Аркадий Аверченко - Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй
— Если это не тэвочка, зашем ее так отэвать?
— Я не одевал. Я именно хочу одеть — как только узнаю…
И Питер рассказал все по порядку.
Круглые глазки доктора наполнились слезами. Эта нелепая сентиментальность его друга больше всего раздражала Питера.
— Бедняжка! — пробормотал мягкосердечный старый джентльмен. — Само профитение привело ее к вам — или его.
— Какое там провидение! — рявкнул Питер. — А обо мне провидение не позаботилось? Подсунуло мне это дитя улицы — изволь возись с ним.
— Как это похоже на фас, радикалов, — презирать ближний за то, что он не родился в пурпуре и тонком белье!
— Я послал за вами не для того, чтобы препираться о политике, — возразил Питер, усилием воли подавляя негодование. — Я послал за вами, чтоб вы определили, мальчик это или девочка, чтобы я по крайней мере знал, что мне с ним делать.
— И што же ви тогда стелаете?
— Не знаю, — признался Питер. — Если это мальчик, — а мне думается, что это так и есть, — пожалуй, можно найти ему местечко где-нибудь в редакции; конечно, придется сначала немножко пошлифовать его.
— А если тэвочка?
— Какая же это девочка, когда она ходит в штанах? К чему заранее придумывать затруднения?
Оставшись один, Питер зашагал по комнате, заложив руки за спину, прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся сверху.
— Хоть бы оказался мальчик, — бормотал он про себя.
Он остановился перед портретом хрупкой маленькой женщины, глядевшей на него с камина. Тридцать лет тому назад, в этой самой комнате, Питер так же шагал из угла в угол, заложив руки за спину, ловя каждый шорох, долетавший сверху, повторяя те же слова.
— Странно, — пробормотал Питер, — очень странно.
Дверь отворилась. Появилась сначала часовая цепочка, колыхавшаяся на круглом брюшке, а затем и сам доктор. Он вошел и затворил за собой дверь.
— Совсем здоровый ребенок, — объявил он, — лучше нефозможно шелать. Тэвочка.
Два старых джентльмена посмотрели друг на друга. Элизабет, по-видимому успокоенная, замурлыкала.
— Что же я с ней буду делать? — спросил Питер.
— Да, ошень неловкое положение, — сочувственно заметил доктор.
— То есть самое дурацкое!
— У вас некому присмотреть за тэвочкой, когда вас нет дома, — озабоченно соображал доктор.
— А насколько я успел познакомиться с этим созданием, — добавил Питер, — присмотр здесь понадобится.
— Я тумаю… я тумаю, я нашел выход.
— Какой?
Доктор наклонил к нему свое свирепое лицо и с лукавым видом постукал себя указательным пальцем правой руки по правой стороне своего толстого носа.
— Я восьму эту тэвочку на свое попечение.
— Вы?
— Мне это не так трудно. У меня есть экономка.
— Ах да, миссис Уэтли.
— Она тобрая женщина, — когда ее узнаешь ближе. Ей только нужно руковотительство.
— Чушь!
— Почему?
— Вам воспитывать такую упрямицу — что за идея!
— Я буту тобр, но тверт.
— Вы ее не знаете.
— А ви тавно ее знаете?
— Во всяком случае, я не ношусь со своими сантиментами — этим только погубишь ребенка.
— Тэвочки не то, что мальшики: с ними нужно инаше обращаться…
— Положим, и я ведь не зверь, — огрызнулся Питер. — А что, если она окажется дрянью? Ведь вы о ней ничего не знаете.
— Конешно, риск есть, — согласился великодушный доктор.
— Это было бы недобросовестно с моей стороны, — сказал честный Питер.
— Потумайте хорошенько. Где не бегают маленькие ножки, там нет настоящий home. Мы, англичане, любим иметь home. Вы не такой. Вы бесшувственный.
— Мне все же кажется, что на мне лежит какое-то обязательство, — сказал Питер. — Девочка пришла ко мне. Я в некотором роде за нее отвечаю.
— Если ви так на это смотрите, Питер… — вздохнул доктор.
— Всякие там сантименты, — продолжал Питер, — это не по моей части, но долг — долг иное дело!
И, чувствуя себя древним римлянином, Питер поблагодарил доктора и распрощался с ним. Затем он кликнул Томми.
— Ну-с, Томми, — начал Питер Хоуп, не поднимая глаз от бумаги, — отзывом доктора я вполне удовлетворен, так что ты можешь остаться.
— Было вам говорено, — возразила Томми. — Могли бы поберечь свои деньги.
— Но только нам надо придумать тебе другое имя.
— Это зачем же?
— Да ведь ты хочешь быть у меня экономкой? Для этого нужно быть женщиной.
— Не люблю бабья.
— Не скажу, чтоб и я его очень любил, Томми. Но ничего не поделаешь. Прежде всего, надо тебе одеться по-настоящему.
