Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе
— Я был в Таврисе,— отвечал старик,—но очень давно; поэтому не могу ничего вам сказать. Прежде, бывало, при Алексее Петровиче, посылались курьеры из азиатцев с бумагами в Персию по несколько раз в год; они ехали медленно, в Персии не раскачаешься, почт нет... Знали русский язык; так весьма удобно было ехать с ними до Тавриса, а там можно всегда найти прислугу, заменяющую переводчика. Алексей Петрович и все окружающие его готовы были оказывать всевозможное пособие: в то время все ехавшие в Персию обыкновенно ожидали в Тифлисе отправления курьера и с ним пускались путь. Теперь, говорят, совсем иначе. Главнокомандующий и готов был бы помочь, да беда с его окружающими: тому не довольно низко поклонишься; другому слишком низко поклонился; одного станешь просить, другой обижается, зачем не к нему прибегнули: одним словом, никак им не угодишь! Смотришь, и сбили почтенного старика! Окружающие —великое дело, когда хороши! Тому пример Алексей Петрович Ермолов. У него начальником штаба был благороднейший, умнейший, образованный Алексей Александрович Вельяминов; гражданские секретари были также люди достойные, и, наконец, окружающие были все люди благородные и благонамеренные. Если некоторые в ином не соответствовали товарищам своим, но все-таки имели какое-либо замечательное достоинство. Тогда не было у нас этих огромных, всепоглощающих штабов, а дела шли своим чередом без каверз и прочего.
Старик умолк, погруженный в грустную думу; собеседники, уважая его молчание, безмолвно допивали чай, куря сигары. В это время вошел в залу штаб-офицер лет сорока. В прекрасных чертах лица его, выражавших ум, благородство, честность и добродушие, изображались однако ж истома, изнурение. Нельзя- было определить, происходит ли оно от недавней болезни или от жизни смолоду чересчур разгульной; но легко было увериться в последнем по походке: он ходил словно разбитый на ноги от подагры, болезни, почти всегда служащей грустным мавзолеем над молодостью, утраченной преждевременно среди пиров и юного разгулья. Штаб-офицер, увидев нашего старика, прямо подошел к нему:
— Здорово, мой дорогой, почтенный, вечный майор Камбула!—сказал он.
— А, это ты?.. Здорово!—отвечал старик.
— Полковник Адаме!.. Вы меня не узнаете, ужели я так переменился?—молвил Александр пришельцу.
Штаб-офицер поглядел на него пристально, приказал подать себе стул и, пожимая руку Александра, отвечал:
— Наконец узнал! Вы много переменились, очень похудели; впрочем, я плохо теперь вижу; шел сюда — был ужасный ветер, глаза засорил: ну, Ставрополь!.. Ветер круглый год так и. дует. Что, вы были больны?
— Очень болен, и теперь еще не совсем оправился,— отвечал Александр.
— Вот дедушку — за бока!— сказал полковник, указывая на майора.—Ведь он у нас сделался Ганеманом, пристрастился к гомеопатии и лечит удачно.
— Да, да!—отвечал старик и начал расспрашивать Пустогородова о припадках его болезни, предлагая ему десятимиллионную частицу капли своей любимой эссенции.
— Вы попробуйте дедушкино лечение, Александр Петрович!..— возразил полковник.— Право, удачно пользует: посмотрите-ка, сколько народу перебывает у него каждое утро! А когда больные выздоровеют или перестанут ходить, он отправляется на базар, набирает мужиков и баб, приводит их домой и — давай потчевать раздробленными частицами лекарства: решительная страсть!
Майор, увидев проходящего через залу офицера и указывая на него, спросил Александра:
— Ты знаешь этого?
— Нет!—отвечал Пустогородов.
— Это ротмистр Егомость, будущий казачий полковой командир. Он был прикомандирован сюда на прошлогоднюю экспедицию и подал в перевод состоять при линейных казаках, ему отказали; он стал здесь умасливать и, не знаю как, достиг своей цели; его опять представили к переводу под предлогом, что в войске нет способных офицеров и что он, когда навыкнет, может быть примерным казачьим полковым командиром.
— И выучит казаков в своем полку отлично играть в карты,— прибавил, улыбаясь какой-то прикомандированный из России офицер, который тут же подошел к полковнику предложить партию преферанса вдвоем. Они ушли; за ними пошел старик майор. Пустогородовы отправились в бильярдную.
