Анатолий Курчаткин - Солнце сияло
Сгоряча я набрал номер, который память тотчас услужливо предложила мне, словно и не прошло двух с половиной лет, как я набирал его в последний раз.
- Слушаю, - ответил телефон свежим и ухоженным голосом фамусовской жены.
Я отнес трубку от уха и нажал кнопку отбоя. Нет, разговаривать с Изольдой Оттовной не было смысла. Она бы мне никого не позвала. Даже если бы Лариса с Арнольдом стояли рядом. А вероятней всего, они живут отдельно, и получить от нее номер их телефона мне тоже не удалось бы.
Рабочий телефон Иры сидел в памяти с той прочностью, что и домашний. И, будто ждала моего звонка, она сняла трубку на первом же сигнале и узнала меня - я только подал голос.
- Привет-привет, - перебивая меня, сказала она - и в самом деле так, будто ждала моего звонка.
Пауза, последовавшая за моим объяснением, из-за чего я звоню, могла означать что угодно. В том числе и гнев в мой адрес, что я смею обвинять мужа ее сестры в неблаговидном поступке. При ее гневливости с нее бы стало.
- Все же она гадина, Лариска, - услышал я наконец в трубке. - Это же мы из-за нее расстались. Ты не жалеешь?
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Сказать ей, что жалею? Это бы не соответствовало действительности. Но не мог же я, звоня, чтобы получить телефон Ларисы с Арнольдом, сказать, что не жалею.
Ира засмеялась. Она смеялась, как если бы получила подтверждение некоему своему знанию и это подтверждение ее устроило.
- Я слышала, ты женился? - спросила она.
- Я женился, - сказал я. - А ты?
- И кто она? - не ответив мне, спросила Ира.
- Врач, - коротко отозвался я. (Лесбиянка, следовало бы сказать. Но я же еще этого не знал.) И вновь задал Ире свой вопрос, хотя ее ответ и был мне безразличен: - А ты?
- Без свадьбы время проволочим. - Грибоедовская цитата исчерпывающе выразила собой все необходимые смыслы, и я невольно прицокнул про себя: небездарны были фамусовские дочки! Каждая по-своему, но обе. - Так и чего ты хочешь? - выдержав новую паузу, произнесла затем Ира.
- Хочу с ними связаться.
- И что? В глаза им посмотреть?
- Нет, в морду дать, - сказал я.
Что-что, а это действительно соответствовало моему желанию.
Ира снова засмеялась.
- И Ларке тоже?
- Нет, сначала Арнольду. А дальше - смотря по обстоятельствам.
- А вообще Ларке бы тоже хорошо. - В голосе ее прозвучала мечтательность.
- Что это ты так?
- Потому что из-за нее мы расстались, - повторила она.
О Боже! Я потрясенно понял, что она всерьез. Что она и в самом деле жалеет, что мы расстались. Но ей же богу, мне совсем не хотелось никакой реанимации прошлого! И отнюдь не только потому, что я был женат. Отнюдь не только потому.
- Что ты молчишь, - сказала Ира, не дождавшись от меня ответа. - Что ты такое там подумал? Записывай их телефон.
Выйдя замуж, Лариса уехала недалеко от родительского дома. Они с Арнольдом обитали все в тех же арбатских переулках, и дом их даже был похож на тот, где в свою пору приходилось бывать мне.
Арнольд, открыв мне дверь, в своей обычной манере не поздоровался, стоял, молча смотрел на меня, и смотрел так, будто я был неким неодушевленным предметом, непонятно как и почему имеющим человеческий облик. Лариса, выскользнувшая ко мне из-за его плеча, напротив, так и светилась приветливостью и даже сделала попытку расцеловаться, а когда я отстранился, изобразила на лице обиду:
- Ты что? Так к старым друзьям?
Обида, возможно, была вполне искренней.
- Вот я и пришел выяснить, кто кому друг и товарищ, а кто гусь и свинья, - ответил я ей.
- А вот давайте-ка без хамства с моей женой! - подал голос Арнольд. Особенно учитывая, что пришли к нам в дом!
У, чего мне стоило не въехать ему в челюсть прямо тут же, прямо тотчас. Я употребил на это такое усилие воли - затраченной энергии хватило бы срыть небольшую гору.
- Очень ваш дом был мне нужен, - изошло из меня - то, что осталось во мне после того, как я срыл гору.
- Нодя! - глянув на Арнольда через плечо, повысила голос Лариса, и тот, уже раскрывший рот, чтобы продолжить свою отповедь, вмиг прикусил язык. Напомнив мне собаку, на которую прикрикнул хозяин. - Саня имеет право обижаться, - глядя уже на меня, продолжила Лариса. - Ты это прекрасно знаешь. Проходи, Саня, что мы стоим на пороге.
Похоже, иметь дело мне предстояло с ней.
- Пойдем, посмотришь, как мы живем, - взяла Лариса меня под руку, увлекая в глубину квартиры.
