Владимир Попов - Разорванный круг
Брянцев попрощался с Чалышевой и, движимый вспышкой признательности, поцеловал ей руку.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
И вокзал, и привокзальная площадь, и улица, берущая отсюда свое начало, - все было новым, большим, красивым, и Брянцеву показалось, что в Ярославле он никогда не был. Только выйдя из троллейбуса на площади Волкова, он узнал город. Здесь многое оставалось нетронутым с тех пор, как он уехал в Сибирск: и здания гостиниц, и любопытный по своей архитектуре театр имени Волкова, выдержанный в стиле модной для начала века модернизированной московской классики.
С гостиницей ему повезло. Вчера закончилось какое-то межобластное совещание, и свободных номеров было много.
Наспех побрившись, Брянцев вышел на улицу, подошел к газетному киоску. Но газету так и не купил. Его внимание привлек стенд шинного завода с фотографиями новых шин, новых цехов.
Да, изменился завод за тринадцать лет. Непостижимо быстро бежит время! Двадцать три года прошло с той поры, как, окончив школу, он появился в Ярославле и поступил в сборочный цех ЯШЗ.
Ох и хлебнул он тогда горя! Работа не клеилась, он никак не мог научиться, казалось бы, нехитрому делу надевать браслет на барабан по центру - обязательно перепускал, и потом приходилось возвращать его обратно. Но с первым браслетом было еще не так трудно, он сравнительно легко перемещался по металлическому барабану. А вот с остальными мучился. Браслет слипался с браслетом, образовывались складки, которые потом никак не удавалось расправить. Его учитель Семен Гаврилович, старый, опытный сборщик, отличавшийся завидным педагогическим терпением, и то не выдерживал. Даже грозился отправить в отдел кадров, чтобы дали работу попроще. "Чего ты к сборке прилип? Почему в грузчики не подашься? - не раз говорил Гаврилыч. Силища у тебя - как у молодого медведя, а сноровки никакой. - И снисходил: Ладно, еще раз покажу".
"А может, Гаврилыч тупой, как дуб, научить не умеет", - ухватился было Лешка за спасительную мысль, и несколько дней она поддерживала душевные силы. Но Семену Гавриловичу дали второго ученика, и по виду щупленького, и с лица глупенького, и будто на смех названного родителями Антеем, а дело у него через неделю пошло. Лешка чуть не плакал от стыда и зависти, чувств ему незнакомых, - не приходилось до сих пор ни себя стыдиться, ни другим завидовать.
Он ходил по цехам, присматривал на всякий случай другую работу. Можно было устроиться в резиносмесилке, в вулканизационном отделении. Но отступать не хотелось. Самолюбие, только самолюбие удерживало его в этом цехе, заставляло терпеть и ругань Семена Гавриловича, и насмешки Антея.
"Доходяга, - зло думал Лешка. - Я же тебя одним ударом с ног сшибу". А доходяга собирал покрышку за покрышкой, посвистывал да отпускал шуточки: "Велика фигура, да дура", "Балбеса учить - что мертвого лечить".
Как удалось ухватить правильный прием надевания браслета, Лешка понять не мог. Получилось так же, как с плаваньем. Барахтался, барахтался, наглотался воды столько, что живот раздулся, как барабан, и неожиданно поплыл уверенно и легко, словно всю жизнь плавал. И тоже понять не мог, как это получилось и как можно не уметь плавать. Но с того дня все пошло по нарастающей. Антей норму еще не выполнял, а Лешка уже дотянул до нее. Семен Гаврилович глазам своим не верил. Он всегда кичился тем, что видит птицу по полету, что определяет возможности ученика по первому дню работы, и вдруг из парнишки, которого он всем аттестовал как пентюха, вышел настоящий сборщик. Несколько раз Семен Гаврилович подсматривал из-за угла, не плутует ли Лешка, не шпарит ли без оглядки, не обращая внимания на дефекты. Шел и на крайнюю меру: брал собранную им покрышку и беспощадно разрезал в нескольких местах. Однако обнаружить погрешностей не мог.
Брянцев так ушел в воспоминания, что не заметил, как опустел вагон трамвая. Только когда на конечной остановке пассажиры снова заполнили вагон, выскочил из него и направился к зданию заводоуправления.
Честноков не поднялся навстречу гостю. Взглянул на него исподлобья и холодно спросил:
- Что, людей переманивать явился?
- Нет, я с мирными намерениями, с челобитной. Пришел, как говорят в Сибири, в правую ногу пасть.
- Почему в правую?
- Не знаю. Очевидно, левая считается дурной. Недаром же существует выражение: "С левой ноги встал".
Только теперь Честноков поднялся из-за стола. Среднего роста, плотный, с совсем небольшой сединой, хотя ему за пятьдесят. Лицо собранное, волевое, но очень живое.
