Владимир Кожевников - Забытый - Москва
- Вот как?!
- Да. Убийство тысяцкого бывшего, Босоволкова Алексея Петровича, не иначе как их рук дело, больше некому. И ничего, сошло... Представляешь теперь, какая за ними силища?!
- А говоришь, все - прах.
- Супротив князя - все. Даже он, дядя родный. Ну, остальные помельче, пожиже. Хотя... Да-а! Забыл совсем! Есть ведь еще одна семейка!.. Эти никого не боятся, даже Василь Василича. Даже перед самим князем не шибко гнутся.
- Вот тебе раз! Ты уж не только меня, ты и себя запутал. Кто ж такие?!
- А-а! Есть! Вот митрополит Алексий, он хоть ума великого, и святой почти, и паству блюдет, и государственные интересы, а все же живой человек. И отец у него был, и мать... И братьев, оказывается, куча!
- А-а!
- Да! Семья! Их, кроме митрополита, еще четверо братьев, и всем палец в рот не клади! Они, правда, в боярские споры особо не лезут. Но их не тронь! Старший (после Алексия), Феофан Федорыч, этот вообще!.. Как митрополит почти по авторитету. Все внешние дела на нем: с Литвой ли, с Ордой, еще с кем - все он. А с ним в упряжке старший сын его, Данило Феофаныч, зрелый уже муж и мудрец, в дядю и в отца, самый среди них активный. Остальные братья попроще: Матвей, Константин, а вот младший уже и прозвище имеет - Плещей. Это их предка так звали.
Но удивительное дело, Мить, мало того, что в семьях дружно живут, они и меж семьями, и дальше... Все как-то тесно, как клубок! И как бы у княжеского трона ни пихались, меж собой всегда коротко, в обнимку. Кажется, они и дерутся-то втихаря, по-родственному. Все друг с другом родня: сватья, братья, кумовья - черт их распутает! Ну, а кто пожиже... У самого Василь Василича еще три брата: Тимофей Василич - это человек важный, но неплохой, спокойный, не заносистый, рассудительный; Федор и Юрий - этих я еще не видел, не знаю. А еще у Василь Василича сыновья взрослые: старший, Иван, примерно тебе ровесник, да еще двое помоложе, Микула и Полиевкт. Чуешь, силища тоже какая? Какая тоже семья!
Еще есть один человек, не считаться с которым невозможно, - духовник княжеский, Михаил. Князь его зовет "дядя Митяй". К князю митрополитом приставлен. Очень грамотный, знает много, но... не почину как-то шустр. Разбитной, веселый, даже подурачиться любит. Ну и весь в себе, разумеется, очень непрост. С ним поосторожней надо, но и поближе.
Вот. А дальше уже действительно пожиже... Иван Родионыч, прозвищем Квашня, с Костромой завязан, чуть ли не наместник, важная личность. Кобылин Федор Андреич, этот самого тверского князя Михаила тесть, дочь за сынка его просватал. Добрынский Петр Иваныч, казначей княжеский, сам понимаешь, какая фигура. Ну и так далее, не буду дальше тебе голову забивать, все равно сразу не запомнишь. Но есть один боярин, больно интересный. Черкиз. Татарин.
- Татарин?!
- Да. Он в Тане наместником был. Его, говорят, оттуда Мамай выгнал. Вот он и обиделся.
Когда Дмитрию ярлык в Орде дали (четыре года назад), он оттуда с ним увязался. Приехал в Москву, крестился, теперь служит, честно старается, на сторону не смотрит. А куда смотреть?! Кто его примет, кто обрадуется? Разве что в Ростове, там татар полно, да уж больно захолустье. А ему тут нравится. Симпатичный басурман, спокойный, необидчивый.
- Во здорово! Ты с ним подружился?
- Нет. - Тяжелый вздох.
- Что ж ты?!
- Меда он не пьет. Видать, не привык еще, - сокрушенно качает головой Ипатий, - а без меда разве быстро подружишься.
Дмитрий хохочет, рассказ монаха и захватывает, и подбадривает его.
- А остальные как?
- Насчет чего?
- Насчет меда.
- А-а... Остальные крепки. Я думал, отец твой - мастер. Но тут он бы из средних был.
- Ого! Видно, и нам учиться придется.
- Да мне-то чего учиться... А вот тебе... Только я все больше к тому клонюсь, что не надо.
- Почему?
- Хреновая это наука. Тяжкая! Особливо по утрам. И если бы только это! А то ведь тупеешь, мозги сохнут. И не на время выпивки, а насовсем. Вот за собой замечать стал... Раньше как? И в разговоре что наврешь, да поправишься, найдешься. А сейчас думаешь-думаешь, прежде чем сказать, а все одно где-нибудь вляпаешься. И памяти не стало. Да чудно как-то! Поглядищь на человека - приятель, сколько с ним переговорено, выпито, а как звать забыл! Решения принимать - только с ясной головой! А бражки хлебнул хоть полковшика - уже не то! Уже решать чего - Боже упаси! Напортачишь! Оно вроде бы и шустрей колесики забегали, да не в ту сторону. Даже с полковшика! А с ковша?! А с трех?!! А потом похмелье. О-о-охх! Там уж тем более ничего не решишь. Там и не захочешь. С похмелья одного хочется - лечь и помереть. И сразу на сколько времени человека из колеи вышибает. Как не жил! А если дело в этот момент какое важное? Все! Пропал!
