Николай Чернышевский - Пролог
— Совестно перед таким человеком, — справедливо заметил Нивельзину Волгин. — Я держал себя с ним очень пошло и глупо. А он вот как поступает со мною. Нехорошо с моей стороны, уверяю вас, Павел Михайлыч.
— Я думаю то же, — сказал Нивельзин засмеявшись: он еще не привык спокойно выдерживать уверений Волгина. — И если вы раскаиваетесь, это делает вам честь. — Кроме шуток, заезжайте к Соколовскому, — или, пожалуй, это и не нужно: когда вы соберетесь? — Я позову его к вам.
— Натурально, это не такой человек, чтобы стал считаться визитами, — заметил Волгин. — Но только вы не так поняли меня, Павел Михайлыч. Положим, я поступил относительно его очень дурно. Согласен. Но так следовало. И пусть останется так. И если сказать правду, то даже нисколько не дурно. Напротив: очень хорошо.
— И если правду сказать, то вам нисколько не совестно? — спросил Нивельзин, смеясь оригинальному способу рассуждать: «Согласен, что так, но если правду сказать, не так».
* * *Недели через полторы или меньше, поутру в половине первого Волгин услышал звонок и пошел отворить дверь: Лидия Васильевна, уходя, сказала ему, что он остается дома один: она взяла коляску и едет кататься с Володею; берет для Володи и Наташу, а Авдотья будет, по обыкновению, уходить между дела к служанкам в соседние квартиры. — Волгин вспомнил, что кухарка, точно, имеет эту привычку. То, что кухарку зовут Авдотьею, он помнил.
Вошел пожилой мужчина, хорошо одетый. Волгин попросил его в зал и пригласил сесть. Пожилой мужчина пошел в зал, но не сел, а сказал, что он камердинер Виктора Львовича Илатонцева; Виктор Львович сейчас приехал, приказал кланяться и спросить: не у господина ли Волгина остановился Владимир Алексеевич Левицкий.
— Что такое? Да разве он уже в Петербурге? Разве он ехал не вместе с Виктором Львовичем?
— Точно так, не вместе. Владимир Алексеич выехал из деревни двумя днями раньше Виктора Львовича. Виктор Львович полагал найти его у себя. Но его нет у них в доме. Виктор Львович подумал, может быть, он не захотел поселиться там до их приезда и, может быть, остановился у господина Волгина. — Но, как Владимира Алексеича нет здесь, то, должно быть, он еще не приехал в Петербург, — прибавил свою догадку камердинер. — Может быть, не остановился ли погостить в Москве или где на дороге, у каких-нибудь знакомых. — Камердинер поклонился и ушел.
Его догадка показалась очень правдоподобна Волгину, знавшему, что один из двух товарищей, с которыми остался хорош Левицкий, занял место учителя гимназии в Новгороде.
Вероятно, именно с тою целью, чтобы погостить у него, Левицкий и уехал из деревни раньше Илатонцевых.
По всей вероятности, так. Но так ли? — Илатонцев думал, что он уже в Петербурге. Или он говорил, что прогостит лишь один день, и зажился у товарища дольше уговора? — Или догадка камердинера об остановке на дороге неудачна? — Волгину пришло в ум несколько других догадок; но и те не клеились с фактами. Волгин рассудил, что бесполезно упражняться в пустых предположениях; надобно будет пойти к Нивельзину — и попросить съездить к Илатонцеву, — или пусть он попросит Соколовского съездить к Илатонцеву и спросить, в чем дело. Илатонцев должен знать, или по крайней мере имеет больше данных, чтобы разгадать. — Когда Волгин был в своем кабинете и один, он вообще не был лишен здравого смысла.
Дождавшись, когда кухарка пришла взглянуть, что делается с кушаньем на плите, Волгин сказал, чтобы она не уходила, потому что он уходит, и пошел к Нивельзину. Нивельзин жил на прежней своей квартире, очень близко. Его не было дома. Волгин оставил записку, что зайдет к нему часов в восемь.
Но раньше того сам получил записку от него: «Соколовский у меня; приехал рассказать о Левицком. Ждем вас».
* * *Тот самый камердинер, который в первом часу был у Волгина, в четвертом приехал в карете к Соколовскому и привез приглашение от Виктора Львовича кушать. Илатонцев писал, что слышал от управляющего домом, что Соколовский очень интересуется Левицким, так же как Нивельзин и Волгин. — С ними Илатонцев еще незнаком; но Соколовскому его дом уже не чужой, и Соколовский извинит его бесцеремонность. Он устал после дороги, не хочет ныне выезжать из дому. Он сообщит Соколовскому то, что узнал о Левицком, поехавшем в Петербург раньше его, — и скрывшемся из виду по приезде.
