Федор Зарин-Несвицкий - Борьба у престола
В глубокой тишине пронесся нервный, странно звенящий, словно вызывающий голос императрицы:
– В изъявление моего благоволения к славной и верной гвардии моей объявляю себя полковником Преображенского полка и капитаном кавалергардов.
Горящими глазами взглянула она на растерянные лица верховников…
Несколько минут длилось молчание, и вдруг загремели восторженные крики преображенцев и кавалергардов:
– Да здравствует императрица Анна Иоанновна!
В воздухе засверкали обнаженные шпаги. Долго не умолкали восторженные крики.
Василий Владимирович сильно побледнел и схватил руку Михаила Михайловича.
– Я велю им положить оружие, – прошептал он, задыхаясь. – Я выгоню их отсюда и через час буду судить их военным судом!
– Опомнись, Василий Владимирович, – сказал Михаил Михайлович, удерживая его за руку. – Ведь они только отвечали императрице. Они не могли ответить иначе…
– Да, ты прав, – тяжело дыша, ответил старый фельдмаршал. – Тогда…
– Тсс!.. – прервал его Михаил Михайлович. – Мы обсудим это потом.
Граф Матвеев, обратись к императрице, громко крикнул:
– Дозволь, всемилостивейшая государыня, тотчас объявить сию великую радость товарищам, что стоят у дворца.
– Иди, – сказала императрица.
Матвеев бросился вон. Через несколько минут послышались под окнами дворца восторженные крики солдат.
– Но это форменный акт самодержавия, – сказал Вестфален, обращаясь к графу Братиславу.
– И слава Богу, – ответил цесарский посол.
XV
Больше всех был возмущен самовластным поступком Анны фельдмаршал Василий Владимирович.
На вечернем заседании члены совета обсуждали поступок императрицы.
Фельдмаршал Долгорукий был подполковником Преображенского полка и, согласно кондициям, был подчинен только Верховному совету. Теперь же, с провозглашением императрицей, себя полковником Преображенского полка, получалась путаница. С одной стороны – полк, как и вся гвардия, находился в полном подчинении совету, с другой, по примеру прошлых царствований, во главе полка был венценосный полковник, которому полк обязан безусловным повиновением, к чему уже привыкли гвардейцы за прошлые царствования. Таким образом, императрица как будто вырывала из рук Верховного совета власть над первым полком в империи и привилегированной ротой кавалергардов.
Спокойнее всех отнесся к этому фельдмаршал Михаил Михайлович.
– Ну что ж? – сказал он. – Пусть она будет полковником Преображенского полка. В гвардии все равно и так большой соблазн. Много там противников наших. Не в них сила наша. Наша сила в армейских полках, в моих украинских полках, из коих многие теперь в Москве. Эти славные полки помнят старого фельдмаршала! Немного лет тому назад одно движение моей руки могло опрокинуть трон Екатерины!
Всем было еще памятно это недавнее время, о котором говорил фельдмаршал. Когда Меншиков возвел на престол Екатерину при помощи гвардии, то и он, и новая императрица с тревогой ждали, что скажет армия, то есть что скажет Михаил Михайлович, любимец всей армии. Вечной угрозой для Петербурга была находившаяся под его начальством украинская армия, и в первые дни нового царствования боялись, что Голицын двинет армию на Петербург, чтобы провозгласить императором прямого внука Петра Великого, впоследствии Петра II.
Фельдмаршал напомнил это время в гордом сознании своего влияния и своей популярности в армии.
В настоящее время в Москве армия была сильнее гвардии. Туда стянули к предполагаемому бракосочетанию Петра II полки: первый и второй Московский, Капорский, Выборгский, Воронежский, Вятский, Сибирский, Бутырский… Все эти полки знали и любили Михаила Михайловича. Это была грозная сила.
– Ты прав, брат, – после глубокого раздумья сказал Дмитрий Михайлович. – Сила в твоих руках. Мы знаем это. Но все же надлежит указать императрице, что мы все видим. Не годится нам закрывать глаза. Я предлагаю, – продолжал он, помолчав, – апробировать поступок императрицы и постановлением Верховного совета поднести ей патент на звание полковника Преображенского полка и капитана кавалергардов. Из сего императрица поймет, что без Верховного совета ее провозглашение недействительно… При этом ты, Василий Лукич, укажешь государыне противность ее поступка кондициям.
Предложение Дмитрия Михайловича было действительно почетным выходом из положения, и все сразу присоединились к нему.
– Хорошо, – произнес Василий Лукич. – Я передам императрице патент и скажу, что надо.