Нельзя сказать, что мне это было безынтересно, - я подчинился.
Что мне неинтересно - это вспоминать сейчас обстановку квартиры. Ну, спальня, ну, гостиная... видно, что патронов не пожалели - в смысле, денег, потратили презренного металла столько, сколько просила душа. Но что у меня до сих пор стоит перед глазами - это кабинет Арнольда. То был именно кабинет, не студия, но его можно было бы назвать и студией. Тут стоял и белый кабинетный рояль, только, в отличие от обшарпанного рояля в доме Ульяна и Нины, так и сверкавший всеми своими свежеотполированными плоскостями, и синтезатор сбоку от рояля, и стол с компьютером и конверторами, и журавли микрофонов на стойках... Какое-то болезненное чувство шевельнулось во мне, когда я увидел кабинет Арнольда, только в тот момент я не мог отдать себе отчета - что это за чувство.
Водя по квартире, Лариса все продолжала держать меня под руку и время от времени, что-нибудь говоря, тесно прижималась ко мне, словно бы того требовали произносимые ею слова, - точно так при сдаче клипа, прощаясь, она задержала свою руку в моей дольше, чем следовало. Я помню и ты тоже не забывай, значила эта ее рука тогда, и что, как не то же самое, значило ее прижимавшееся ко мне бедро?
На ней было яркое, оранжево-желто-красное платье, так подходящее к этому теплому осеннему дню, о нем можно было бы сказать "артистическое", если бы не сдержанная простота его кроя; в этом-то противоречии расцветки и кроя и был весь его шарм: Манон Леско и монашка в одном флаконе.
Под руку меня, впрочем, держала только Манон Леско.
Но черт побери, неужели она хотела навязать мне роль шевалье де Гриё?
Арнольд уныло таскал себя за нами, и в какой-то момент мне стало его жалко. Он и в самом деле напоминал собаку, полностью подвластную настроению и желаниям своего хозяина.
Однако я не позволил этому чувству овладеть собой. Арнольд был вор, и с какой стати мне было жалеть его?
- Ладно, - сказал я, освобождая себя от Ларисиных рук. - Где мы обоснуемся? Я здесь не со светским визитом.
- На кухне! - воскликнула Лариса. И даже прихлопнула в ладоши. - У меня все приготовлено для кофе. Две минуты - и будет в чашках. У, какой я кофе варю! Кофе, да? - взглянула она на меня, и в том, как взглянула, опять было напоминание: недурной был тогда кофе?
Она связывала меня; она говорила всем своим поведением, что мы сообщники, у нас есть тайна, не известная Арнольду, и эта тайна меня обязывает, я не вправе вести себя так, будто ее между нами не существует.
Но с какой, с какой стати я должен был простить им воровство?
И когда мы оказались на кухне, не дожидаясь кофе, я сказал:
- Что, Нодя, - специально называя его так, как называла Лариса - пусть знает! - будешь утверждать, что невинен передо мной, аки младенец?!
С "Нодей" я попал в точку - Арнольда так всего и перекосило.
- В чем я перед вами виноват, в чем?! - закричал он - весь негодование оскорбленной безгрешности. - В том, что вам показалось, будто бы это похоже на вашу мелодию? Вам показалось, а я виноват? Да если б не Лара, вас бы здесь не было! Я бы с вами и разговаривать не стал!
Тут уже испепелявшее меня бешенство вымахнуло наружу гудящим языком пламени.
- В морду ты, что ли, хочешь? А то мне легче в морду, чем разговаривать!
Арнольд, только я проговорил "в морду", отшатнулся от меня. Было такое ощущение, я лишь сказал - а он уже ощутил у себя на лице удар.
- Нодя! - повернулась к нам от шипящей паром хромированной зверюги по производству кофе Манон Леско. - Что ты из себя строишь? Что, вокруг дураки совсем?
Арнольд пометался глазами, молча переступил с ноги на ногу и послушно опустился на ближайший от него табурет.
- Сань! - обратилась между тем ко мне Лариса. - Ты так здорово тогда мне тот клип выправил! Просто потрясающе!
Ух, она была хитра. Она была не просто Манон Леско, она была лиса, Лиса Патрикеевна. Садиться с ней вместе ловить рыбку было опасно.
- Да, клип я тебе выправил, - ответил я ей. - Только почему-то в авторах меня не оказалось.
- Ой! - воскликнула Лариса. - Ну ты же все-таки только монтировал!
- Но эту песню, на которую новый клип снят, все же я написал, не кто другой.
На этих словах я глянул на Арнольда.
Собака в его глазах вскочила на все четыре лапы, оскалила зубы и зарычала, но, вспомнив полученный от хозяина нагоняй, тут же смолкла и вновь опустилась на пол.
- Да, это правда, - произнесла Лариса с таким видом, словно развернула над головой некое невидимое знамя. - Это твоя песня.
