Николай Лейкин - Где апельсины зреют
— Дикій, совсѣмъ дикій человѣкъ!
— Дикій, да вотъ не дикаго по всей Европѣ на свой счетъ вожу.
— Да вѣдь ты безъ меня погибъ-бы… Десять разъ въ полицейской префектурѣ насидѣлся-бы, если-бы я тебя не останавливалъ отъ твоихъ саврасистыхъ безобразій. Я за тобой какъ нянька…
— Какъ ты смѣешь меня саврасомъ называть! Ты кто такой? Мазилка, маляръ. А я представитель торговой фирмы.
— Господа! Господа! Полноте вамъ переругиваться! Ну, охота вамъ спорить! вступилась Глафира Семеновна и, взявъ Граблина подъ руку, отвела его отъ Перехватова. — Пойдемте въ ресторанъ завтракать.
— Авекъ плезиръ, мадамъ. Этого ужъ мы даннымъ давно дожидаемся, отвѣчалъ Граблинъ.
Разсчитавшись съ проводникомъ, компанія вышла изъ воротъ помпейскихъ раскопокъ и направилась въ находящійся рядомъ ресторанъ. На подъѣздѣ ихъ встрѣтилъ тотъ-же гарсонъ, который еще передъ отправленіемъ ихъ на раскопки вручилъ имъ меню завтрака. Онъ засуетился, забормоталъ по итальянски съ примѣсью французскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ словъ и усадилъ ихъ за столъ.
— Frutti di mare. Ostriche? предлагалъ онъ.
— Спрашиваетъ, устрицы будете-ли кушать, перевелъ Перехватовъ.
— Устрицы? А вотъ ему за устрицы! — и Граблинъ показалъ кулакъ. — Водка есть? Рюсъ водка?
Водки не оказалось.
— Черти итальянскіе, дьяволы! Мы небось ихъ итальянскій мараскинъ получаемъ, а они не могутъ водки изъ Россіи выписать для русскихъ путешественниковъ! выругался Граблинъ и потребовалъ коньяку.
Поданный завтракъ былъ обиленъ и очень недуренъ, хотя въ составъ его и вошли три сорта макаронъ. Компанія потребовала нѣсколько бутылокъ асти и стала "покрывать лакомъ" коньякъ.
Когда всѣ разгорячились и заговорили вдругъ, гарсонъ принесъ книгу въ толстомъ шагренскомъ переплетѣ, перо и чернильницу и, кланяясь, забормоталъ что-то по итальянски. — Это еще что? воскликнули мужчины.
— Проситъ господъ путешественниковъ написать что-нибудь въ альбомъ ресторана о своихъ впечатлѣніяхъ на помпейскихъ раскопкахъ, перевелъ Перехватовъ.
— Вотъ это штука! проговорилъ Конуринъ. — Да вѣдь мы по итальянски, какъ и по свинячьи, ни въ зубъ…
— Можно и по русски… Въ крайнемъ случаѣ онъ проситъ просто хоть росписаться. Онъ говоритъ, что въ этомъ самомъ альбомѣ есть много автографовъ знаменитыхъ людей.
— Фу, ты пропасть! Стало быть и мы въ знаменитости попадемъ! Валяй! сказалъ Граблинъ и взялся за перо. — Только что писать? Рафаэль, сочини для меня.
— Да зачѣмъ-же сочинять? Пиши, что хочешь! Пиши, что тебѣ всего больше понравилось на раскопкахъ.
— Что? Само собой, увеселительный домъ.
— Ну, вотъ и пиши.
Граблинъ началъ писать и говорилъ:
— "1892 г., марта 8-го, я нижеподписавшійся осматривалъ оный помпейскій увеселительный домъ и нашелъ, что оная цивилизація куда чище теперешней, потому что были даже вывѣски у кокотокъ, а оное очень хорошо, потому что не ошибешься, стало быть и не залѣзешь…" Постой… Какъ кокотку-то звали, что на вывѣскѣ обозначена? обратился онъ къ Перехватову.
