Александр Башкуев - Призванье варяга (von Benckendorff) (части 1 и 2)
Был один древний банкир, кто ухаживал за актрисой и когда я убыл в столицу, сделал ее наследницей, ибо родных он сжил со свету. Он был стар и уже не мог быть мужчиной, поэтому он, как Давид, хотел чтобы девица грела его по ночам и... радовала на французский манер.
Тем и кончилось для меня мое первое чувство. У них длилось недолго месяца три, а потом он умер и действительно все оставил подружке... С тех пор я отношусь к актеркам так, как они того и заслуживают: увидал милую дебютантку -- назначил ей цену. Если "да" -- марш в постель, если "нет" -пошла вон! Последние годы я не слышу "нет" от этих девиц. Поэтому я и простил Дебби...
Ясным январским днем 1794 года я прибыл в Санкт-Петербург, где меня встретил Карлис: у него вдруг появились дела в столице - на Рождество, пока мы с матушкой поехали в Ригу, бабушка вызвала его к себе и сделала много подарков и прочих милостей. А как только я приехал на обучение, она и отпустила отца домой.
Наутро мы с провожатым сели в санки и поехали в Колледж, а Карлис вернулся в Ригу. Сперва он хотел меня проводить, но... в общем, его не пустили. Помню, отец на прощанье обнял меня что есть силы - так что у меня слезы на глазах выступили и шепнул на ухо, мешая латышскую и немецкую речь:
- "Держись, Бенкендорф. Анна велела деда твоего в масле варить, коль он не смирится. Да только сдохла курляндская сука за месяц до казни, а Бирон не решился. Даст Бог..."
И я отвечал ему по-латышски в первый и последний раз в жизни:
- "Pal'dies, teevs. (Спасибо, отец.)"
Потом мы поехали со двора и он все шел за санями и махал мне рукой, а я не обернулся ни разу и только смотрел на полированную металлическую спинку, в которой кое-как отражалось то, что осталось за нами. Помню, мой провожатый все смотрел на меня, а потом не выдержал, выматерился и не проговорил, а будто сплюнул сквозь зубы:
- "Что вы за народ -- немцы?! Не сердце, а -- камень..." - а потом выругался совсем непотребно, прибавив, - "Волчонок..."
Так кончилось мое детство.
x x x
Из журнала графини Элен Нессельрод
Однажды мы разговорились в салоне на тему: "Что есть -- Божья Любовь?" Было высказано много мнений, а в конце все обратились к моему Саше -- ибо он у нас всегда говорил последнее Слово.
Граф тогда сильно задумался, а потом произнес:
"Когда меня отправляли в учение к русским, я очень не хотел уезжать. И тогда отец мой вывез меня в деревню и показал простой камень. Он сказал:
- "Знаешь ли ты -- что есть этот Камень? Это -- Дар Божий!"
Я весьма удивился. Тогда батюшка мой объяснил:
- "Когда человек мал и неопытен, он жаждет, чтоб Господь выказал ему, как Он его Любит. И Божью Любовь мы все понимаем, как кусок Золота с неба, иль красивую девку, а может -- еще какую забаву...
Но... Вместо всего этого Господь посылает нам на сию землю одни только камни. Камни сии растут прямо из-под земли по весне и убивают наши и без того крохотные наделы...
Камни сии надобно убирать, разбивать на куски, строить из них дома, изгороди, или -- мостить ими дороги. И юный глупец готов проклясть Господа за сей Дар, ибо он несет лишь тяжкий труд, да всякие тяготы.
И лишь на краю жизни старый латыш вдруг понимает, что Господь -- Любит его. Ибо сей Камень и есть -- тот самый важный Дар Господа. Самый его Ценный Дар.
Ибо истинную Ценность Камня может понять лишь лифляндец. Уроженец наших топких болот...
* Часть II. Ливонский меч *
"Нет мелочей в
Делах Династических!"
Колледж Иезуитов Аббата Николя был в том году самой лучшей, дорогой и, я бы сказал - элитной школой Империи. Именно из Колледжа вышли лучшие разведчики, дипломаты и управленцы. Однако, - в Колледж не рвались и для России он стал "вещью в себе".
Видите ли, - ученикам приходилось принять католичество. А это -- на Руси не приветствуется.
Теперь вы поняли -- кто учился в Колледже. Там были дельные мальчики из захудалых фамилий, много отпрысков видных поляков и огромное число лизоблюдов и прихвостней этих католиков. Там было немало курляндцев, в жилах коих текла немецкая и польская Кровь, но ни единого немца и лютеранина!
Мне не следовало приезжать в сей гадюшник. Единственное, на чем сошлись бабушка с матушкой -- иезуиты мне обещали гарантии и протекцию: мой прадед по матушке был внуком Генерала Иезуитского Ордена в Рейнланде с Вестфалией, а в Братстве -- большое почтение к Крови и былым достоинствам предков.
