В Арсеньев - По Уссурийскому краю (Дерсу Узала)
Глава 17
Дерсу Узала
Река Тадушу - Тапоуза. - Происхождение названия Тадушу - Низовье реки - Притоки - Фанза Сиян - Рассказы старика маньчжура. - Население. Сумерки и ненастье. - Бивак незнакомца - Встреча - Ночная беседа. - Речные террасы. - Лудевая фанза. - Истоки Тадушу - Сихотэ-Алинь. - Перевал Венюкова - Река Ли-Фудзин и река Дун-бейца
Солнечный восход застал нас в дороге. От залива Владимира на реку Тадушу есть два пути. Один идет вверх по реке Хулуаю, потом по реке Тапоузе и по Силягоу (приток Тадушу); другой (ближайший к морю) ведет на Тапоузу, а затем горами к устью Тадушу. Я выбрал последний, как малоизвестный. Возвышенности между заливом Владимира и рекой Тапоузой состоят из кварцепорфирового туфа с включением обломков бескварцевого и фельзитового порфира и смоляного камня. Название Тапоуза есть искаженное китайское слово "Да-пао-цзы" (то есть Большая лагуна). Действительно, Тапоуза впадает не непосредственно в море, а в большое прибрежное озеро, имеющее в окружности около 10 километров. Озеро это отделено от моря песчаной косой и соединяется с ним небольшим рукавом. И здесь мы видим тот же процесс выравнивания берега и отвоевания сушей части территории, ранее захваченной морем. По словам туземцев, в прежние годы в этих местах водилось очень много пятнистых оленей. Тазы при помощи собак загоняли животных в озера, где специально отряженные охотники караулили их в лодках. Загнанных животных били из самострелов и кололи копьями. Река Тапоуза (по-тазовски - Кайя), длиной 25 километров, течет параллельно Хулуаю. Собственно говоря, Тапоуза состоит из слияния двух рек: самой Тапоузы и Чензагоу. Горный хребет, выходящий мысом между двумя этими речками, состоит из кварцевого и полевошпатового порфира. Залив Владимира соединяется с долиной Тадушу пешеходной тропой. Ею можно пользоваться и для движения с вьючными обозами. Тропа начинается у Хулуая и идет по первому ближайшему к морю ключику до перевала. Перейдя горы, она спускается в долину Тапоузы. Подъем на хребет и спуск с него длинные и пологие, поросшие редким дубовым лесом. Среди деревьев есть много дуплистых. На коре одного из них казаки заметили следы зубов и когтей. Это медведь добывал мед. Какие-то проходившие мимо охотники прогнали медведя и затем сами доставали мед таким же хищническим способом, как и зверь. За перевалом дорога некоторое время идет вверх по Тапоузе, среди роскошного дубового леса. Здесь также развиты высокие речные террасы. Через 10 километров тропа переходит к левому краю долины и потом по маленькому ключику, не имеющему названия, опять подымается в горы. Этот перевал немного выше предыдущего Подъем со стороны Тапоузы - крутой, зато спуск к реке Тадушу - пологий. Дальше путь пролегает по речке Сяо-поуза, почти совершенно обезлесенный, впадающий в Тадушу километрах в двух от ее устья. В общем, пройденный нами в этот день путь равнялся 28 километрам и имел направление, параллельное берегу моря. В лесу попадалось много следов пятнистых оленей. Вскоре мы увидели и самих животных. Их было три: самец, самка и теленок. Казаки стреляли, но промахнулись, чему я был несказанно рад, так как продовольствия у нас было вдоволь, а время пантовки давно уже миновало. Тадушу! - так вот та самая река, по которой первым прошел М. Венюков. Здесь китайцы преградили ему путь и потребовали, чтобы он возвратился обратно. При устье Тадушу Венюков поставил большой деревянный крест с надписью, что он здесь был в 1857 году. Креста этого я нигде не нашел. Вероятно, китайцы уничтожили его после ухода русских. Следом за Венюковым Тадушу посетили Максимович, Будищев и Пржевальский. В Уссурийском крае реки, горы и мысы на берету моря имеют различные названия. Это произошло оттого, что туземцы называют их по-своему, китайцы - по-своему, а русские, в свою очередь, окрестили их своими именами. Поэтому, чтобы избежать путаницы, следует там, где живут китайцы, придерживаться названий китайских, там, где обитают тазы, не следует руководствоваться названиями, данными русскими Последние имеют место только на картах и местным жителям совершенно не известны. Расспросив китайцев о дорогах, я наметил себе маршрут вверх