Дмитрий Мамин-Сибиряк - Том 10. Сказки. Воспоминания. Письма
— Он шевелился, — объяснила Курочка. — Я тоже думала, что камень, подошла, а он как пошевелится… Право! Мне показалось, что у него есть глаза, а у камней глаз не бывает.
— Мало ли что может показаться со страха глупой курице, — заметил Индюк. — Может быть, это… это…
— Да это гриб! — крикнул Гусак. — Я видал точно такие грибы, только без игол.
Все громко рассмеялись над Гусаком.
— Скорее это походит на шапку, — попробовал кто-то догадаться и тоже был осмеян.
— Разве у шапки бывают глаза, господа?
— Тут нечего разговаривать попусту, а нужно действовать, — решил за всех Петух. — Эй ты, штука в иголках, сказывайся, что за зверь? Я ведь шутить не люблю… слышишь?
Так как ответа не было, то Петух счёл себя оскорблённым и бросился на неизвестного обидчика. Он попробовал клюнуть раза два и сконфуженно отошёл в сторону.
— Это… это громадная репейная шишка, и больше ничего, — объяснил он. — Вкусного ничего нет… Не желает ли кто-нибудь попробовать?
Все болтали, кому что приходило в голову. Догадкам и предположениям не было конца. Молчал один Индюк. Что же, пусть болтают другие, а он послушает чужие глупости. Птицы долго галдели, кричали и спорили, пока кто-то не крикнул:
— Господа, что же это мы напрасно ломаем себе голову, когда у нас есть Индюк? Он всё знает…
— Конечно, знаю, — отозвался Индюк, распуская хвост и надувая свою красную кишку на носу.
— А если знаешь, так скажи нам.
— А если я не хочу? Так, просто не хочу.
Все принялись упрашивать Индюка.
— Ведь ты у нас самая умная птица, Индюк! Ну скажи, голубчик… Чего тебе стоит сказать?
Индюк долго ломался и наконец проговорил:
— Ну хорошо, я, пожалуй, скажу… да, скажу. Только сначала вы скажите мне, за кого вы меня считаете?
— Кто же не знает, что ты самая умная птица!.. — ответили все хором. — Так и говорят: умён, как индюк.
— Значит, вы меня уважаете?
— Уважаем! Все уважаем!..
Индюк ещё немного поломался, потом весь распушился, надул кишку, обошёл мудрёного зверя три раза кругом и проговорил:
— Это… да… Хотите знать, что это?
— Хотим!.. Пожалуйста, не томи, а скажи скорее.
— Это — кто-то куда-то ползёт…
Все только хотели рассмеяться, как послышалось хихиканье, и тоненький голосок сказал:
— Вот так самая умная птица!.. хи-хи…
Из-под игол показалась чёрненькая мордочка с двумя чёрными глазами, понюхала воздух и проговорила:
— Здравствуйте, господа… Да как же вы это Ежа-то не узнали, Ежа серячка-мужичка?.. Ах, какой у вас смешной Индюк, извините меня, какой он… Как это вежливее сказать?.. Ну, глупый Индюк…
IIIВсем сделалось даже страшно после такого оскорбления, какое нанёс Еж Индюку. Конечно, Индюк сказал глупость, это верно, но из этого ещё не следует, что Еж имеет право его оскорблять. Наконец, это просто невежливо: прийти в чужой дом и оскорбить хозяина. Как хотите, а Индюк всё-таки важная, представительная птица и уж не чета какому-нибудь несчастному Ежу.
Все как-то разом перешли на сторону Индюка, и поднялся страшный гвалт.
— Вероятно, Ёж и нас всех тоже считает глупыми! — кричал Петух, хлопая крыльями
— Он нас всех оскорбил!..
— Если кто глуп, так это он, то есть Еж, — заявлял Гусак, вытягивая шею. — Я это сразу заметил… да!..
— Разве грибы могут быть глупыми? — отвечал Еж.
— Господа, что мы с ним напрасно разговариваем! — кричал Петух. — Всё равно он ничего не поймёт… Мне кажется, мы только напрасно теряем время. Да… Если, например, вы, Гусак, ухватите его за щетину вашим крепким клювом с одной стороны, а мы с Индюком уцепимся за его щетину с другой, — сейчас будет видно, кто умнее. Ведь ума не скроешь под глупой щетиной…
— Что же, я согласен… — заявил Гусак. — Ещё будет лучше, если я вцеплюсь в его щетину сзади, а вы, Петух, будете его клевать прямо в морду… Так, господа? Кто умнее, сейчас и будет видно.
Индюк всё время молчал. Сначала его ошеломила дерзость Ежа, и он не нашёлся, что ему ответить. Потом Индюк рассердился, так рассердился, что даже самому сделалось немного страшно. Ему хотелось броситься на грубияна и растерзать его на мелкие части, чтобы все это видели и ещё раз убедились, какая серьёзная и строгая птица Индюк. Он даже сделал несколько шагов к Ежу, страшно надулся и только хотел броситься, как все начали кричать и бранить Ежа. Индюк остановился и терпеливо начал ждать, чем всё кончится.