- Это все так, отец Ипат, только в такой компании, да не пить - мигом белой вороной станешь. Не то что подружиться, открыть душу, а и разговаривать не станут. Как тогда быть?
- О-охх... Как бы нам с тобой так урядить, чтобы пил я, а любили и разговаривали с тобой.
- Ну, если держаться, не зарываться, то, может, и справлюсь?
- Нет, сыне, не получится. Не удержишься. Ты думаешь, почему Олгерд совсем не пьет? Он ведь не глупей нас с тобой, понимает прекрасно, что теряет, отказываясь от пьяных излияний. Когда отец твой жив был, он его совал. Теперь некого, но он все равно сам не лезет. Сползти боится!
- Куда?!
- Туда! Где похмеляться приходится. А потом опять нажираться. Слишком часто ему приходится важные решения принимать, а для этого трезвая тыква нужна. Так что давай как-нибудь разделим бремя сие. Как Олгерд с Кориатом делил.
* * *
- Хорошо, давай разделим, - Дмитрий крепко потер ладонями глаза, виски, щеки, - только не сегодня. Я жрать - умираю, да ведь и встреча все-таки, полгода не видались.
- Это да, - монах хлопает дважды в ладоши и делает знак вбежавшим слугам (молча, самоуверенно, высокомерно, будто князь какой - Дмитрий удивленно запоминает), - давай. А то я тут совсем святым скоро стану. Это самое еще вокруг бастолковки не засветилось? Привыкаю, понимаешь...
- Привыкаешь? А куда одежу монашескую дел?
- Э-э-э, брат... У них тут с этим, оказывается, строго. Не то что с твоим отцом Васильем.
- Если уж отец Василий не строг!..
- Выходит - не строг. Тут меня сразу к архимандриту, и допрос. К какой обители принадлежишь? Почему при княгине? Пришлось ответ держать. Монастырь, говорю, немцы спалили, из всей братии нас четыре человека осталось. Игумен сгорел...
- Так и было?
- Ну а как же!
- Ты мне не рассказывал никогда.
- Случая не было.
- Ну ты и скромник...
- А то нет? Ну вот, погорели, говорю, все, некуда сперва и приткнуться было, да и душа горела отомстить тупорылым. А потом так случилось... А-я-яй, - говорят, - как же так? Коли в мир ушел, одеяние иноческое сними, а коль в Божьих слугах остаться желаешь, ступай в монастырь. Я им: мол, слово Божие людям хочу нести. А они: испроси благословения у иерарха, да ступай, куда он пошлет, в леса и пустыни, где о Боге еще не слыхивали. А тут и без тебя есть кому о НЕМ говорить. И пришлось мне переодеться от греха. Да и княгиня заволновалась. Чуть до слез меня не довела, истинный Христос.
- Это еще как?
- Говорит, ну как пошлют чухну или корелу какую-нибудь просвещать, как я тут без тебя? Ах, думаю, детынька ты моя родненькая, - монах шмыгнул носом и длинно присосался к жбану, а оторвавшись, досадливо махнул рукой: Раньше надо было переодеваться.
- Почему?
- Ботагоз забеременела.
- Ну и что?
- Не повенчают меня с ней, вот что. Останусь ли монахом, выгонят ли все равно, сам понимаешь. - И он опять приложился к жбану.
- Ах ты Господи! - Дмитрий по-настоящему расстроился. - Как же теперь?
- Ничего, сыне, - монах накрыл своей лапищей его руку, похлопал успокаивающе, - до сих пор жили и дальше устроимся как-нибудь. Я и то не унываю, а уж тебе... У тебя своих забот будет по самую макушку. Привыкать надо, вживаться. С волками жить, по вол... - он поперхнулся и покраснел как рак, - то бишь... я ведь хотел сказать...
Дмитрий весело-изумленно вытаращился на него. Монах плюнул и начал креститься:
- Вот ведь черт-то, он всегда рядом торчит! - поплевал через левое плечо и загоготал на всю палату. Дмитрий ему вслед.
Меж тем стол уже плотно уставили блюдами, многие из которых Дмитрию были совсем не знакомы, и он с вожделением на них поглядывал.
- Отче, давай-ка, зови Константина, да угостимся! А то я... мочи нет!
- Давай, давай, начинай, в чем же дело, - монах снова хлопает в ладоши, вызывая слуг, - и этого, Ефима, если не возражаешь (Дмитрий мотает головой с полным ртом, мол, не возражаю), умный он мужик, полезный. Только ты не очень наедайся и напивайся. САМ может потребовать.
- Кто?!
- Алексий.
- Алексий? А разве он не в Коломне?
- Еще чего! Будет митрополит всея Руси по чьим-то свадьбам разъезжать. Там свой храм, свой священник. Тут он, у себя. Его келью первую отстроили. Стройку за нашими теремами заметил? То хоромы великокняжеские, там еще дел много. А за ними, позади Успенского храма митрополичья "Крестовая" келья. Невелика, потому и отстроили быстро. Вообще, хоть и митрополит, а скромно живет, строго.
