Надежда Тэффи - Том 1. Юмористические рассказы
– Благодарю вас! – сказала я. – Только я больше интересуюсь другим вопросом…
– Понимаю! – перебил он. – Для того, чтобы я понял, достаточно самого легкого намека. Вас беспокоит мысль о той вещи, которая у вас пропала на днях!
Я стала вспоминать, что у меня пропало: булавка от шляпы, последний номер журнала «Аполлон», перчатка с правой руки…
– Эта вещь была вам дорога и необходима, – я вижу это по линиям вашего указательного пальца.
Положительно, он намекал на перчатку. Она была действительно очень нужна, и я, разыскивая ее, полезла даже под шкаф и стукнула лоб.
– Вам бы хотелось знать, где теперь эта вещь! – пророческим голосом продолжал хиромант.
– Да! О-очень!..
– Она вам возвращена не будет. Но благодаря ей будет спасено от голода целое семейство. И оно будет благословлять ваше имя, даже не зная его!
– Несчастные!
– Теперь скажу вам о вашем прошлом. Вы были больны.
Я молчала.
– Не очень сильно. Я молчала.
– И довольно давно. Еще в детстве. Я молчала.
– Но несерьезная болезнь. Я же говорю, что несерьезная, – оправдывался он. – Так, какие-то пустяки! Голова, что ли, болела… и недолго. Что там! Какой-нибудь час. И еще должен вам сказать, что в вашей жизни сыграли некоторую роль ваши родители: проще скажу – мать и отец. А еще мне открыто, на основании ваших линий, что у вас очень щедрая натура. Если вы только заметите, что человеку нужны деньги, уже вы сейчас все ему отдадите.
Мы помолчали некоторое время – он вопросительно, я отрицательно.
Потом он захотел огорчить меня. Он поднял голову вверх и, тряся заячьими ушами, ехидно сказал:
– Замуж вы никогда не выйдете!
– Ну, это положим!
– Как «положим»! Мне по линиям шестого сустава безымянного пальца…
– Врет вам шестой сустав. Я давно замужем.
Заячьи уши уныло опустились.
– Я в этом смысле и говорил. Раз вы замужем, так как же вам еще раз выходить. Тем более, что даже смерть вашего мужа не обозначена на ваших суставах. Он доживет до девяноста двух лет и умрет от такого пустяка, что вы даже и не заметите. Но для вашего мужа очень опасны пожары. В огне он очень легко загорается…
– Благодарю вас, мы будем осторожны.
– И вообще, остерегайтесь всяческих несчастий – это мой вам совет. Ушибы, увечья, заразительные болезни, потеря глаза, рук, ног и прочих конечностей, со смертельным исходом, – все это для вас чрезвычайно вредно. Это все, что я могу вам сказать на основании научных исследований вашей руки, называемых хиромантией. Один рубль.
Я заплатила, поблагодарила и вышла.
Он стоял на лестнице – одно заячье ухо вверх точно прислушивалось к моим шагам, другое – упало вниз, безнадежное. Он долго смотрел мне вслед.
– Поблагодарите от меня графиню Задольскую! – вдруг крикнул он сверху.
– Что-о? – подняла я голову.
– Баронессу… за рекомендацию. И княжну тоже…
Слегка прищурив глаза, он гордым взглядом окинул двух пегих кошек, примостившихся у самого порога. Вы, мол, твари, понимаете, кого пред собой видите?
– Непременно! – ответила я.
Я понимала, что раз нас слушают посторонние, то нужно быть деликатной.
Кошки переглянулись.
Два Вилли
Вы думаете, господа, что американским миллионерам очень легко живется?
Вы, вероятно, представляете себе так: вот встал миллионер утром, позанимался сколько следует своими делами, отдохнул, вкусно позавтракал какими-нибудь маринованными африканскими муравьями в шампанском, покатался на своей яхте вместимостью в пятьсот тысяч тонн вдоль по Атлантическому океану туда и обратно. Потом обед из каких-нибудь семисот тридцати пяти блюд, затем поездка на автомобиле в сорок тысяч слоновых сил, потом бал, потом ужин в собственном салон-вагоне, который за ночь облетит всю Америку, черт его знает зачем.
Ничего подобного.
Истинный американский миллионер – мученик своего ремесла, во всяком случае первые годы, когда вылезет в богачи.
Дело в том, что в Америке такая масса миллионеров, что каждый из них, кто только не желает потонуть в этом море ничтожной каплей, должен непременно чем-нибудь выдвинуться, прогреметь, прославиться или хоть проскандалиться.
Кроме чистого честолюбия, немалую роль играет здесь и коммерческий расчет.
– Эге! – скажут. – Да это тот самый знаменитый миллионер, который верхом на козе проехался из Нью-Йорка в Филадельфию. Очень известная фирма. Алло! Алло!
