Евгений Чириков - Зверь из бездны
– Не могу, Лада…
Отошел к столу и, опершись на него руками, опустил голову. Лада подошла и вдруг увидала в стеклянной пепельнице золотое кольцо:
– Подари мне это кольцо? Обручимся снова?
– Это кольцо не мое. Это невеста прислала Борису… А он бросил!
– Невеста?.. Ах, вот что… Он женится?
Лада опустила руки и отошла:
– Нет… Я люблю его, а не тебя…
Тихо, словно в первый раз после болезни, Лада пошла из комнаты…
– Ты меня тоже разлюбил… – грустно сказала она, исчезая за дверью.
Владимир тяжело вздохнул, потер лоб и прошептал:
– Ничего неизвестно… Ничего!
Это была правда: он не мог бы сказать, что он любит, и не мог бы сказать, что не любит. Призраки прошлого, разбитого и опоганенного. И все-таки они связаны с этой несчастной женщиной и еще вот с той райской птичкой, которая щебечет, как ласточка весной, на балконе. И так тяжело расстаться с этими призраками, которые оживают от этого счастливого щебетания ребенка, его ребенка. Но ведь все призраки, в которые он поверил в темноте южной ночи, с восходом солнца разлетелись вдребезги, а вот это кольцо, которое он держит сейчас в руках, – оно снова рождает тревожное чувство каких-то смутных ожиданий… А ведь и это призраки прошлого! Где-то там, далеко-далеко позади, встретил девушку, которую зовут Вероникой, и, вероятно, никогда более с ней не встретится, а если судьба еще раз столкнет их случайно в этом страшном и быстром калейдоскопе событий и случайностей, то… они снова промелькнут друг для друга, как два встречных парохода или два поезда. И что ей он, Владимир? Брат любимого человека. Может быть, только потому она и остановила на нем свое внимание, что он брат любимого человека… А для него теперь этот любимый ею человек – Каин, убивший его светлые призраки юности. Каин!..
Машинально надел кольцо на палец и подошел к зеркалу. Странное, незнакомое, чужое и страшное лицо посмотрело на него со стекла. Давно уже не смотрелся в зеркало. Не узнал самого себя. Встретился сам с собой глазами и испуганно потупился, опять посмотрел и шепотом спросил: «Неужели это ты, Владимир Паромов?»
– Можно к вам?
– Виноват…
Владимир почувствовал себя как преступник, застигнутый на месте преступления. Бог знает, что подумает старик, увидав его перед зеркалом в такую минуту. Стоит и на себя любуется! Отец Лады действительно это подумал, и презрительная улыбка скользнула на его губах и спряталась в усах.
– Я вам не помешал?
– Нет. Ничего. Раньше вы называли меня, помнится, на «ты»…
– Разве?
– А впрочем – забыл… Все равно.
– Да, конечно… Все это мелочи. Отвыкли друг от друга и даже… понимать перестали друг друга… Я, например, не понимаю, как вы изменили свои взгляды и убеждения, за которые когда-то пошли, бросив молодую жену в интересном положении… Впрочем, о политике не будем говорить. Я хочу о другом, просто о человеческом…
И старик, с запинками, с пожиманием плеч, с тяжелыми паузами, начал говорить о «человеческом». Видимо, он был убежден, что муж осуждает и презирает его дочь, Ладу, за то, что случилось. Кто виноват в этом? Меньше всего виновата Лада. Если бы он знал ее страдания в течение последних лет разлуки, то понял бы, как выразился старик, разбитое прекрасное сердце. Если бы знал ее отчаяние, когда она получила проклятую весть о смерти мужа, когда приходилось ее караулить по целым ночам во время постоянно возвращающихся приступов тоски и отчаяния от самоубийства, – то понял бы эту женщину лучше, чем теперь…
– Поймите, что она… что вы для нее были покойник. Вы умерли. Вас нет. Кто может требовать от молодой женщины верности покойнику? Ведь ей и теперь только двадцать пять лет. Три с лишним года полного аскетизма.
– Зачем вы все это говорите? Я ни ее, ни Бориса не обвиняю.
– Ведь это только в древности заставляли жен ложиться в могилу с умершими мужьями! – продолжал, не слушая Владимира, старик.
– Послушайте! Мы с Ладой и без вас поймем и простим друг друга.
– Единственно, что во всей этой драме тяжело, – это лишь то, что вы с Борисом – братья. Для Лады Борис был слишком близким после вас человеком, он спас ей жизнь, он рисковал для нее собственной жизнью, и потому даже и тут Лада имеет моральное оправдание… Она часто даже и теперь называет Бориса вашим именем… Ее жизнь смята и исковеркана. И кто виноват? Она?
– Повторяю: я никого не виню… Теперь все валится и все рушится… Но я не могу понять, чего вы требуете от меня, от живого покойника? Оставить Ладу? Уйти? Но позвольте нам самим разрешить этот вопрос!
