Михаил Пришвин - Том 3. Журавлиная родина. Календарь природы
В доме нашлись какие-то козлы, доски, из которых мы сделали себе столы и кровати, все убрали, наслаждаясь звуком рычащего дерева в лесу: этот звук обыкновенно бывает слышен только в глухих оврагах, а мы слышали его из дворца с большими саженными окнами. Жаль только, нигде не было дырочки для самоварной трубы, и пришлось его ставить на крыльце, но зато, когда я ставил его, вдруг в нескольких стах шагов от крыльца услыхал токование тетерева, а когда пошел в подвал за лучинками, то в окошко, напуганный мною, выскочил здоровенный русак.
Мы пили чай, с восторгом слушая рычащее дерево.
Валовой прилетВалит мокрый снег. Иду по кочковатому болотистому лугу краем озера в Рыбацкую слободу. Чайки, верно, уже устраивая гнезда, обрезают с резким криком мой путь так близко, что жмуришь глаза. Недалеко от рыбаков на широкой заводи между берегом и льдом раздалось необыкновенно сильное хлопанье крыльев, и, не замеченный раньше на мокром снегу, поднялся совсем близко от меня лебедь. Вытянув длинную шею, совсем как утка, только большой и белый, полетел на озеро и скрылся во льдах. Вдоль заберегов то и дело прокатывались парами чирки и кряквы. На обратном пути, там, где был лебедь, прячась за кочками, я захватил гусей: вожак плыл впереди и вел за собой четырех. Всполохнувшись, они недалеко отлетели и сели возле самого льда. В грязи у воды копошились чибисы. Начался валовой прилет дичи.
Под яром, на косе против Гремячего ключа за эту ночь вырос шалашик из елового лапника, и дома мне сказали, что это мельник поставил, наш мельник с Гремячей мельницы, что он заходил просить меня не помешать ему своей охотой и обещался еще раз зайти.
– Очень вежливый, – сказали мне, – совсем молодой человек и, говорят, из дворян.
Вскоре явился и сам молодой человек, высокий, с красивыми глазами, похожий скорее на студента, чем на мельника.
– Вы понимаете в ружьях? – спросил он меня после первых слов и, вернувшись в кухню, принес ружье.
– Шомполка, – сказал я, – это не ружье.
– Ничего, я скоро куплю центральное; мне один мужик должен сорок пудов; как получу, так куплю ружье и лодку. А мое образование – пять классов гимназии.
– Вы один?
– Жена и ребенок. Я зарабатываю два фунта с пуда, всего десять пудов в месяц. Скажите, пожалуйста, где есть такие места, чтобы много было дичи?
– На Плещеевом озере начался валовой прилет дичи, чего же вам больше: лебеди, гуси, утки всех пород.
– Я бы хотел попасть в такие места, где бы не ступала нога человека. – И, не дождавшись моего ответа, спросил: – А вы любите человечество?
– Интересуюсь.
– А я ненавижу. В особенности отвратительны наши мужики: хитрые, злые, жестокие.
– Разные бывают мужики…
– Все одинаковы. А что значит беллетрист?
Я сказал.
– В таком случае позвольте мне рассказать, как я женился.
– Мне спать хочется, вы, наверно, тоже хотите?
– Нет, я пойду читать Максима Горького, ведь мельница сама работает; я читаю, а она работает, мне это нравится. А жена моя в городе, шьет.
Он вышел вежливый, грустный, первый мой знакомый на Ботике. Вслед за ним вошел рядиться городской печник, мрачный человек с лицом аскета, и навел меня на мысль, что это очень религиозный человек.
– Сколько, – сказал я, – в вашем городе церквей!
– А до бога все далеко.
– Вы хотите сказать, что нет бога?
– Может быть, и есть где-нибудь, да ему до нас все равно, как нам до комаров.
– Вы цените, вероятно, только науку?
– Истинная религия: социализм.
Так мы начали с печником рядиться о печке. Вспомнив разговор с мельником, я спросил печника.
– Кто такой этот молодой человек?
Печник ответил:
– Прежнего нашего земского начальника в третьем колене племянник.
Прилет свиязиВалом валит всякая охотничья дичь – свистят, шумят крыльями. Из новых я отметил свиязь в большом числе и слышал, что эта более редкая утка уже гнездится тут же недалеко, в соседнем зарастающем озере.
У меня был рыбак, служащий в местном рыбацком кооперативе. Когда я спросил его, чем он занимался до революции, он ответил, что служил в полиции и был даже приставом. Когда же я, очень удивленный этим откровенным ответом, сказал ему: «Да как же вы уцелели?» – тогда он, в свою очередь очень удивленный, сказал: «Да у нас же в Переславльском крае ничего не было».