- Вот полюбуйтесь на коллегу, - обратился он к человеку, утонувшему в кресле перед столом. - Это Брянцев, знаменитый нарушитель спокойствия. Послал ему пять рабочих в помощь налаживать производство шин со съемным протектором, так он двоих переманил, и самых лучших. Что вы на это скажете? С виду такой приятный, выглядит вполне джентльменом, прямо положительный герой. А на ходу подметки срезает. Знакомьтесь.
Брянцев подошел к человеку в кресле, тот подал ему маленькую, но удивительно сильную руку.
- Парнес, - отрекомендовался коротко и повернулся к Честнокову: - Я двинусь, пожалуй.
Нагнувшись, он взял лежащие между креслом и столом костыли, с трудом встал и пошел к двери, умело перебрасывая груз своего тела с одного костыля на другой.
- Ты смени гнев на милость, - сказал Брянцев. - Я ведь на тебя работаю. Твои шины со съемным протектором хлопот мне доставили немало.
- Не на меня, а на народное хозяйство, - сухо поправил его Честноков. Ну, выкладывай свою челобитную. Выпутался с антистарителем?
- Еще нет.
- Приехал и меня запутывать?
- Но это же не для себя, а для народного хозяйства.
- Не знаю, - отрезал Честноков, но все же позвонил секретарше и попросил вызвать начальника центральной лаборатории Кузина. Потом обратился к Брянцеву: - С этим одержимым знаком? Парнесом? У него невероятно заманчивая идея - делать каркас не из кордного полотна, а из одиночной кордной нити, наматывая ее, как на катушку. Решение задачи сулит колоссальное сокращение трудовых затрат и увеличение стойкости покрышек. Сам понимаешь: устраняем влияние индивидуальных качеств сборщика. Кстати, как ты к одержимым относишься?
- Побольше было бы одержимых, ближе было бы к коммунизму.
Лицо у Честнокова потеплело.
- Я тоже за одержимых. А мы с тобой разве не одержимые? Ну попробуй заставь человека с холодной душой самому вертеться с утра до ночи и эту махину вертеть. - Честноков показал на огромную фотографию завода, снятого с птичьего полета. - Не заставишь. Я вот уже двадцать пять лет верчу.
- Удивляюсь тебе, Владимир Петрович. Я недавно на этом электрическом стуле сижу, и уже седина начала пробиваться. Что же дальше будет?
- Дальше? Лысина. А лысине седина не страшна.
Честноков взглянул на густую шевелюру Брянцева и рассмеялся. Лицо его сделалось юношески задиристым.
"Широко размахнулся Честноков", - с восхищением подумал Брянцев. Он представил себе шинный завод будущего. Ряд сложных, но негромоздких станков с огромной скоростью производят сборку шин. Конечно, останутся резиносмесилка, вулканизационное отделение, тоже видоизмененные, но все, что связано с кордом, с его пропиткой, сушкой, обрезинкой, раскроем, изготовлением браслетов, - все эти трудоемкие операции и громоздкие агрегаты уйдут в прошлое. И фабрики, изготавливающие из нитей миллионы метров кордного полотна, будут не нужны. А потом химики найдут такой полимер, из которого можно будет отливать шину целиком, как сейчас делают детские игрушки. Ведь свершили советские люди чудо, в которое никто на Западе не верил, - открыли способ изготовления искусственного каучука из спирта. И когда! Еще в тридцать втором году.
Честноков просматривал какие-то бумаги, забыв на некоторое время о Брянцеве, потом произнес:
- Безусловно, задача это не простая, и, может быть, не один год уйдет на ее решение. На этом революционном пути одинаково возможны и жестокое поражение, и блистательная победа. Но понимаешь, жизнь без перспектив, без дальнего прицела - это не жизнь.
Вошел Кузин, поздоровался, пытливо заглянул Брянцеву в глаза.
- Ты почему не попробуешь их антистаритель? - спросил Честноков.
- И не буду пробовать, - категорически заявил Кузин. - Так же люди не поступают. Мы почему-то всем заводам рассказываем, что мы делаем и как делаем. А они продают кота в мешке. Прислали полтонны какой-то муры - и извольте вести с нею опыты. А что это такое? С чем ее едят? Спросил Целина, что за снадобье, - темнит, в секрете, видите ли, держит. Ну и пусть со своими секретами катится.
- Поганец, - зло сказал Брянцев.
- Кто? - грозно спросил Честноков.
- Целин, конечно.
- И Целин не поганец, - возразил Честноков. - Я его до сих пор с благодарностью вспоминаю. Он нас на Ленинградском шинном заводе прямо-таки спас со своим предложением изготовлять шины на барабане. До него по три три с половиной покрышки собирал сборщик, а на барабане стал делать по восемнадцать - двадцать. В шесть раз больше. Человек он неорганизованный, но голова у него...