— Аттика… Аттика… Мамзель Аттика… подхватилъ Конуринъ, смѣясь. — Неужто забылъ? Ахъ, ты! А еще специвалистомъ по мамзельному сословію считаешься.
Граблинъ продолжалъ:
— "Стало быть и не залѣзешь взамѣсто оной Аттики въ квартиру какой-нибудь вдовы надворнаго совѣтника и не попадетъ тебѣ по шеѣ. Григорій Аверьяновъ Граблинъ изъ С.-Петербурга". Хорошо?
— Чего еще лучше! Ну, давай теперь я напишу, сказалъ Конуринъ, взялъ перо и началъ:- "Самый антикъ лучшій бани и ежели одну мою знакомую супругу въ нихъ приспустить, то она не токма что по субботамъ туда ходила, а даже по средамъ и по понедѣльникамъ, а то и во всѣ дни живота своего". Довольно?
— Конечно-же довольно, отвѣчалъ Перехватовъ. — Теперь фамилію свою подпишите.
— Можно. "Санктпетербургскій купецъ Иванъ Кондратьевь Конуринъ руку приложилъ", — прочелъ онъ, написавъ, сдѣлалъ кляксу и воскликнулъ:- Ай! Печать по нечаянности приложилъ. Ну, да такъ вѣрнѣе будетъ.
Взяла перо Глафира Семеновна и написала: "Очень хорошія вещи эти помпейскія раскопки для образованныхъ личностей, но я объ нихъ иначе воображала. Глафира Иванова, изъ Петербурга".
— А какъ-же ты воображала? — спросилъ Николай Ивановичъ, прочитавъ написанное.
— Молчи. Не твое дѣло…былъ отвѣтъ. — Посмотрю я вотъ, что ты напишешь!
— Да ужъ не знаю, что и написать. Просто роспишусь.
— Нѣтъ, нѣтъ, ты долженъ написать, что тебѣ понравилось.
— Да что понравилось? Храмы понравились. Николай Ивановичъ написалъ:
Храмы хотя теперь и не въ своемъ видѣ, но цивилизація доказываетъ, что помпейскіе люди были хоть и языческаго вида, но леригіозный народъ. Николай Ивановъ.
— Глупо, сказала Глафира Семеновна, прочитавъ…
— Ты умнѣе, что-ли? огрызнулся Николай Ивановичъ.
Перо взялъ Перехватовъ и сталъ писать. Написавъ, оій, прочелъ:
"При посѣщеніи Помпеи умилялся на памятники древняго искусства на каждомъ шагу, преклонялся передъ зодчествомъ, ваяніемъ и живописью древнихъ художниковъ, но… Василій Перехватовъ".
— Все… сказалъ онъ, вздохнувъ. — А что "но" обозначаетъ, пусть ужъ останется въ глубинѣ моей души.
— Знаю, знаю я, что это "но" значитъ! воскликнулъ Граблинъ. — Насъ хотѣлъ дикими обругать.
— А знаешь, такъ тебѣ и книги въ руки… отвѣчалъ Перехватовъ и залпомъ выпилъ стаканъ вина.
Компанія еще долго бражничала въ ресторанѣ и только подъ вечеръ поѣхала домой, порѣшивъ на, завтра утромъ отправиться на Везувій.