Я привел множество всего, уже замеченного мною: что в одну церковь на базаре вгнездилось потребительское общество, что один мещанин, большой хозяин, из-за хозяйственных столкновений убил свою жену, променявшую домашнее хозяйство на службу в исполкоме, и много такого… Рыбак соглашался, но стоял на своем, Я понял в конце концов его так, что революцию здесь испытывают так же, как и везде, но потому, что в этом краю мало помещиков, мало было и разрушительных выступлений масс.
По пути в город я зашел к председателю сельсовета отдать ему свой паспорт для прописки. Самого председателя не было дома, а жена его, молодая женщина, очень бойкая, попросила у меня немного денег взаймы и обещала отдать потом картошкой, она ссылалась на годовой праздник. Когда я ей дал деньги, она сказала: «Благодарю вас, барин». И я вспомнил о словах рыбака, что революции тут не было.
После обеда ко мне является председательша с запиской от мужа:
«Я, председатель сельсовета, прошу я вас, пожалуйста, приходите ко мне в гости, очень буду вами благодарен Ежели придете, и впредь будем с вами знакомы».
Я ответил уклончиво и стал думать: идти мне или не заходить. К счастью, заглянул ко мне мельник с Гремячей мельницы, и я спросил его о председателе. В практической жизни молодой человек оказался вовсе не так уж наивным.
– Бывает, – сказал он, – три типа председателей: первый тип горой стоит за деревню, готов из-за общества на всякое, даже очень пакостное дело, – более редкий тип. Второй признает советскую власть и делает карьеру без вреда обществу; третий достигает личного за счет общества. Наш председатель признает советскую власть и делает карьеру без вреда обществу.
Отпустив мельника, я решил не ходить, потому что средние типы меня не интересуют.
К вечеру, однако, является сам председатель вместе со своим кумом, сапожником, он сильно навеселе, сапожник пьян. Плели они ерунду, и долго я не мог отделаться, и, вероятно, так бы и пропал весь вечер, но случилось, что сапожник наступил моему породистому псу на ногу и тот жалобно завыл. Сапожник бросился к собаке и стал целовать ее в нос. Заметив, что Ярику запах самогонки неприятен, я предупредил сапожника, но было уже поздно. Ярик укусил его за нос. От боли сапожник вдруг очувствовался, по-детски обиделся на собаку и подался к выходу. Провожая гостей, я пустил пробный камень, сказав председателю:
– Край-то у вас какой милый, как будто совсем и не было революции!
И человек, делающий свою карьеру на совершившейся революции, желая мне угодить, как жена, назвав барином, сказал:
– И ни ма-лей-шей.
Так показались два мира – усадьбы и деревни, и это было влияние стен дворца, устроенного дворянством для приезда царей.
Зацветание орешникаВ лесу бело и черно, пестро, в оврагах шумит вода, и над ней, припекаемый солнцем, выкинул орешник золотые сережки. Ярик сделал на слух свою первую стойку; думал, по токующему тетереву, а оказалось, это почти под его ногами по-тетеревиному журчала вода. Тетерев токовал дальше. Мы подняли токовика, с ним было четыре тетерки. Дерево наше сильно рычит, днем и даже ночью слышно через закрытые окна. Я полюбил его, оно мне родное: ведь это я только не люблю говорить, а весной и у меня в душе тоже что-то рычит…
Закраек льда озера против Ботика подстелен льдом, но по канавке из-подо льда щука все-так1-иможет выйти сюда к берегу. Наш сторож Думнов стоит с острогой, как Нептун, подальше – знаменитые щучьи бойцы братья Комиссаровы, за ними дьякон – и так по всему закрайку, с нашей Веськой стороны в Надгород, по Оной стороне в Зазерье – кругом все Нептуны.
Мне сказали они, что выход щуки бывает от свету до восхода, в девять утра, в полдень, в пять часов вечера и до заката. Я рассказал им, что при чистке Царицынских прудов была поймана щука с золотым кольцом Бориса Годунова, весом была три пуда, и спросил их, может ли быть такая щука и в Плещеевом озере.
– Есть, – сказали они, – только озеро очень глубокое, и та щука из глубины не выходит. А с золотым кольцом есть в озере язь, пустил его Петр Первый.
– Убил ли кто-нибудь щуку за эти дни? – спросил я.
– Щука еще не выходила, – ответили мне, – а молошников бьют.
Молошниками называются самцы, небольшие сравнительно с самкой, щукой.
Мельник приходил звать на охоту с круговой уткой. Не поверилось как-то, что у него утка будет кричать, – отказался. Он был весь в глине. Я ему сказал, что нехорошо бывшему дворянину ходить таким грязным.
