Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке
Весна 1743 года. Жан-Жаку уже тридцать лет. Но его дипломатическая карьера, как и все прежние начинания, не задалась. Де Монтегю вскоре выгнал его, даже не уплатив жалованья. С трудом потом Руссо отсудил заработанное.
За полтора года в Венеции Руссо, помимо увлечения девицей Катанео, дочерью агента прусского короля и интереса к молоденьким певицам музыкальной школы, имел два стремительных романа с венецианскими куртизанками — Падоаной и Джульеттой. Посетив первую и заплатив дукат за пение, которым она услаждала его слух, Жан-Жак уступил и её желанию расквитаться полностью, но зато сразу же так перепугался по возвращении домой, мол, заразился, что вызванный хирург едва его разуверил в дурной болезни.
А второе приключение случилось, во время обеда на борту купеческого корабля. Во время трапезы к кораблю причалила гондола, из которой вышла брюнетка лет двадцати ослепительной красоты, кокетливо одетая и необыкновенно проворная. Она сама села рядом с Руссо и вскоре между едой и болтовней молодая особа, всмотревшись в Руссо, воскликнула: ^Пресвятая дева! Ах, милый мой Бремон, я тебя целую вечность не видела!" и бросилась к нему на шею, прижала страстно губки к его губам и сжала так, что бедный философ чуть не задохся. В нем тоже мгновенно заговорила страсть, тем более, что девица сообщила, мол, Жан-Жак как две капли воды похож на г-на Времена, начальника тосканской таможни, от которого она без ума, но непонятно почему поссорилась и давно не виделась, но сейчас берет на его место Руссо. Нет места пересказывать развитие романа. Они гуляли, заходили в магазины, накупили там множество безделушек (красавице нравилось видеть как дорого оцениваются её ласки). "Расставаясь с ней, я условился на завтра, в котором часу могу опять придти к ней. Ждать её я не заставил. Я застал её дезабилье, известном только в южных странах, которого я не буду описывать, хотя и помню его как сейчас…
Скажу только, что вырез пеньюара и рукава были отделаны розовыми шелковыми помпонами. Это очень оживляло и без того прелестную кожу. Позже я убедился, что это была венецианская мода, и было это так обольстительно, что я удивляюсь, как это она не проникла во Францию. Я и мечтать не мог об ожидавших меня наслаждениях. Я говорил о мадам де Ларнаж с восторгом, с которым и теперь иногда вспоминаю её ласки: но как она была стара, некрасива и холодна по сравнению с моей Джульеттой! Не старайтесь вообразить всю грацию и прелесть этой волшебницы — вы будете слишком далеки от истины. Юные девственницы в монастырях не так свежи, красавицы гарема не так пылки, гурии рая не так пленительны. Никогда ещё подобное наслаждение не было уделом для сердца и чувств смертного. О! если бы я был способен вкусить его целиком и полностью — хоть на одно мгновение… Я его вкушал но без восторга. Я притуплял все радостные ощущения, я их убирал как бы нарочно… Нет, природа не создала меня для наслаждений: она влила в мою нелепую голову этот яд несбыточных желаний, невозможного счастья, к которому вложила стремление в мое сердце".
Оставим подробности, их вы легко найдете в "исповеди". С Руссо произошел не столь уж редкий мужской казус, ну не смог он… Вместо того, чтобы заняться делом, он стал размышлять о несовершенстве жизни, о том, что совершеннейшее создание природы и любви, красавица, между тем всего лишь жалкая проститутка, доступная всякому. Странное дело, Руссо не думал (как с Падоаной) о возможности подхватить дурную болезнь, он философствовал. "Все эти несвоевременные размышления меня взволновали до того, что я заплакал. Джульетта, для которой без сомнения такое поведение в подобных обстоятельствах явилось новостью, на минуту смутилась. Но, пройдясь по комнате и взглянув в зеркало, она поняла — да и мои глаза ей подтвердили это — что виной моей неудачи отнюдь не было отвращение к ней… Ей было нетрудно излечить меня и прогнать мое смущение… Но в ту минуту, когда я был готов лишиться чувств от неги на груди, словно впервые поддающейся ласке и поцелуям мужчины, так невинно свежа она была, я вдруг заметил, что у неё один сосок кривой. И вот я принялся разглядывать, сравнивать, и убедился, что этот сосок неодинаков с другим. Начинаю переворачивать на все лады в голове: отчего может быть кривой сосок?… Уверенный, что это зависит от какого-нибудь тайного порока организма — я решил, что в самом очаровательном существе, какое я мог себе представить — я в сущности держу в объятиях какое-то чудовище, отброс человечества, природы и любви… Я простер свою глупость до того, что заговорил об этом кривом соске… Сначала она приняла это в шутку, и в своем шаловливом настроении наговорила и проделала тысячу вещей, способных заставить меня умереть от любви. Но я продолжал испытывать какое-то беспокойство и не в состоянии был скрыть от неё этого, так что наконец она покраснела, поправила свою одежду, встала и, не говоря ни слова, отошла и села у окна. Я хотел сесть с ней рядом. Тогда она пересела на диван, потом быстро встала и, прохаживаясь по комнате и обмахиваясь веером, сказла мне тоном холодным и презрительным: "Занетто, оставь женщин и изучай математику".