по реке Тадушу, через хребет Сихотэ-Алинь, в бассейн реки Ли-Фудзина и оттуда на реку Ното. Затем я полагал по этой последней опять подняться до Сихотэ-Алиня и попытаться выйти на реку Тютихе. Если бы это мне не удалось, то я мог бы вернуться на Тадушу, где и дождаться прихода Г. И. Гранатмана. Река Тадушу почему-то называется на одних картах Ли-Фуле, на других - Лей-Фынхе, что значит "удар грома". Тазы (удэгейцы) называют ее Узи. Некоторые ориенталисты пытаются слово "Тадушу" произвести от слова "дацзы" (тазы). Это совершенно неверно. Китайцы называют ее Да-цзо-шу (Большой дуб). Старожилы-манзы говорят, что дуб этот рос в верховьях реки около Сихотэ-Алиня. Дерево было дуплистое и такое большое, что внутри него могли свободно поместиться восемь человек Искатели женьшеня устроили в нем кумирню, и все проходившие мимо люди молились богу. Но вот однажды искатели золота остались в нем ночевать. Они вынесли кумирню наружу, сели в дупле и стали играть в карты. Тогда бог послал жестокую грозу. Молния ударила в дерево, разбила его в щепы и убила игроков на месте Отсюда и получилось два названия: Лей-фынхе и Да-цзо-шу, впоследствии искаженное. Низовья Тадушу представляют собой большую болотистую низину, это был большой залив Устье реки находилось немного выше того места, где ныне расположилась деревня Новотадушинская. Высокие террасы на берегу моря и карнизы по склонам гор указывают на отрицательное движение береговой линии и отступание моря. Немалую роль в этом сыграла и сама река, в течение многих веков наносившая осадочный материал и откладывавшая его в виде мощных напластований. Затем образовалась большая лагуна, отделенная от моря одним только валом. Озера, оставшиеся ныне среди болот, - это наиболее глубокие места лагуны; здесь в непосредственной близости к воде я увидел большие заросли какой-то снежно-белой растительности, при ближайшем осмотре оказавшейся эдельвейсом (Gnaphalium uligmosum L.). Как-то странно было видеть этот красивый альпийский цветок на самом берегу моря. Склоны соседних гор почти совершенно голые. Только с подветренной стороны группами кое-где растет низкорослый дуб и корявая береза. В заводях Тадушу осенью держится много красноперки, тайменя, кунжи, горбуши и кеты. В озерах есть караси и щуки. Длина всей реки 68 километров. Протекает она по типичной денудационной долине, которая как бы слагается из ряда обширных котловин. Особенно это заметно около ее притоков. В долине Тадушу сильно развиты речные террасы. Они тянутся все время то с одной, то с другой стороны почти до самых истоков. Если идти вверх по реке, то в последовательном порядке будут попадаться следующие притоки: с левой стороны (по течению) - Дунгоу, Канехеза и Цимухе. По последней идет тропа на реку Тютихе. Затем еще две небольшие речки: Либагоуза и Дитагоуза с перевалами на реку Динзахе. Справа маленькие речки: Квандагоу и Сяень-Лаза, потом следует Сяо-лисягоу и Да-лисягоу с перевалами на Тапоузу. Еще дальше - Юшангоу со скрытым устьем (перевал на Хулуай) и Сибегоу (перевал на Арзамасовку). Последняя длиной 30 километров и состоит из двух речек: Хаисязагоу и Цименсангоуза. У места слияния их поселились все тадушенские туземцы. Наш путь лежал по левому берету реки. Там, где ранее было древнее устье, тропа взбирается на гору и идет по карнизу. Отсюда открывается великолепный вид на восток - к морю, и на запад - вверх по долине. Слева характер горной страны выражен очень резко. Особенно величественной кажется голая сопка, которую местные китайцы называют Кита-шань, а удэгейцы - Дита-кямони, покрытая трахитовыми осыпями. По рассказам тазов, на ней раньше водилось много пятнистых оленей, но теперь они почти все выбиты. Внизу, у подножия горы, почти на самой тропе, видны обнажения бурого угля. Из правых притоков Тадушу интересна река Лисягоу. Она длиной 12 километров, по ней проходит тропа на реку Арзамасовку. Подъем на перевал с южной стороны пологий, зато спуск в долину Тадушу крутой и очень живописный. Тропа здесь проложена по карнизу. Это след старинной дороги, которая в древние времена проходила вдоль всего побережья моря и кончалась где-то у мыса Гиляк. Само название Лисягоу показывает, что здесь много растет грушевых деревьев (Pyrus chinensis Lindl.). Около устья Лисягоу в долину Тадушу вдается горный отрог, соединяющийся с соседними горами глубокой седловиной, отчего он кажется как бы отдельно стоящей сопкой. У подножия ее расположилась богатая фанза Си-Ян, окруженная старинными осокорями. День кончился. На землю спустилась ночная тень. Скоро все должно было погрузиться в мрак. Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с длинной седой бородой и с благообразными чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду, дом и людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика. Вечером после ужина я стал его расспрашивать о Тадушу и о дороге на Ли-Фудзин. Сначала он говорил неохотно, но потом оживился и, вспоминая старину, рассказал много интересного. Оказалось, что он был маньчжур, по имени Кинь Чжу, родом из Нингуты. На реке Тадушу он жил более шестидесяти лет и уже собирался уехать на родину, чтобы там схоронить свои кости. После этого он рассказал мне о первых годах своей жизни в дикой стране среди инородцев. От этого маньчжура я впервые услышал интересное сказание о давно минувшем Уссурийского края. То была междоусобная борьба между каким-то царем Куань Юном, жившим на реке Сучане, и князем Чин Ятай-цзы из Нингуты. Далее он говорил о битве на реке Даубихе и на горе Коуче-дынцза (около поста Ольги). Старик говорил пространно и очень красиво. Слушая его, я совершенно перенесся в то далекое прошлое и забыл, что нахожусь на Тадушу. Не один я увлекся его рассказами: я заметил, что в фанзе все китайцы притихли и слушали повествования старика. Далее он говорил о какой-то страшной болезни, которая уничтожила почти все оставшееся после войны население. Тогда край впал в запустение. Первыми китайцами, появившимися в уссурийской тайге, были искатели женьшеня. Вместе с ними пришел сюда и он, Кинь Чжу. На Тадушу он заболел и остался у удэгейцев (тазов), потом женился на женщине их племени и прожил с тазами до глубокой старости. Наконец старик кончил. Я очнулся и вновь увидел себя в современной обстановке. В фанзе было душно; я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Небо было черное; звезды горели ярко и переливались всеми цветами радуги; на земле было тоже темно. Рядом в конюшне пофыркивали кони. В соседнем болоте стонала выпь; в траве стрекотали кузнечики... Долго я сидел на берегу реки. Величавая тишина ночи и спокойствие, царившее во всей природе, так гармонировали друг с другом. Я вспомнил Дерсу, и мне стало грустно. Я поднялся, пошел в фанзу, лег на приготовленную постель, но долго не мог уснуть. На другой день, распростившись со стариком, мы пошли вверх по реке. Погода нам благоприятствовала. Несмотря на то, что небо было покрыто кучевыми облаками, солнце светило ярко. Верхняя половина долины Тадушу несколько разнится от нижней. Внизу, как выше было сказано, она слагается из целого ряда больших котловин, а вверху становится похожей на продольную долину. Здесь она принимает в себя с правой стороны маленькую речку Чингоузу с тропой, ведущей к тазовским фанзам на реке Сибегоу, а с левой стороны будет большой приток Динзахе. Этот последний длиннее и многоводнее, чем сама Тадушу, и потому его надо бы считать главной рекой, а Тадушу - притоком. О реке Динзахе я буду говорить низке подробнее. На реке Тадушу много китайцев. Я насчитал девяносто семь фанз. Они живут здесь гораздо зажиточнее, чем в других местах Уссурийского края. Каждая фанза представляет собой маленький ханшинный завод. Кроме того, я заметил, что тадушенские китайцы одеты чище и опрятнее и имеют вид здоровый и упитанный. Вокруг фанз видны всюду огороды, хлебные поля и обширные плантации мака, засеваемого для сбора опия. В верхней части долины живут тазы. Они, как всегда, ютятся в маленьких фанзочках манзовского типа. Китайцы их немилосердно эксплуатируют. Грязь в жилище, грязь в одежде и грязь на теле являются источником всяческих болезней и причиной их вымирания. Китайцы приходят в Уссурийский край одинокими и отбирают от инородцев женщин силой. От этого брака получаются дети, которых нельзя причислить ни к китайцам, ни к инородцам. Большая часть инородческого населения Южноуссурийского края, в том числе и на Тадушу, именно