— Ненавижу юбки. Они мешают ходить.
— Томми, не спорь!
— Я не спорю, а говорю то, что есть. Ведь правда же, они мешают — попробуйте сами.
Тем не менее женское платье для Томми было заказано и понемногу вошло в привычку. Но привыкнуть к новому имени оказалось труднее. Миловидная, веселая молодая женщина, широки известная под вполне пристойным и добропорядочным именем и фамилией, бывает теперь желанной гостьей на многих литературных сборищах, но старые друзья и до сих пор зовут ее «Томми».
Неделя испытания подошла к концу. Питера, у которого был слабый желудок, осенила счастливая мысль.
— Знаешь что, Томми… я хочу сказать: Джейн, не худо бы нам взять женщину — только для кухни, чтоб варить обед. Тогда у тебя будет больше времени для… для другого, Томми… то есть я хочу сказать: Джейн.
— Для чего «другого»?
Подбородок поднялся кверху.
— Ну — для уборки комнат, Томми, для… для вытирания пыли.
— Мне не нужно двадцать четыре часа в сутки, чтоб убрать четыре комнаты.
— И потом — иной раз приходится послать тебя с каким-нибудь поручением, Томми. Мне было бы гораздо приятнее знать, что я могу послать тебя куда угодно, не нанося этим ущерба хозяйству.
— Да вы к чему это клоните? Ведь я и так полдня сижу без дела, я все могу успеть.
Питер решил проявить твердость.
— Если я что-нибудь сказал, значит, так и будет. И чем скорей ты это поймешь, тем лучше. Как ты смеешь мне перечить! Ах ты!.. — Питер чуть было не выругался, такую решительность он напустил на себя.
Томми, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Питер посмотрел на Элизабет и подмигнул ей.
Бедный Питер! Недолго он торжествовал. Пять минут спустя Томми вернулась в черной юбке со шлейфом, перехваченной кожаным поясом, в синей фуфайке с огромнейшим декольте, в засаленной куртке и шерстяном кашне. Алые губы ее были крепко сжаты, опущенные длинные ресницы быстро мигали.
— Томми (строго), что это за комедия?
— Чего уж тут! Я вижу, что не гожусь. Недельку подержали и на том спасибо. Сама виновата.
— Томми (менее строго), не будь идиоткой.
— Я не идиотка. Это все Эмма. Она мне сказала, что я умею стряпать. Что у меня прирожденная способность. Она мне не хотела зла.
— Томми (без всякой строгости), сядь. Эмма была совершенно права. Ты… ты подаешь надежды. Эмма правильно говорит, что у тебя есть способности. Это доказывает твоя настойчивость, твоя вера в свои силы.
— Так зачем вы хотите взять другую кухарку?
Ах, если бы Питер мог ответить по совести! Если бы он мог сказать ей: «Дорогая моя, я старый, одинокий человек. Я этого не знал до… до очень недавнего времени. А теперь уже не могу об этом забыть. Моя жена и ребенок давным-давно умерли. Я был беден, а то, может быть, мне удалось бы спасти их. Это ожесточило мое сердце. Часы моей жизни остановились. Я сам забросил ключ. Я не хотел думать. Ты добралась до меня сквозь этот жестокий туман, разбудила старые сны. Не уходи, останься со мной», — возможно, Томми, как ни была она горда и самостоятельна, осталась бы без всяких условий, и Питер достиг бы цели без особого вреда для своего желудка. Но кара для тех, кто ненавидит сентиментальность, именно в том и состоит, что они не могут так говорить, даже наедине с собой. И Питеру пришлось изыскивать другие способы.
— Почему я не могу держать двух прислуг, если мне так хочется? — вскричал он с оскорбленным видом.
— Какой же смысл держать двух прислуг, когда дел-то всего для одной? Значит, меня вы будете держать из милости? — Черные глаза сверкнули гневом. — Я не нищенка.
— Ты вправду думаешь, Томми… я хочу сказать: Джейн, что ты одна можешь справиться с работой? Ты не будешь в претензии, если я тебя пошлю куда-нибудь как раз в то время, когда тебе нужно будет стряпать? Я ведь вот что, собственно, имел в виду. Некоторые кухарки за это сердятся.
— Ну, так и подождите, пока я начну жаловаться, что у меня слишком много работы.
Питер опять уселся за свой письменный стол. Элизабет подняла голову. И Питеру показалось, что Элизабет подмигнула ему.
Следующие две недели принесли Питеру много волнений, ибо Томми стала подозрительна и всякий раз допытывалась, что это за «дела» такие, которые непременно требуют, чтоб ее хозяин обедал с кем-то в ресторане или завтракал с кем-то в клубе. Подбородок ее моментально поднимался кверху, черные глаза становились угрожающе мрачными. И Питер, тридцать лет проживший холостяком, совершенно неопытный по этой части, смущался, путал, давал сбивчивые ответы и в конце концов провирался в самом существенном.
