Николай Чернышевский - Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу
Это было перед обедом. Вечером пришел Нивельзин и сказал, что сейчас заезжал к нему Соколовский с известием: на днях Илатонцевы будут в Петербурге. Сам он не хотел быть у Волгина, потому что должен уважать чужое желание, хоть и не согласен с ним: и просит Нивельзина сообщить Волгину новость, интересную для него.
Нивельзин рассудил так же, как Лидия Васильевна и вслед за нею муж: не было никакой надобности поручать Соколовскому следить за новостями об Илатонцевых и Левицком, когда сам Левицкий стал писать Волгину. Но Соколовский не дожидался поручений, чтобы помнить о делах своих друзей, – все равно, хорошо ли, или дурно поступают с ним люди, которых он считал достойными своей дружбы. Он услышал от Нивельзина, что Волгин заинтересован приездом Левицкого. Этого было довольно ему. Он попросил управляющего домом Илатонцева присылать ему всякое новое известие из деревни.
– Совестно перед таким человеком, – справедливо заметил Нивельзину Волгин. – Я держал себя с ним очень пошло и глупо. А он вот как поступает со мною. Нехорошо с моей стороны, уверяю вас, Павел Михайлыч.
– Я думаю то же, – сказал Нивельзин засмеявшись: он еще не привык спокойно выдерживать уверений Волгина. – И если вы раскаиваетесь, это делает вам честь. – Кроме шуток, заезжайте к Соколовскому, – или, пожалуй, это и не нужно: когда вы соберетесь? – Я позову его к вам.
– Натурально, это не такой человек, чтобы стал считаться визитами, – заметил Волгин. – Но только вы не так поняли меня, Павел Михайлыч. Положим, я поступил относительно его очень дурно. Согласен. Но так следовало. И пусть останется так. И если сказать правду, то даже нисколько не дурно. Напротив: очень хорошо.
– И если правду сказать, то вам нисколько не совестно? – спросил Нивельзин, смеясь оригинальному способу рассуждать: «Согласен, что так, но если правду сказать, не так».
* * *Недели через полторы или меньше, поутру в половине первого Волгин услышал звонок и пошел отворить дверь: Лидия Васильевна, уходя, сказала ему, что он остается дома один: она взяла коляску и едет кататься с Володею; берет для Володи и Наташу, а Авдотья будет, по обыкновению, уходить между дела к служанкам в соседние квартиры. – Волгин вспомнил, что кухарка, точно, имеет эту привычку. То, что кухарку зовут Авдотьею, он помнил.
Вошел пожилой мужчина, хорошо одетый. Волгин попросил его в зал и пригласил сесть. Пожилой мужчина пошел в зал, но не сел, а сказал, что он камердинер Виктора Львовича Илатонцева; Виктор Львович сейчас приехал, приказал кланяться и спросить: не у господина ли Волгина остановился Владимир Алексеевич Левицкий.
– Что такое? Да разве он уже в Петербурге? Разве он ехал не вместе с Виктором Львовичем?
– Точно так, не вместе. Владимир Алексеич выехал из деревни двумя днями раньше Виктора Львовича. Виктор Львович полагал найти его у себя. Но его нет у них в доме. Виктор Львович подумал, может быть, он не захотел поселиться там до их приезда и, может быть, остановился у господина Волгина. – Но, как Владимира Алексеича нет здесь, то, должно быть, он еще не приехал в Петербург, – прибавил свою догадку камердинер. – Может быть, не остановился ли погостить в Москве или где на дороге, у каких-нибудь знакомых. – Камердинер поклонился и ушел.
Его догадка показалась очень правдоподобна Волгину, знавшему, что один из двух товарищей, с которыми остался хорош Левицкий, занял место учителя гимназии в Новгороде.
Вероятно, именно с тою целью, чтобы погостить у него, Левицкий и уехал из деревни раньше Илатонцевых.
По всей вероятности, так. Но так ли? – Илатонцев думал, что он уже в Петербурге. Или он говорил, что прогостит лишь один день, и зажился у товарища дольше уговора? – Или догадка камердинера об остановке на дороге неудачна? – Волгину пришло в ум несколько других догадок; но и те не клеились с фактами. Волгин рассудил, что бесполезно упражняться в пустых предположениях; надобно будет пойти к Нивельзину – и попросить съездить к Илатонцеву, – или пусть он попросит Соколовского съездить к Илатонцеву и спросить, в чем дело. Илатонцев должен знать, или по крайней мере имеет больше данных, чтобы разгадать. – Когда Волгин был в своем кабинете и один, он вообще не был лишен здравого смысла.
Дождавшись, когда кухарка пришла взглянуть, что делается с кушаньем на плите, Волгин сказал, чтобы она не уходила, потому что он уходит, и пошел к Нивельзину. Нивельзин жил на прежней своей квартире, очень близко. Его не было дома. Волгин оставил записку, что зайдет к нему часов в восемь.