такие нечистокровные тазы. Очень многие из них, и в особенности женщины, курят опий. Это тоже является одной из главных причин их обеднения. Табак курят все, даже малые ребятишки. Мне неоднократно приходилось видеть детей, едва умеющих ходить, сосущих грудь матери и курящих трубку. Долина реки Тадушу весьма плодородна. Больших наводнений в ней не бывает. Даже в том месте, где на коротком протяжении впадают в нее сразу три сравнительно большие реки (Динзахе, Сибегоу и Юшангоу), вода немного выходит из берегов, и то ненадолго. Тадушу во всем Ольгинском районе является лучшим местом для колонизации. Горы в средней части долины, выше тазовской фанзы Ся-Инза, слагаются из песчаников и глинистых сланцев с многочисленными кварцевыми прослойками. Горный отрог, входящий острым клином между Сибегоу и Тадушу, состоит из мелафира, порфирита и витрофира. С южной стороны его, внизу, выступает обсидиан с призматической отдельностью. После полудня погода стала заметно портиться. На небе появились тучи. Они низко бежали над землей и задевали за вершины гор. Картина сразу переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода в реке потемнела. Я знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров на ночь. Когда все бивачные работы были закончены, стрелки стали проситься на охоту. Я посоветовал им не ходить далеко и пораньше возвращаться на бивак. Загурский пошел по долине Динзахе, Турты-гин - вверх по Тадушу, а я с остальными людьми остался на биваке. Должно быть, солнце скрылось за горизонтом, потому что вдруг стало темно. Дневной свет некоторое время еще спорил с сумерками, но видно было, что ночь скоро возьмет верх и завладеет сперва землей, а потом и небесами. Через час Туртыгин возвратился и доложил мне, что километрах в двух от нашего табора у подножия скалистой сопки он нашел бивак какого-то охотника. Этот человек расспрашивал его, кто мы такие, куда идем, давно ли мы в дороге, и когда узнал мою фамилию, то стал спешно собирать свою котомку. Это известие меня взволновало. Кто бы это мог быть? Стрелок говорил, что ходить не стоит, так как незнакомец сам обещал к нам прийти. Странное чувство овладело мной. Что-то неудержимо влекло меня туда, навстречу этому незнакомцу. Я взял свое ружье, крикнул собаку и быстро пошел по тропинке. Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики. Обернувшись назад, я уже не видел огней на биваке. Постояв с минуту, я пошел дальше. Вдруг собака моя бросилась вперед и яростно залаяла. Я поднял голову и невдалеке от себя увидел какую-то фигуру. - Кто здесь? - окликнул я. И в ответ на мой оклик я услышал голос, который заставил меня вздрогнуть: - Какой люди ходи? - Дерсу! Дерсу! - закричал я радостно и бросился к нему навстречу. Если бы в это время был посторонний наблюдатель, то он увидел бы, как два человека схватили друг друга в объятия, словно хотели бороться. Не понимая, в чем дело, моя Альпа яростно бросилась на Дерсу, но тотчас узнала его, и злобный лай ее сменился ласковым визжанием. - Здравствуй, капитан! - сказал гольд, оправляясь. - Откуда ты? Как ты сюда попал? Где был? Куда идешь? - засыпал я его своими вопросами. Он не успевал мне отвечать. Наконец мы оба успокоились и стали говорить как следует. - Моя недавно. Тадушу пришел, - говорил он. - Моя слыхал, четыре капитана и двенадцать солдат в Шимыне (пост Ольги) есть. Моя думай, надо туда ходи. Сегодня один люди посмотри, тогда все понимай. Поговорив еще немного, мы повернули назад к нашему биваку. Я шел радостный и веселый. И как было не радоваться: Дерсу был особенно мне близок. Через несколько минут мы подошли к биваку. Стрелки расступились и с любопытством стали рассматривать гольда. Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На голове его была повязка и в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее. С первого же раза стрелки поняли, что мы с Дерсу старые знакомые. Он повесил свое ружье на дерево и тоже принялся меня рассматривать. По выражению его глаз, по улыбке, которая играла на его тубах, я видел, что и он доволен нашей встречей. Я велел подбросить дров в костер и согреть чай, а сам принялся его расспрашивать, где он был и что делал за эти три года. Дерсу мне рассказал, что, расставшись со мной около озера Ханка, он пробрался на реку Ното, где ловил соболей всю зиму, весной перешел в верховья Улахе, где охотился за пантами, а летом отправился на Фудзин, к горам Сяень-Лаза. Пришедшие сюда из поста Ольги китайцы сообщили ему, что наш отряд направляется к северу по побережью моря. Тогда он пошел на Тадушу. Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоем с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил реку Лефу, когда он впервые пришел к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и слушал его рассказы. Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался все выше и выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь. Тогда мы легли спать. Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны были ни хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной был Дерсу. С этими мыслями я крепко уснул. Проснулся я в девять часов утра. Дождь перестал, но небо по-прежнему было сумрачное. В такую погоду скверно идти, но еще хуже сидеть на одном месте. Поэтому приказание вьючить лошадей было встречено всеми с удовольствием. Через полчаса мы были уже в дороге. У нас с Дерсу произошло молчаливое соглашение. Я знал, что он пойдет со мной. Это было вполне естественно. Другого решения у него и не могло явиться. По пути мы зашли к скалистой сопке и там захватили имущество Дерсу, которое по-прежнему все помещалось в одной котомке. Теперь с левой стороны у нас была река, а с правой - речные террасы в 38 метров высотой. Они особенно выдвигаются в долину Тадушу после Динзахе. Террасы эти состоят из весьма плотных известняков с плитняковой отдельностью. Последним притоком Тадушу будет Вангоу. По ней можно выйти через хребет Сихотэ-Алинь на реку Ното. Немного не доходя до ее устья в долину выдвигаются две скалы. Одна с левой стороны, у подножия террасы, - низкая и очень живописная, с углублением вроде ниши, в котором китайцы устроили кумирню, а другая - с правой, как раз против устья Вангоу, носящая название Янтун-Лаза. Около нее есть маленький ключик Чингоуза. Скала Янтун-Лаза высотой 110 метров. В ней много углублений, в которых гнездятся дикие голуби. На самой вершине из плитняковых камней китайцы сложили подобие кумирни. Манзы питают особую любовь к высоким местам; они думают, что, подымаясь на гору, становятся ближе к богу. Тропа привела нас к фанзе Лудевой, расположенной как раз на перекрестке путей, идущих на Ното и на Ли-Фудзин. Раньше обитатели этой фанзы занимались ловлей оленей ямами, отчего фанза и получила такое название. Тогда она функционировала как постоялый двор. Здесь всегда можно встретить прохожих китайцев, идущих от моря на Уссури или обратно. Хозяин фанзы снабжал их продовольствием за плату и таким образом зарабатывал значительную сумму денег. Фанза была расположена у подножия большой террасы, которая сильно выдвигается в долину и прижимает Тадушу к горам с правой стороны. Поверхность террасы заболочена и покрыта группами тощей березы (Betula latifolia Tausch.). Лудевую фанзу мы прошли мимо и направились к Сихотэ-Алиню. Хмурившаяся с утра погода стала понемногу разъясняться. Туман, окутавший горы, начал клубиться и подыматься кверху; тяжелая завеса туч разорвалась, выглянуло солнышко, и улыбнулась природа. Сразу все оживилось; со стороны фанзы донеслось пение петухов, засуетились птицы в лесу, на цветах снова появились насекомые. В верхней части Тадушу течет с северо-запада на юго-восток. Истоки ее состоят из мелких горных ключей, которые располагаются так: с левой стороны - Царлкоуза Люденза-Янгоу и Сатенгоу, а с правой - Безыменный и Салингоу. Здесь находится самый низкий перевал через Сихотэ-Алинь. Небольшие холмы со сглаженными контурами и сильно размытые лодка ручьев свидетельствуют о больших денудационных процессах. С реки Тадушу через Сихотэ-Алинь идут три пути: два на Ното и один на Ли-Фудзин. Первый начинается от известной уже нам Лудевой фанзы и идет по реке Вангоу. Этой дорогой пользуются только те китайцы, которые имеют целью верховья Дананцы (приток Ното). Второй путь начинается около устья Людензы. Тропа долгое время идет по хребту Сихотэ-Алинь, затем спускается в долину Дунбей-цы (северовосточный приток Ли-Фудзина) и направляется