Валерий Алексеев - Паровоз из Гонконга
Как ни странно, Настю все эти ужасы совершенно не напугали. Пару раз она, правда, с любопытством спросила:
- А зубки кажет зачем? Кусать будет, да? А это больно?
И где-то в середине фильма, когда начались самые страсти, она перелезла на колени к своему "Бате", положила голову ему на грудь и блаженно заснула. Зато мама охала, ужасалась, переживала и изводила Андрея вопросами:
- Чего это он говорит? А зеркало тут при чем? Ай, ну тебя, ничего ты не знаешь!
Зеркало было как раз очень даже при чем: вампиры не умели в нем отражаться - и этим кардинально отличались от настоящих людей. Самая жуткая сцена в фильме связана была именно с зеркалами. В разгар танцевального вечера в замке герой, не подозревающий, что угодил в самое гнездилище кровопивцев, смотрит на зеркальные стены зала - и вместо пестрой толпы танцующих видит себя одного...
Когда зажегся свет, Андрей занял маму Люду поисками Настасьиной сандалии (которую заблаговременно стащил у нее с ножки и задвинул подальше под кресло) и, только когда Букреевы прошли мимо, дал команду подниматься. Мама Люда, потрясенная фильмом, молчала, Андрей нес Настасью на руках, откуда у него берется лишний вес, - и изредка поглядывал на идущую впереди, в пяти шагах от него, Кареглазку. Золотистая шерстка, спускавшаяся у нее от затылка вдоль позвоночника и между лопатками, о существовании которой он до сих пор не подозревал, делала рыжую девушку похожей на инопланетное существо. Вдруг, почувствовав взгляд, Кареглазка обернулась - и приветливо махнула ему рукой. Андрей энергично замотал головой: приложить палец к губам он не мог, поскольку обе руки его были заняты. Женечка удивленно подняла брови, он показал взглядом на голубую спину ее отца, и она усмехнулась, довольная, видимо, тем, что папочка имеет такую власть и что специалисты его боятся. Андрей как раз не боялся, но маму Люду лучше было не волновать.
У подъезда Букреевы уселись в свою белую "короллу" с голубыми стеклами и укатили, а Тюрины побрели через весь город пешком. Мама Люда все переживала:
- Ну, как же можно такое показывать? Я прямо со страху чуть не умерла! А эта девка непотребная в кожаном, она потом куда подевалась?
Андрей снисходительно растолковал ей, что непотребная девка совсем из другого фильма. Он думал о том, что с кошмаром Валентины Аникановой покончено: теперь уж если кто явится к нему во сне, так это кинобандитка в кожаном комбинезоне. А это намного упрощает жизнь: вряд ли она когда-нибудь предстанет перед ним вживе.
На другой день Тамара стала ревниво допытываться, где это они пропадали вчера. Привязанность ее, крепчая день ото дня, начинала приобретать самовластные формы, и Андрей не переставал удивляться, отчего маму Люду это не тяготит. С детским простодушием мама Люда стала пересказывать Тамаре вчерашний фильм о вампирах. Но Тамару все эти страсти мало тревожили, ее возмутило другое:
- Как, и вы с Дюймовочкой шли туда и обратно пешком? Через весь город? Какое варварство! А я? А "субару"? А мой телефон? Неужели так трудно было поднять трубку и сказать: "Отвези нас в кино?" Ладно, "субару" недостаточно для вас хороша. Кто запрещает вам купить здесь машину? Подержанную, в рассрочку. Деньги тратить, как видите, некуда. Хотите, я вам устрою? И права тоже можно купить.
- Права есть у Вани, - растерянно сказала Людмила. - Он все документы с собой притащил, даже билет в читальню.
- Ну, тогда какие проблемы? - обрадовалась Тамара. - Завтра же подыщу вам дешевенький "пежо".
Андрей смутился: зря он называл ее международной идиоткой.
- Мама, давай! - сказал он, покраснев. - Давай купим, а, мам?
- Не знаю, - задумчиво ответила мама Люда. - Конечно, хотелось бы по-людски. Вон, гэдээровцы все на машинах, болгары тоже, а уж капиталисты - само собой разумеется. Но у наших-то нету ни у кого. Может быть, нам не положено?
- Что значит "не положено"? - рассердилась Тамара. - Не за казенные деньги, а за свои. Глупости какие ты говоришь, Люся! Я понимаю, моей машиной вы пользоваться брезгуете...
- Да нет, да что ты, голубушка! - смущенно залепетала Людмила. Просто не хочется тебя обременять. Но все-таки непривычно как-то... надо будет у начальства спросить.
Право, не в добрый час подсказала Тамара эту идею.
- Ну, хорошо, - кротко сказал отец, - я спрошу. Только смотрите...
Было это вечером на киноплощадке офиса, ждали из культцентра фильм с пророческим названием "Берегись автомобиля". Все специалисты, человек полтораста, явились с женами и детьми: посещение киносеансов считалось здесь обязательным. Звягинцы толпились на своем традиционном месте -под фонарями у стенда "Лучшие среди нас".