Вдобавок ко всему Генералом "русской ветви" нашего Ордена был Карл Магнус фон Спренгтпортен -- лютеранин и швед. (Бабушка наотрез воспротивилась тому, чтоб на сей пост назначали католика, или -- поляка. Бабушка всегда была дальновидною женщиной.) Хоть шведы не слишком дружны с нами -- немцами, но поляков они попросту презирают. Так что мое появление в Колледже случилось под прямым патронатом Генерала "русских" иезуитов.
Добавьте к тому, что иезуиты замарали себя помощью всяким Костюшкам и бабушка запретила им свободное передвижение, иль проповедничество средь простого народа. Многие решили, что сие -- полное запрещение Ордена, но это -- не так.
России нужна была хоть какая-то разведслужба и вся иезуитская система образования осталась нетронутой. Но иезуиты хорошо запомнили тех мурашек, которые по ним бегали, когда моя бабушка (в присутствии своего ката -Шешковского) грозила им пальцем. Так что бабушке с матушкой были даны все мыслимые и немыслимые гарантии, что с моей головы -- волос не упадет.
Началось все, как будто -- нормально. Меня представили прочим ребятам и определили в казарму к "десятилеткам". Я начинал учебу с зимне-весеннего семестра и сильно отставал по многим предметам, - поэтому мне самому предложили выбрать Учителей и "Кураторов".
Преподаватели сразу же захотели знать -- насколько велики мои знания в том, или -- этом, - так что я так и не успел познакомиться с прочими "десятилетками". Выяснилось, что я хорошо знаю -- химию, физику, математику и геологию с географией. Гуманитарные же науки оставляли желать много лучшего.
Отпустили меня "Кураторы" только лишь к ужину и я чувствовал себя совершенно разбитым и вымотанным. Я так устал, что... был зол на всех и на каждого. В Риге я привык к тому, что все меня считали лучшим учеником, а тут -- целый день меня возили "по столу мордой" и я совсем разозлился.
В проверках мы прозевали обед и я был страшно голоден. Меня привели в столовую и посадили за один стол с прочими малышами. Я уже хотел есть (от еды на столах так вкусно пахло!), но все чего-то ждали и я не решился идти поперек местных традиций. Затем появился сам Аббат Николя и стал читать Мессу. Разумеется, по-латыни. И все стали повторять молитву вслед за отцом-настоятелем.
Впоследствии многие говорили, что я проявил лютеранскую твердость, но в ту минуту я попросту хотел кушать и... не знал слов по-латыни. (Каюсь, грешен. Знал бы - прочел и на славу поужинал!) Повторять же за прочими чужие слова я не мог и не желал, ибо сие -- Смертный грех.
В ешиве Арьи бен Леви жидята надо мной подшутили, - сказали чтоб я прочел некий текст -- якобы сие молитва Всевышнему, а там было написано: "Я -- дурак". Верней, еще хуже и во сто крат обиднее. (Что-то из Библии про arsenokoitai. И что-то еще. Я таких слов даже в словаре не нашел!) С тех пор я ни разу не повторил на слух тех слов незнакомого языка, значения коих я пока что - не понял.
Вдруг воцарилось молчание. Ко мне подошли надзиратели и встали за моею спиной. Один из отцов-иезуитов тихо спросил:
- "А ты почему не молишься вместе с Братией?"
Я постеснялся ответить, что я не знаю латыни и тихонько промямлил в ответ:
- "Vater Unse..." - я не успел даже кончить, как кто-то схватил меня за рукав и громко взвизгнул:
- "Ах ты, еретик! Проклятый маленький протестант! Мог бы хотя б сделать вид..."
Ребята, обрадовавшись развлечению в монастырской рутине, заорали на все голоса:
- "Еретик! Схизматик! На костер лютеранина! Бей протестантов!"
Столовая в один миг обратилась в бедлам и мне с настоятелями отрезались все пути к нормальному разрешению. Еще минуту назад они могли сделать вид, что ничего не заметили, а я -- попробовать помолиться на римский манер... Теперь же им нужно было карать "схизматика", а я не мог отступиться от Веры всех моих предков.
Все муки голода обрушились на меня, живот сводило от всех вкусных запахов, когда я медленно встал из-за стола и хрипло сказал:
- "За сим столом несет кровью моих друзей и товарищей... Я не смею трапезничать в одной компании с убийцами братьев моих... Будьте вы все -прокляты!"
В столовой вдруг воцарилась ужасная тишина. Потом сам Аббат Николя веско сказал:
- "Молодой человек, вас прислали сюда приказом Ее Величества и не в моей власти вышвырнуть вас отсюда. Потрудитесь пройти, пожалуйста, в карцер. На хлеб и на воду.
С завтрашнего дня вместо занятий вы будете стоять на плацу -- при позорном столбе до тех пор, пока не извинитесь перед Колледжем. Я знаю, что в ваших краях идет ужаснейшая война католиков с протестантами, но проклинать за нее ваших Учителей, по меньшей мере, - Бесчестно.