по ней до истоков. По пути она пересекает еще три перевала и только тогда выходит на Дананцу. Этой дорогой идут те пешеходы, которым надо выйти в нижнюю часть Ното. Третий путь, который мы избрали, идет прямо по ручью Салингоу на Ли-Фудзин. Маньчжурское слово "Сихотэ-Алинь" местные китайцы переделали по-своему: "Си-хо-та Линь", то есть Перевал западных больших рек. И действительно, к западу от водораздела текут большие реки: Ваку, Иман, Бикин, Хор и т. д. Гольды называют его Дзуб-Гын, а удэгейцы - Ада-Сололи, причем западный его склон они называют Ада-Цазани, а восточный Ада-Намузани, от слова "наму", что значит - море. У подножия хребта мы сделали привал. Сухая рыба с солью, пара сухарей и кружка горячего кофе составили обед, который в тайге называется очень хорошим. Подъем на Сихотэ-Алинь крутой около гребня. Самый перевал представляет собой широкую седловину, заболоченную и покрытую выгоревшим лесом. Абсолютная высота его равняется 480 метрам. Его следовало бы назвать именем М. Венюкова. Он прошел здесь в 1857 году, а следом за ним, как по проторенной дорожке, пошли и другие. Вечная слава первому исследователю Уссурийского края! На самом перевале около тропы с правой стороны стоит небольшая кумирня, сложенная из накатника. Внутри ее помещена лубочная картина, изображающая китайских богов, а перед ней поставлены два деревянных ящика с огарками от бумажных свечей. С другой стороны лежало несколько листочков табаку и два куска сахару. Это жертва боту лесов. На соседнем дереве была повешена красная тряпица с надписью: "Шань мэн чжен вэй Си-жи-Ци-го вэй да суай Цзин цзан да-цин чжэнь шань-линь", то есть: "Господину истинному духу гор (тигру). В древности в государстве Ци он был главнокомандующим Да-циньской династии, а ныне охраняет леса и горы". От перевала Венюкова Сихотэ-Алинь имеет вид гряды, медленно повышающейся на север. Этот подъем так незаметен для глаза, что во время пути совершенно забываешь, что идешь по хребту, и только склоны по сторонам напоминают о том, что находишься на водоразделе. Места эти покрыты березняком, которому можно дать не более сорока лет. Он, вероятно, появился здесь после пожаров. Спуск с хребта длинный и пологий. Идя по траве, то и дело натыкаешься на обгорелые, поваленные деревья. Сейчас же за перевалом начинается болото, покрытое замшистым хвойным лесом. Часам к трем пополудни мы дошли до того места, где Ли-Фудзин сливается с Дун-бей-цой, и стали биваком на галечниковой отмели. Река Дун-бей-ца длиной километров сорок. Она все время течет вдоль Сихотэ-Алиня и в верховьях слагается из трех горных ручьев. Следы эрозии видны на каждом шагу. Местами горы так сильно размыты, что за лесом их совсем не видно: является впечатление, что идешь по слабо всхолмленной низине, покрытой хвойным лесом, состоящим из пихты, ели, кедра, березы, тиса, клена, лиственницы и ольхи. Недавно этот лес выгорел. Теперь вся долина представляет собой сплошную гарь. Здесь проходит та самая тропа, которой местное манзовское население пользуется для сообщения с рекой Ното. По пути на расстоянии перехода друг от друга были расположены четыре зверовые фанзы, обитатели которых занимались охотой и соболеванием. Первое, что мы сделали, - развели дымокуры, а затем уже принялись таскать дрова из леса. Стрелки хотели было ночевать в комарниках, но Дерсу посоветовал ставить односкатную палатку. К вечеру погода начала хмуриться; туман поднялся вверх и превратился в тучи. Дерсу помогал солдатам во всех работах, и они сразу его оценили. Он хотел было ставить свою палатку отдельно, но я уговорил его ночевать вместе. Тогда Дерсу схватил топор и побежал в тайгу за кедровым корьем. Сперва он надрубил у дерева кору сверху и снизу зубцами, затем прорубил ее вдоль и стал снимать заостренной палкой. Таких пластов было снято шесть. Два пласта он положил на землю, два пошли на крышу, а остальные поставил с боков для защиты от ветра. В сумерки пошел крупный дождь. Комары и мошки сразу куда-то исчезли. После ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго еще сидели у огня и разговаривали. Он рассказывал мне о жизни китайцев на Ното, рассказывал о том, как они его обидели - отобрали меха и ничего не заплатили.