– Василий Лукич, – обратился Дмитрий Михайлович к Степанову. – Заготовь‑ка патент.
Степанов поклонился и, взяв лист бумаги с титлом Верховного тайного совета, начал писать. Через несколько минут он уже представил членам совета к подписи патент. Это был самый обыкновенный патент на производство, только слово» пожаловать» было заменено» поднести».
Один за другим члены совета подписали патент, и он был вручен Василию Лукичу для подписания императрице. Кроме того, было решено поспешить с присягой и обнародованием кондиций и проекта князя Дмитрия Михайловича. Затем верховники приступили к рассмотрению подробностей въезда.
День был необычайно светлый и ясный. Траурное убранство домов было заменено праздничным. Всюду развевались флаги, балконы были убраны цветными коврами. По всему намеченному пути следования императрицы улицы были усыпаны песком и против каждого дома воткнуты елки. При въезде в Земляной город и Китай – город были воздвигнуты убранные гирляндами искусственных цветов и разноцветными материями триумфальные арки, увенчанные вензелями, коронами и двуглавыми орлами.
Толпы народа, возбужденного ожидаемым зрелищем, наполняли все свободные места, куда только пускали. Цепи солдат с трудом сдерживали напор любопытных. От Земляного города до Воскресенских ворот были вытянуты ряды армейских полков. От Воскресенских ворот и Красной площади до Успенского собора выстроились гвардейцы.
Яркое солнце освещало блестящую картину императорского кортежа. Шествие открывала гренадерская рота Преображенского полка, верхами; за ними следовали запряженные цугом, с форейторами и слугами в цветных, парадных ливреях, пустые кареты, счетом двадцать одна, генералитета и знатного шляхетства. За ними ехало восемь карет, каждая в шесть лошадей цугом. В этих каретах помещались некоторые члены Верховного тайного совета, фельдмаршал Иван Юрьевич, князь Юсупов, Лопухин и еще несколько знатнейших лиц.
За этими каретами, в камзолах, расшитых золотыми галунами, с изображенными на них двуглавыми орлами, важно выступали четыре камер – лакея; за ними, запряженные лошадьми в золоченых шорах, с форейторами и кучерами в придворных ливреях, двигались семь карет, из них в трех помещались придворные дамы, между которыми, по желанию императрицы, была графиня Ягужинская с дочерью. Здесь же были Лопухина, Юсупова, Чернышева, Салтыкова, фрейлины императрицы и другие.
На великолепном белом коне, с чепраком, украшенным золотыми гербами, ехал во главе двадцати всадников, представителей знатнейшего шляхетства, генерал князь Шаховской. У чинов шляхетства все кони были белые, как на подбор, в золоченых уздечках и стременах.
Наконец показались трубачи и литаврщики с серебряными трубами и литаврами, а за ними на вороных конях кавалергарды в красных с золотым шитьем мундирах, с длинными палашами с вызолоченным эфесом. Их вороные кони были покрыты красными чепраками. Также красным сукном были обтянуты седла, уздечки, чушки для пистолетов и весь конский прибор. Стремена были вызолочены. Во главе кавалергардов» хал муж царевны Прасковьи, Иван Ильич Дмитриев – Мамонов. За кавалергардами ехали два камер – фурьера, шли двенадцать придворных лакеев и четыре арапа и скорохода, и вот показалась запряженная девятью богато убранными попонами голубого бархата с серебряными вензелями лошадьми Тяжелая, парадная карета императрицы с большими зеркальными стеклами. Лошадей вели под уздцы придворные конюхи.
У правой дверцы кареты ехали Василий Лукич и генерал Леонтьев, у левой – Михаил Михайлович Голицын – младший, генерал Шувалов и, по желанию императрицы, Артур Вессендорф, обращавший на себя внимание золоченым шлемом, золотыми латами и всем своим рыцарским нарядом. За каретою снова ехал отряд кавалергардов под командой Никиты Трубецкого, брата фельдмаршала. Шествие замыкалось гренадерской ротой Семеновского полка.
В карете вместе с императрицей сидели ее сестры и принцесса Елизавета. Анна была бледна. Глубокое волнение все больше овладевало ею по мере приближения к Москве.
Кортеж вступил в Земляной город. Стоящие на пути следования войска взяли на караул. Музыка заиграла встречу, медленно склонились победные знамена. Забили литавры и запели серебряные трубы кавалергардов, и вдруг воздух дрогнул от оглушительного салюта из семидесяти одного орудия…