И вот все молодые миллионеры из кожи вон лезут, стараясь переоригинальничать один другого.
Дело это, в общем, очень трудное и требует, кроме личных способностей, еще и много простой удачи. Так легко удариться в чрезмерную крайность и вместо милого чудака прослыть болваном!
Вот именно в этом отношении и не повезло бедному богатому Вилли Броуну. Он был еще очень молод, когда через его руки прошло уже столько свиней, сколько иному человеку и в кошмаре не привидится. При этом Вилли Броун умел каждую свинью перевернуть три раза хитрее любого фокусника и от каждого оборота имел особый доход.
Так как в деле этом ни один американский свинарь не мог соперничать с Вилли, то он и получил лестное прозвище – «свиной король».
Но этим делом и ограничилось. А у Вилли Броуна честолюбие было очень велико, и хотелось ему, кроме всего прочего, прослыть чудаком и оригиналом. Но что он ни предпринимал с этой целью, все выходило или очень обыкновенно, или очень глупо.
В особенности мучил его пример сотоварища по миллионам, Вилли Гульда, керосинового короля. Тому везло чрезвычайно. В море он два раза терпел аварии, причем в журналах появлялись его портреты, в Европе дрался на дуэли с принцем крови «до первой крови» (тоже с портретами), сорвал банк в Монако и был в Мессине во время землетрясения.
Кроме того, везде и всегда умел он привлекать к себе всеобщее внимание, что если и удавалось Вилли Броуну, то только в самом печальном смысле.
Вилли Броун терзался завистью и ходил за Вилли Гульдом, как пастух за бараном, изучая его приемы и втайне надеясь, что и ему когда-нибудь удастся какая-нибудь гульдовская штучка.
Эта слабость свиного короля была многими подмечена и высмеяна, так что бедному Вилли приходилось прятаться и следить за своим идеалом исподтишка.
Однажды, это было в блестящем курорте на юге Франции, где оба Вилли проводили каждую осень, керосиновый король превзошел самого себя.
Он вошел в игорный зал казино в сопровождении маленькой кафешантанной испаночки Гукиньеро, вошел бледный, спокойный, более того – зеленый и равнодушный.
Вошел и остановился.
Весь зал зашелестел шепотом, как тараканы за печкой:
– Вилли Гульд! Вилли Гульд!
Все головы обернулись к нему.
И прежде всех, конечно, голова укрывшегося за портьеру Вилли Броуна.
Все ждали, что будет.
Но он сделал какой-то знак одному из крупье, и тот сел за него играть.
Сам же Вилли взял стул, расселся посреди зала и, презрительно опустив губы, стал смотреть куда-то в угол через головы играющих. Сказал что-то своей испанке, та села с ним рядом и, не имея возможности играть в рулетку, играла глазами, плечами и фальшивыми бриллиантами.
Вилли Броун весь горел и, как гусь, вытягивал шею из-за портьеры.
Но вот керосиновый король встал.
– Assez! – сказал он своим прекрасным миллион-но-американским выговором. – Довольно!
И тотчас крупье вскочил и, заискивающе улыбаясь, подал на подносике кучку золота – выигрыш Гульда.
Тот отстранил его руку (о, что за жест! Вилли Броун заучивал его потом перед зеркалом!) и, указывая на испанку, бросил сквозь зубы:
– A madame! Отдайте это барыне.
Испанка высыпала золото в свой ридикюль, и оба вышли.
Пока они шли, слышно было только, как позвякивало золото в ридикюле испанки. И больше ничего.
Минута была так торжественна, что Вилли Броун почти упал в обморок. То есть, наверное, упал бы, если бы его не поддерживало твердое решение сохранить инкогнито.
Игорный зал долго не мог успокоиться.
– Гульд! Керосиновый король, триста тысяч франков. – A madame, уличной девчонке. Каков жест, а? Даже не посмотрел – сколько. Триста тысяч, Вилли Гульд.
Все были в восторге, и несколько дней на курорте замечалось особое оживление: это все бегали друг к другу, чтобы рассказать о жесте американского миллионера.
Вилли Броун похудел на шесть фунтов. Но он решил, что сделает штуку не хуже этой. Нужно только переждать, чтобы Гульд уехал. А кроме того, нужно еще эту штуку придумать. Чтобы было так же хорошо, как «a madame», но вместе с тем и не то же самое, а то скажут, что Вилли Броун – обезьяна Вилли Гульда.
Однажды, гуляя по взморью и мысленно примеривая себя во всяких небывалых, но очень лестных положениях, Вилли Броун увидел испаночку Гукиньеро. Она сидела у дверей ресторана и кончиком зонтика рвала кружева на собственной юбке.
