" на Арбатскую площадь - директором там был Филиппов. Так вот в воронковском деле следовательской рукой записано,- и каждый лист подписан Воронковым! - что Филиппов предлагал Воронкову квартиру из трех комнат, поездки за границу для повышения квалификации. Поварское дело ведь умирает... "Директор ресторана "Прага" Филиппов предлагал мне все это в случае моего согласия на переход, а когда я отказался - предложил мне отравить правительство. И я согласился". Ваше дело, Валерий Андреевич, тоже из отдела "техники на грани фантастики".
- Что вы меня успокаиваете? Что вы знаете? Я с Путной вместе чуть не с революции. С гражданской войны. Я - свой человек в его доме. Я был с ним вместе и в Приморье и на юге. Только в Англию меня не пустили. Визы не дали.