Соколовский не был так непрактичен, как Волгин. Он усадил камердинера, стал говорить с ним. Одевшись ехать, посадил его с собою в карету и опять говорил всю дорогу. — Все догадки, приходившие на мысль Волгину, поочередно представлялись и Соколовскому. — На все он нашел ответы в рассказах камердинера.
Первое, что вздумалось Соколовскому, было: почему Левицкий уехал из деревни один и не дождавшись Илатонцевых только два дня? — Не было ли ссоры? Соколовский стал делать вопросы издалека и очень осторожно. Но камердинер был человек неглупый, скоро заметил, к чему ведется разговор. Не сделал намека, что понял, но прямо стал сам заговаривать о том, до чего еще и не касался Соколовский, — об отношениях между Илатонцевыми и Левицким, об отъезде Левицкого раньше их. — Соколовскому оставалось только направлять его словоохотливость по ходу своих предположений: камердинер не боялся говорить ни о чем, что любопытно было Соколовскому.
Отношения между Илатонцевыми и Левицким были дружеские, за несколько часов до отъезда Левицкого они говорили о том, как они разместятся в экипажах. Пятерым сидеть в одной карете нельзя: они считали пятерых, потому что Надежда Викторовна никак не соглашалась, чтобы ее горничная, — она зовет ее Мери, — «Эта горничная племянница моя», — заметил камердинер, — чтобы Мери ехала в тарантасе с дядею: в тарантасе будет навалено столько вещей, что и одному Ивану Антоновичу будет неловко. Мери измучилась бы. Надежда Викторовна очень любит Мери. — Было решено: в одной карете поедут она, отец, Владимир Алексеич; в другой Мери с Юринькою, — и пусть Иван Антоныч сядет с ними. Это говорилось во время завтрака. После Владимир Алексеич ушел в свою комнату, и был там один, лежал и читал, — может быть, и писал: этого Иван Антоныч не знает, писал ли он, но что он лежал и читал, это Иван Антоныч видел — и совершенно знает, что Владимир Алексеич все время от завтрака до обеда был один, в своей комнате, и никто не входил к нему: мимо Ивана Антоныча нельзя было пройти к нему в комнату. А Иван Антоныч заглядывал в нее, потому что топилась печь, — в деревне они жили просто, Иван Антоныч сам делал все прислуги и Виктору Львовичу и Владимиру Алексеичу. Оба люди без капризов, можно было успеть, и нетрудно. — Входя в комнату Владимира Алексеича присмотреть за печью, Иван Антоныч видел, что он лежит и читает. Иван Антоныч позвал его к обеду. За обедом все говорили как обыкновенно, — и Виктор Львович, и Надежда Викторовна, и Владимир Алексеич, — все были веселы, в особенности Надежда Викторовна; и Владимир Алексеич тоже. Но вот, во время обеда, приехал мужик, который ездил в город за почтою, — привез газеты, письма. Одно было к Владимиру Алексеичу. Он тут же распечатал, прочел, сделался как будто и недоволен и доволен, все вместе, и сказал: «Виктор Львович, я не буду ждать вас: уеду ныне же, — я попрошу вас приказать приготовить лошадей». — Как? Что? — Он говорит: «По этому письму; нельзя». — Что в письме? — Стали говорить о письме.
Сколько мог понять Иван Антоныч, письмо было от какого-то ученого, тогда он не расслушал хорошенько фамилию, но теперь, когда его посылали к Волгину, думает: тогда говорили эту самую фамилию. Да вот, не знает ли господин Соколовский: женат он? Знакома его жена с Надеждою Викторовною? — Надежда Викторовна, провожая Владимира Алексеича, говорила ему кланяться от нее его жене…
— Так, — предупредил- Волгин вопрос Соколовского, — от него ли было это письмо: — Так; я имел неосторожность выразиться, что измучен работою, как собака, — ну, и многое в этом стиле. Я красноречив. Так вот что! — Это письмо и взбаламутило его! — Эх, дурак я, дурак! — Волгин покачал головою в порицание своему неуместному красноречию.
Никакого письма, кроме одного, Волгин не отправлял к Левицкому. А то было получено Левицким гораздо раньше, даже ответ Левицкого был получен Волгиным раньше того времени, когда мог быть отъезд Левицкого из деревни. — Для Волгина было слишком ясно, что Левицкий воспользовался своими отношениями к нему для замаскирования истинной причины своего отъезда. Но он видел, что Соколовский расположен верить, будто его письмо произвело отъезд; — Соколовский уже виделся с Илатонцевыми, и если верить, то, вероятно, и они говорили ему то же, что камердинер. Положение, в которое ставился этим Волгин, обрисовывалось так ясно, что при всей своей несообразительности и ненаходчивости он понял, какую роль должен играть в поддержку Левицкого. — Вот дурак-то я! — повторил он. — Эко, наделал тревоги Левицкому! — И черт меня дернул пускаться в красноречие! — Ну, продолжайте, Болеслав Иваныч…