LV
Былъ восьмой часъ утра, супруги Ивановы еще только поднялись съ постели, остальная ихъ компанія спала еще у себя въ номерахъ крѣпкимъ сномъ, а ужъ у подъѣзда гостинницы стоялъ большой шарабанъ, на десять мѣстъ, запряженный цугомъ шестеркой муловъ и предназначенный везти гостей на Везувій. Кромѣ русской компаніи на Везувій въ томъ же шарабанѣ отправлялась и компанія англичанъ, состоявшая изъ трехъ мужчинъ и одной дамы. Шарабанъ принадлежалъ гостинницѣ и за проѣздъ въ немъ на Везувій и обратно гостинница взяла по пяти франковъ съ персоны. Отъѣздъ былъ назначенъ въ восемь часовъ утра. Англичане въ бѣлыхъ шляпахъ съ двойными козырьками, съ зелеными вуалями на шляпахъ, въ синихъ шерстяныхъ чулкахъ до колѣнъ, въ полусапожкахъ съ необычайно толстыми подошвами, съ альпійскими палками съ острыми наконечниками въ рукахъ бродили уже около шарабана, перекидывались другъ съ другомъ фразами изъ двухъ-трехъ словъ и нетерпѣливо посматривали на часы. По недовольнымъ минамъ ихъ было замѣтно, что они разговаривали о неакуратности русскихъ спутниковъ, про которыхъ кельнеръ имъ доложилъ, что они еще не вставали съ постели. Но вотъ пробило и восемь часовъ. Англичане къ своимъ немногосложнымъ фразамъ прибавили уже пожиманія плечами и покачиванія головами и послали торопить русскихъ. Первыми вышли супруги Ивановы. Англичане приподняли шляпы и кивкомъ отдали поклоны. Поклонились имъ и супруги Ивановы, а Николай Ивановичъ даже отрекомендовался:
— Коммерсантъ Ивановъ де Петербургъ.
Англичане поспѣшили протянуть ему руку и тоже назвали свои фамиліи. Англичанинъ постарше что-то заговорилъ, обращаясь къ Николаю Ивановичу.
— Пардонъ… Не понимаю, отвѣчалъ-тотъ. — Глаша, переведи.
— Да и я не понимаю. Онъ, кажется, по англійски говоритъ. Парле ву франсе, монсье? спросила Глафира Семеновна англичанина.
Англичанинъ утвердительно кивнулъ головой и опять заговорилъ.
— Рѣшительно ничего не понимаю! пожала плечами Глафира Семеновна.
Два другихъ англичанина показали Николаю Ивановичу свои часы.
— Должно быть про остальную нашу компанію спрашиваютъ, что-ли! пробормоталъ Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Вуй, вуй… Опоздали, но они сейчасъ явятся. — Тринкенъ… Кафе тринкенъ… пояснилъ онъ и хлопнулъ себя по галстуху. — Глаша! Да говори-же что-нибудь!
— Что-жъ я буду говорить, коли ни они меня не понимаютъ, ни я ихъ не понимаю.
Дама-англичанка въ это время сидѣла уже въ шарабанѣ. Одѣта она была въ соломенной шляпѣ грибомъ съ необычайно широкими полями, съ соломеннымъ жгутомъ вмѣсто лентъ и тоже держала въ рукѣ альпійскую палку съ острымъ наконечникомъ съ одного конца и съ крючкомъ съ другаго. Пожилой англичанинъ протянулъ Глафирѣ Семеновнѣ руку и предложилъ сѣсть въ шарабанъ.
— Ахъ, нѣтъ… Я сама… — уклонилась она и взобралась въ шарабанъ.
Англичанинъ поднялся на подножку и отрекомендовалъ даму-англичанку Глафирѣ Семеновнѣ. Англичанка протянула ей руку и что-то заговорила.
— Уй, уй… — кивнула ей въ отвѣтъ Глафира Семеновна и, обратясь къ мужу, сказала:- Говоритъ какъ будто-бы и по французски, но рѣшительно не понимаю, что говоритъ.
Англичане все чаще и чаще смотрѣли на часы и покачивали головами. Наконецъ молодой, бѣлокурый англичанинъ въ синемъ полосатомъ бѣльѣ возвысилъ голосъ и послалъ швейцара торопить остальныхъ путниковъ. Вскорѣ на подъѣздѣ послышался шумъ и возгласъ:
![Николай Лейкин - Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно]](/uploads/posts/books/225932/225932.jpg)