Но раньше того сам получил записку от него: «Соколовский у меня; приехал рассказать о Левицком. Ждем вас».
* * *Тот самый камердинер, который в первом часу был у Волгина, в четвертом приехал в карете к Соколовскому и привез приглашение от Виктора Львовича кушать. Илатонцев писал, что слышал от управляющего домом, что Соколовский очень интересуется Левицким, так же как Нивельзин и Волгин. – С ними Илатонцев еще незнаком; но Соколовскому его дом уже не чужой, и Соколовский извинит его бесцеремонность. Он устал после дороги, не хочет ныне выезжать из дому. Он сообщит Соколовскому то, что узнал о Левицком, поехавшем в Петербург раньше его, – и скрывшемся из виду по приезде.
Соколовский не был так непрактичен, как Волгин. Он усадил камердинера, стал говорить с ним. Одевшись ехать, посадил его с собою в карету и опять говорил всю дорогу. – Все догадки, приходившие на мысль Волгину, поочередно представлялись и Соколовскому. – На все он нашел ответы в рассказах камердинера.
Первое, что вздумалось Соколовскому, было: почему Левицкий уехал из деревни один и не дождавшись Илатонцевых только два дня? – Не было ли ссоры? Соколовский стал делать вопросы издалека и очень осторожно. Но камердинер был человек неглупый, скоро заметил, к чему ведется разговор. Не сделал намека, что понял, но прямо стал сам заговаривать о том, до чего еще и не касался Соколовский, – об отношениях между Илатонцевыми и Левицким, об отъезде Левицкого раньше их. – Соколовскому оставалось только направлять его словоохотливость по ходу своих предположений: камердинер не боялся говорить ни о чем, что любопытно было Соколовскому.
Отношения между Илатонцевыми и Левицким были дружеские, за несколько часов до отъезда Левицкого они говорили о том, как они разместятся в экипажах. Пятерым сидеть в одной карете нельзя: они считали пятерых, потому что Надежда Викторовна никак не соглашалась, чтобы ее горничная, – она зовет ее Мери, – «Эта горничная племянница моя», – заметил камердинер, – чтобы Мери ехала в тарантасе с дядею: в тарантасе будет навалено столько вещей, что и одному Ивану Антоновичу будет неловко. Мери измучилась бы. Надежда Викторовна очень любит Мери. – Было решено: в одной карете поедут она, отец, Владимир Алексеич; в другой Мери с Юринькою, – и пусть Иван Антоныч сядет с ними. Это говорилось во время завтрака. После Владимир Алексеич ушел в свою комнату, и был там один, лежал и читал, – может быть, и писал: этого Иван Антоныч не знает, писал ли он, но что он лежал и читал, это Иван Антоныч видел – и совершенно знает, что Владимир Алексеич все время от завтрака до обеда был один, в своей комнате, и никто не входил к нему: мимо Ивана Антоныча нельзя было пройти к нему в комнату. А Иван Антоныч заглядывал в нее, потому что топилась печь, – в деревне они жили просто, Иван Антоныч сам делал все прислуги и Виктору Львовичу и Владимиру Алексеичу. Оба люди без капризов, можно было успеть, и нетрудно. – Входя в комнату Владимира Алексеича присмотреть за печью, Иван Антоныч видел, что он лежит и читает. Иван Антоныч позвал его к обеду. За обедом все говорили как обыкновенно, – и Виктор Львович, и Надежда Викторовна, и Владимир Алексеич, – все были веселы, в особенности Надежда Викторовна; и Владимир Алексеич тоже. Но вот, во время обеда, приехал мужик, который ездил в город за почтою, – привез газеты, письма. Одно было к Владимиру Алексеичу. Он тут же распечатал, прочел, сделался как будто и недоволен и доволен, все вместе, и сказал: «Виктор Львович, я не буду ждать вас: уеду ныне же, – я попрошу вас приказать приготовить лошадей». – Как? Что? – Он говорит: «По этому письму; нельзя». – Что в письме? – Стали говорить о письме.
Сколько мог понять Иван Антоныч, письмо было от какого-то ученого, тогда он не расслушал хорошенько фамилию, но теперь, когда его посылали к Волгину, думает: тогда говорили эту самую фамилию. Да вот, не знает ли господин Соколовский: женат он? Знакома его жена с Надеждою Викторовною? – Надежда Викторовна, провожая Владимира Алексеича, говорила ему кланяться от нее его жене…
– Так, – предупредил- Волгин вопрос Соколовского, – от него ли было это письмо: – Так; я имел неосторожность выразиться, что измучен работою, как собака, – ну, и многое в этом стиле. Я красноречив. Так вот что! – Это письмо и взбаламутило его! – Эх, дурак я, дурак! – Волгин покачал головою в порицание своему неуместному красноречию.