– Вам не следовало сюда являться… Вы пришли и все разрушили… Вы…
– Но я шел к своей жене и ребенку. Для всех вас я был покойник, но ведь… Вы требуете, чтобы я действительно сделался покойником что ли?
– Вы должны идти на фронт, а Борис должен вернуться.
– Почему должен идти на фронт? На какой фронт? Куда мне идти – это позвольте решить мне самому, а что касается возвращения Бориса, то, сделавшись для вас снова покойником, я этому возвращению мешать уже не буду.
– Вы должны пойти и сказать, что идете за брата, который освобожден и пошел добровольно.
– К белым я больше не пойду.
– Да, я уже сразу понял, что вы… другого поля ягода. И потому вам вообще не следовало возвращаться к нам, к Ладе. Муж ее не может быть ни красным, ни зеленым. Поняли? Вот и все!..
– Вы забыли только одно: что я – отец ребенка! – уже злобно сказал Владимир вслед удалявшемуся тестю. Тот обернулся и тоже злобно ответил:
– Недостаточно произвести на свет ребенка, чтобы носить почетное и ответственное звание «отца», милостивый государь!
О, проклятая бессильная злоба! Не нашел даже, что ответить. Запер комнату, словно в незапертую могли ворваться еще новые оскорбления и злобные слова, и стал бегать по комнате, как тигр в клетке… Это удивительно! Не муж и не отец, а покойник! Живой покойник! Но ведь и покойник, если он не может оставаться мужем, то остается отцом. И для ребенка он только «дядя»!.. «Дядя Володя». Ходил по комнате до изнеможения, до звона в ушах, и закружился. Чтобы ничего не видеть, ничего не слышать и не думать, метнулся на диван вниз лицом и навалил на голову подушки. Жалобно пела муха в тенетах паука, залетевшая в форточку оса прыгала у стекла, вторя жалобам мухи, как виолончель скрипке. Подошла к запертой двери Лада и жалобным, похожим на муху же голоском, попросила: – Володечка, отопрись!
Владимир слышал, но не мог подняться. Кусал угол подушки, чтобы не рычать от злобы и оскорбления, и не отзывался. И не помнит, как, охваченный полным расслаблением души и тела, отлетел в сказочное царство сна, где нет ни печали, ни воздыханий, а только радость далеких сладких воспоминаний. Грезился лес от влетавшего в окно шума морского прибоя, березы, кукушка, жужжащий над ухом комар, Лада в венке из васильков, с двумя косами: одна за плечом, другая на груди – сладкий поцелуй, затуманенные девичьи глаза, запах молоденьких березовых листочков, зеркальная гладь уснувшей речки…
– Кукушка, кукушка! Скажи, сколько лет мы… будем счастливы?
Жалобно кукует, точно плачет кукушечка… Все кукует, кукует, и конца нет… Сбилась Лада со счету, смеется от радости, а в глазах точно пузырьки в шампанском.
Вечером вернулись рыбаки из Балаклавы и привезли свернутое письмо без конверта, от Бориса – брату. Написано карандашом, пьяным неопрятным почерком. Письмо попало в руки к Ладиной матери. Взяла и спросила:
– Борис Павлыч уехал в Севастополь?
– Нет. Встретились с каким-то офицером и закрутили…
– Просил передать что-нибудь?
– Только письмо.
Бабушка пошла с письмом к дедушке. Долго ворожили: прочитать или отдать, не читая? Как же не прочитать, когда дело касается судьбы родной дочери? Да и не заклеено письмо: никто не узнает. Спрятались в своей комнате и прочитали. Странное письмо:
«Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат! Все на свете пустяки, и любовь игрушка. Если я – подлец, то, ей-Богу, не от природы, а главное – и не подлец вовсе, а такой же грешный человек, как и ты, как все мы теперь. Если принять во внимание, что мы оба с Ладой считали тебя расстрелянным и не могли в этом сомневаться по рассказанным тебе причинам, то в чем же моя подлость и наше преступление? Ты был покойным мужем, я был живым. Злая насмешка судьбы, и больше ничего. Ты явился, и я, отдавая тебе пальму первенства, поспешил ретироваться. Что я мог честнее придумать? Все это вышло, как в задаче про волка, козу и капусту. Пусть Лада сама разрешит эту задачу. Уехав сам, я лишь упростил ее разрешение. Оставил волка с капустой. Почему я лично не объяснился с тобой? Пойми, что после ночи, проведенной тобою в Ладиной комнате, мне не о чем было больше говорить с тобой. Кажется, я даже не простился с тобой, как надлежит братьям. А проститься надо: поеду на фронт, и потому можем больше никогда не встретиться. Итак, целую, и если возможно в твоем положении, от души желаю тебе снова сделаться счастливым. Поцелуй от меня свою жену и ребенка. Прощай! Твой Борис».