Там застали они знакомого нам бильярдного героя, который играл с худощавым адъютантом в очках. Добродушие, начертанное в лице его, учтивость и обдуманная осмотрительность в выражениях давно уже обуздывали кипящее нетерпение и досаду нашего героя. Они играли в крупную игру; много свидетелей держало заклады, толкуя между собою о шарах и ударах. На лице бильярдного героя выражались сильные страсти игрока: досада на проигрыш, нетерпение, подстерегаемое замечаниями зрителей, самолюбие, оскорбленное тем, что другой играет лучше, волновали его кровь. Между тем это нравственное расположение героя отчуждало от него все участие зрителей: без изъятия оно обращено было к кроткому адъютанту, который притворялся пока можно было, будто не обращает внимания на выходки своего противника. Когда же они усиливались, адъютант спокойно предлагал оставить игру. Наконец, перессорясь со всеми зрителями, проиграв все деньги, бильярдный герой отстал, приказал подать себе бутылку портеру и, осушив ее, пошел ходить по зале.
— А что, брат, проигрался?—спросил подходя к нему Александр.
— Невозможно играть... такая там духота! Нашла целая толпа зевак, все судят и рядят, притом же я устал.
— Много ли партий ты сыграл сегодня?
— Вероятно, партий семьдесят,—заметил Неотаки, шедший позади.
— Не может быть!—воскликнул Александр.
— Он все врет!—сказал сердито игрок, отходя от Неотаки.
— Так-то ты проводишь время? - возразил Александр.— Хорошо же употребляешь ты свои способности!
— Что же мне делать, как не играть? Общества здесь нет, семейных домов, где бы можно было проводить время, тоже нет; в книгах недостаток; остается играть — в карты я никак не соглашусь: во-первых, того и смотри обыграют наверняка; во-вторых — я не в состоянии вести сидячую жизнь: мне необходимо движение. Игра в бильярд возбуждает во мне самолюбие до страсти; потом деньги, цель моих трудов, также служат приманкою: выигрываю ли, рукоплескания зрителей упояют меня; а деньги дают средства насыщать тщеславие. Я ненавижу того, кто меня обыгрывает, и презираю кого обыгрываю. Необузданная страсть обращает на меня внимание зрителей, и я злобно радуюсь, что произвожу впечатление остервенелого зверя, от которого бегают. Ты видишь, страсть моя к игре наполняет мою жизнь сильными ощущениями, насыщает дух, изнуряет тело. Что бы был я без бильярда? Теперь начну играть без отдыха, потому что через неделю еду в экспедицию.
— Ну как же ты переменился! Хоть ты всегда любил бильярд и прослыл героем: да думал ли кто, что из тебя выйдет такой страстный игрок!
— Я страстен не к одному бильярду, но и к деньгам, а еще более к ощущениям от этой игры. Что за жизнь человека, скажи, когда нет в нем страстей? Я пережил многие; бильярд, быть может, моя последняя страсть, и признаюсь, я боюсь роковой минуты, когда ничто не будет меня волновать, потрясать... жалкое положение! Но пойдем посмотрим, что делается в бильярдной.— Они пошли.
— Настал час мщения!—сказал герой Александру, когда они вошли.- Видишь ли, как адъютант, несмотря на кроткий нрав, расстроен шутками своего противника! Теперь он проигрывает, начинает сердиться и переменил свой удар.
Партия кончилась. Адъютант, искусно скрывая досаду, положил кий, вежливо поклонился и сказал:
— Я более не играю.
Противник, вынимая деньги из лузы, предлагал адъютанту еще партию; но тот отказался. Тогда бильярдный герой, взяв кий и обращаясь к адъютанту, сказал:
— Давай лучше играть со мною, цо старой привычке!
— Пожалуй.
— Сколько в лузу?
— Твой кошелек пуст, станем играть без денег.
— О деньгах не хлопочи; я пошлю за ними домой, а покамест возьму в буфете: какой добрый!.. Обыграл, а теперь с ним без денег играй.
— Так давай играть почем хочешь, только сначала, я думаю, по маленькой.
Сделав уговор, соперники начали: герой дал выставку; адъютант первым ударом положил шары на себя.
— Ну, разучился играть!—заметил, улыбаясь, герой.
— Чур, играть без насмешек, я не дразню тебя, когда ты проигрываешь.
Партия следовала за партией, до глубокой ночи.
— Как скучен должен быть ваш город, судя по тому, что я видел нынче!—сказал Николаша Александру, когда они пришли к себе.
— Да,— отвечал тот.— Без привычки такое общество не всем понравится: впрочем, недолго тебе здесь скучать, нам надобно еще приготовить квартиру для родителей на водах.
— Ужели здесь нет никакого женского круга? Ни одной женщины, которою бы можно было заняться?