Когда Петух предложил тащить Ежа за щетину в разные стороны, Индюк остановил его усердие:
— Позвольте, господа… Может быть, мы устроим всё это дело миром… Да. Мне кажется, что тут есть маленькое недоразумение. Предоставьте, господа, мне всё дело…
— Хорошо, мы подождём, — неохотно согласился Петух, желавший подраться с Ежом поскорее. — Только из этого всё равно ничего не выйдет…
— А уж это моё дело, — спокойно ответил Индюк. — Да вот слушайте, как я буду разговаривать…
Все столпились кругом Ежа и начали ждать. Индюк обошёл его кругом, откашлялся и сказал:
— Послушайте, господин Еж… Объяснимтесь серьёзно. Я вообще не люблю домашних неприятностей.
«Боже, как он умён, как умён!..» — думала Индюшка, слушая мужа в немом восторге.
— Обратите внимание прежде всего на то, что вы в порядочном и благовоспитанном обществе, — продолжал Индюк. — Это что-нибудь значит… да… Многие считают за честь попасть к нам на двор, но — увы! — это редко кому удаётся.
— Правда! Правда!.. — послышались голоса.
— Но это так, между нами, а главное не в этом…
Индюк остановился, помолчал для важности и потом уже продолжал:
— Да, так главное… Неужели вы думали, что мы и понятия не имеем об ежах? Я не сомневаюсь, что Гусак, принявший вас за гриб, пошутил, и Петух тоже, и другие… Не правда ли, господа?
— Совершенно справедливо, Индюк! — крикнули все разом так громко, что Еж спрятал свою чёрную мордочку.
«Ах, какой он умный!» — думала Индюшка, начинавшая догадываться в чём дело.
— Как видите, господин Еж, мы все любим пошутить, — продолжал Индюк. — Я уж не говорю о себе… да. Отчего и не пошутить? И, как мне кажется, вы, господин Еж, тоже обладаете весёлым характером…
— О, вы угадали, — признался Еж, опять выставляя мордочку. — У меня такой весёлый характер, что я даже не могу спать по ночам… Многие этого не выносят, а мне скучно спать.
— Ну, вот видите… Вы, вероятно, сойдётесь характером с нашим Петухом, который горланит по ночам как сумасшедший.
Всем вдруг сделалось весело, точно каждому для полноты жизни только и недоставало Ежа. Индюк торжествовал, что так ловко выпутался из неловкого положения, когда Еж назвал его глупым и засмеялся прямо в лицо.
— Кстати, господин Еж, признайтесь, — заговорил Индюк, подмигнув, — ведь вы, конечно, пошутили, когда назвали давеча меня… да… ну, неумной птицей?
— Конечно, пошутил! — уверял Еж. — У меня уж такой характер весёлый!..
— Да, да, я в этом был уверен. Слышали, господа? — спрашивал Индюк всех.
— Слышали… Кто же мог в этом сомневаться!
Индюк наклонился к самому уху Ежа и шепнул ему по секрету:
— Так и быть, я вам сообщу ужасную тайну… да… Только условие: никому не рассказывать. Правда, мне немного совестно говорить о самом себе, но что поделаете, если я — самая умная птица! Меня это иногда даже немного стесняет, но шила в мешке не утаишь… Пожалуйста, только никому об этом ни слова!..
Притча о молочке, овсяной кашке и сером котишке Мурке
Как хотите, а это было удивительно! А удивительнее всего было то, что это повторялось каждый день. Да, как поставят на плиту в кухне горшочек с молоком и глиняную кастрюльку с овсяной кашкой, так и начнётся. Сначала стоят как будто и ничего, а потом и начинается разговор:
— Я — Молочко…
— А я — овсяная Кашка!
Сначала разговор идёт тихонько, шёпотом, а потом Кашка и Молочко начинают постепенно горячиться.
— Я — Молочко!
— А я — овсяная Кашка!
Кашку прикрывали сверху глиняной крышкой, и она ворчала в своей кастрюле, как старушка. А когда начинала сердиться, то всплывал наверху пузырь, лопался и говорил:
— А я всё-таки овсяная Кашка… пум!
Молочку это хвастовство казалось ужасно обидным. Скажите, пожалуйста, какая невидаль — какая-то овсяная каша! Молочко начинало горячиться, поднималось пеной и старалось вылезти из своего горшочка. Чуть кухарка недосмотрит, глядит — Молочко и полилось на горячую плиту.
— Ах, уж это мне Молочко! — жаловалась каждый раз кухарка. — Чуть-чуть недосмотришь — оно и убежит.
— Что же мне делать, если у меня такой вспыльчивый характер! — оправдывалось Молочко. — Я и само не радо, когда сержусь. А тут ещё Кашка постоянно хвастает: «Я — Кашка, я — Кашка, я — Кашка…» Сидит у себя в кастрюльке и ворчит; ну, я и рассержусь.