- Ну, Ваня, ты даешь! - изображая крайнюю степень удивления, даже отступив на два шага, чтобы лучше этого чудака рассмотреть, громко сказал Григорий Николаевич. - А я-то держал тебя за разумного, обстоятельного мужика! Удивляюсь я этим щербатовским... Это что же, мы, дураки сиволапые, будем бродить по городу пешком, а ты мимо нас будешь ездить на своем студебеккере?
Убедившись, что Иван Петрович достаточно пристыжен, Звягин вывел его на самый свет и, поправив ему узел галстука, проникновенным голосом заговорил:
- Кстати, Иван, есть просьба у меня к тебе. Точнее, не просьба, а предложение кое о чем подумать...
От слова "кстати" Андрей не ждал ничего хорошего. Притертое это слово и было той самой стеклянной пробочкой от флакона, полного серной кислоты. "Сейчас, - сказал себе Андрей, - сейчас..." - и инстинктивно отвернулся, оберегая свое лицо.
- Не первый раз видят тебя в городе с одной... назовем ее старой задрыгой. Куртизанка, понимаешь ли, мелкая предпринимательница... Социальная база реакции. Ребята жалуются: Тюрин выгоды ищет, а с подозрением смотреть будут на всех нас. И я каким-то дураком начинаю выглядеть: представь, кто-нибудь сбегает к советнику, советник вызовет меня, и что я буду ему лопотать? Давай договоримся: не-на-до. Не надо телодвижений. Ты меня понял? И актив группы тебя очень просит: не бросай на нас тень. Мы не хотим.
По мере того, как он говорил, лицо Ивана Петровича становилось все прозрачнее и одновременно темнее, пока не приобрело цвет промасленной бумаги. И когда Звягин, потрепав его по плечу, отошел, Иван Петрович дрожащей рукой снял очки и устремил невидящий взгляд на сына. Маленькие серенькие глаза его были как будто обведены огненными кругами...
18
Предупреждение Звягина, как гром среди ясного неба, застало Тюриных врасплох, и сразу обнаружилось, что никакого плана действий на такой случай У них не имеется. Отказать Тамаре от дома они не решились: ну, как захлопнуть дверь перед носом человека, который не сделал тебе ничего, хорошего? А объяснить ей реальное состояние дел тоже невозможно, получается разглашение наших внутренних секретов.
- Так что же делать, Ванюшка? - шептала ночью Людмила. - Утром она наверняка явится. Обещала машину нам показать.
- Машину... - бормотал Иван Петрович. - А ведь я предупреждал тебя, Милочка: будет у нас еще хлопот с этой заявкой. Предупреждал или нет?
- Ну, предупреждал, предупреждал, не молись, - сердилась Людмила. Речь не о том, какой ты у нас мудрый и предусмотрительный. Я спрашиваю тебя, что завтра делать.
- Ну, что значит "что"? - возмущенно начинал Иван Петрович, и по каким-то обертонам в его голосе чувствовалось, что он не в состоянии ответить на этот вопрос. - Любим мы создавать сложности на пустом, понимаете, месте...
Молчание.
- Ладно, - вновь начинала шептать Людмила. - Я знаю, что делать. Не открывать ей дверь - и все. Пусть стучится. Постоит - и уйдет. Может, нас дома нет. Может, мы по делам в городе.
- А ключ внизу, у мистера Дени? - напоминал отец. - Раз ключа у него нет - значит, вы в номере.
- Ну и что? - возражала после паузы мать. - Дело какое.
- Да он же скажет, что вы дома.
- Пусть говорит. А мы все равно не откроем.
- Нет, Милочка, так нельзя, - со вздохом говорил Иван Петрович. Нельзя безнаказанно унижать человека, и ты это знаешь.
Людмила знала. Но она прекрасно знала и то, что у них нет другого выхода: еще одно свидание с Тамарой - и все полетит кувырком. Ей было жалко Тамару, которая ни задрыгой, ни куртизанкой вовсе не была, и она хотела, чтобы тяжесть решения легла на плечи мужа... однако Иван Петрович был не настолько глуп, чтобы брать на себя эту ответственность.
Утром, уходя на работу, Иван Петрович конфузливо сказал Людмиле:
- Ты умная женщина, Милочка. Как надумаешь - так и поступай. Я на тебя полагаюсь.
- Ванюшка, не беспокойся, - кротко ответила она.
Андрей уже не спал, он лежал и думал. Предупреждение Звягина представлялось ему резонным: наши люди за рубежом - не то, что, скажем, голландцы или даже поляки, их оберегают от чуждых влияний, в определенном смысле их держат под колпаком, поскольку они - носители высшей морали, эта мораль имеет чистоту почти лабораторную и потому уязвима. А в нашем случае - уязвимость двойная. Тех, кто не слишком достоин, - особенно берегут. "Да, но почему, собственно говоря? подумалось Андрею. - Что мы, особая ценность для государства? Самородные друзы? Редкоземельные элементы? Чего над нами так трястись? Какой с нас прок, если мы порченый товар?" Найти ответ на этот вопрос Андрею было не под силу.