Бедный-бедный невропат, невротик! Ведь он так и не последовал мудрому совету венецианской проститутки. В своей так наэываемой любовной жизни он совершил ещё по крайней мере две большие ошибки: во-первых, спутался с Терезой Левассер, а во-вторых скомпрметировал, поставив и себя в смешное положение, знаменитую возлюбленную маркиза де Сен Ламбера, графиню Софи д, Удето…
Зимой 1744 г., вернувшись в Париж, Руссо обратил внимание на служанку лет 22–23, Терезу Леварсер. на которой в конце концов он и остановил свой выбор. Его ученик Жюль Леметр точно уяснил причины этого почти брачного союза: "Ему нужна была женщина ниже его и социально, и во всех отношениях. Женщина из народа, которая была бы ему обязана благодарностью и не притворялась бы утонченной и жеманной, перед которой ему не надо было бы стыдиться своих физические недугов и нравственных недочетов, и которая давала бы ему необходимый уход и самые интимные заботы: вот почему он и выбрал Терезу. Его гордость — так же, как и его самоунижение, — доведенные до крайности как то, так и другое — и составлявшие нераздельное целое нуждались в служанке — в то время как его здоровье — и в молодости ненадежное, а начиная с тридцати лет почти постоянно плохое — в сиделке. Таким образом, не из душевного величия, а из расчета более или менее сознательного, решился он на этот шаг. И раз привязав себя к вбитому им же колу, он так и остался при нем, очень ясно отдавая себе во всем отчет, но уверяя себя — пока он ходил кругом да около него — что тут-то и есть центр его жизни."
Парадокс, но новая мораль, новая нравственность, нравственность XX века и, возможно, последующих, нравственность, которая во многом определила духовные искания Герцена, Чернышевского, Льва Толстого и, видимо, нас с вами, родилась из угрызений и размышлений именно Руссо. Ведь пятерых своих детей от Терезы Левассер (своих ли?) Жан-Жак всегда был полуимпотент, а последние годы его жизни Тереза открыто жила с ирландским конюхом Джонсоном) он отдал безжалостно в воспитательный дом, то есть сделал их подкидышами, заставив практически повторить свой же путь. С Терезой он выполнял, между прочим, свой же завет, подписав с ней незримый "общественный договор", выполнял данное ей обещание при начале их связи, что он никогда её не бросит, впрочем и никогда официально не женится.
Подошло время прощаться с нашим героем. О многом не рассказано. В жизни Руссо будет ещё многое: признание, слава, женщины. И все-таки настоящими его любовницами были только природа и одиночество. Его вполне удовлетворял воображаемый гарем. А женщины во плоти тяготили. Жан-Жак оставил подробнейший документ своих страстей и сомнений, он мужественно исследовал свои психические и сексуальные недочеты и открыл их миру в "исповеди". Прочтите эту великую книгу и вы лучше поймете не только Руссо, но и вообще природу человека.
Весной 1778 года Руссо, страдавший от болезненных припадков и мании преследования, переехал в поместье маркиза Жирардена близ Парижа и там 2 июля он скоропостижно скончался на руках Терезы от апоплексического удара. Кстати, вскоре возникла легенда, что он покончил самоубийством, застрелился. Его похоронили на острове Тополей, там, где он сам указал место будущего упокоения. Но 27 августа 1791 г. останки Руссо перенесли по декрету Конвента в Пантеон, где уже покоился Вольтер, а в 1814 году неизвестные вандалы вскрыли гробы двух гениев Франции и бросили их тела в яму с известью.
В юности подмастерье, брдяжка, воришка, лакей, гувернер, учитель музыки, позднее выдающийся писатель, философ, композитор, в последние годы жизни полунищий переписчик нот, почти отшельник, Руссо все-таки оправдал собственный же девиз "Посвятить жизнь истине".
Великий человек прежде всего великая интуиция, покоряющая мир. И символически, что "Исповедь" начинается скорее не декларацией, а признанием, полным потаенного сожаления: "Я один. Я знаю свое сердце. Я создан иначе, чем кто-нибудь из виденных мной; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете".
