Эдуард Кузнецов - Мордовский марафон
Ты же помнишь, какой старорежимный оптимизм я имел наглость излучать в первые послетюремные деньки? Это надо же до такой степени быть наивным, чтобы вообразить, будто они меня оставили в покое! А всего и крамолы-то - "нехорошие знакомства" да пристрастие к рукописной литературе. И что всего противней они затягивают тебя в свою игру: начинаешь от них бегать, прятаться, пока и впрямь не почувствуешь себя ужасным преступником, вздрагивающим на каждом шагу, прозревающим во всяком собутыльнике Лоуренса Аравийского, а в сопостельнице - Мату Хари. Частенько припоминаю не без нервного смешка, как однажды я часа два бегал от "хвоста". Сперва он держался поодаль, скромно, но, поняв, что разгадан, бесцеремонно пристроился сзади чуть ли не дыша мне в затылок. Очень обидно мне стало. Вот возьму, мелькнуло мстительно, и напишу жалобу самому Андропову: так, мол, и так, неделикатно работаете, требую повысить общехвостовой квалификационный уровень.
Выскочил я из-под земли на Электрозаводской, тут-то, я думаю, от тебя отвяжусь - район известен мне досконально. Пристроил портфель на фанерный прилавок ларька "Пиво-Воды", цежу пиво и прикидываю, как мне его половчее обдурить. А он стоит рядом и тоже свою кружку смакует, на меня поглядывает - с усиками и в голубом берете. Слегка моросило, смеркалось, на гастрономе зажглись неоновые буквы, подзеленив и без того по-осеннему насморочные лица прохожих... И до того тоскливо сделалось мне от этой сырости, зеленой пасмурности и наглой усмешечки пухлых губ под стрелкой усиков, что я готов был убить его на месте. Аж в пот бросило. Закурил и думаю: нет, так дело не пойдет - начнет он вслед за мной петлять по глухим дворам, не выдержу - и огрею его по голове... Как же быть? Разве что... В самом деле!
А вот и телефон.
- Спасай, дружище! - шепчу, елозя губами по трубке. - Ровно в восемь жди с такси у метро "Измайловский парк".
В восемь, минута в минуту, я вышмыгнул из метро и нырнул в такси.
- Скорей! - кричу шоферу. - Опаздываем на поезд!
Усатый "хвост" растерянно заметался по площади - ни одной машины! Я высунул ему в окно злорадный кукиш и, облегченно вздохнув, откинулся на мягкую спинку сиденья.
- Ну, спасибо, - говорю, - дружище, выручил!
- А что у тебя? - любопытствует он, косясь на таксиста. - Литература?
Я оторопел: ведь у меня ровным счетом ничего криминального с собой не было и ехал-то я домой, к матери, а не на какую-нибудь там конспиративную квартиру...
Вот в какие очень небезобидные игры в "кошки-мышки" вовлекаешься порой помимо воли.
Мораль сей истории такова: киске хочется кушать, и все, что хоть чуть-чуть шевелится, она принимает за мышь и норовит придушить ее зубками...
КАНДАЛАМША
Полосатую колонну
Первоклашка конопатый
В драной курточке зеленой
Расстрелял из автомата.
Глазки яростью пылают
Дед его при Николае,
Папочка при Сталине
К лагерям приставлены.
"Вы уж, пожалуйста, присмотрите за ним...".
Толстая тетка в ядовито-зеленой кофте осуждающе поджала губы: "Не украдут, чай".
"Да нет, я чтобы он Потьму свою не проехал, - виновато зачастила мама. - Я и проводнице сказала... но все-таки".
С верхней полки свесилась лохматая голова с красными спросонья глазами и тут же исчезла.
"Давай, казак, двигай к свету, - дядька с усами, как у Чапаева, потянул Олега за рукав. - Глазей". От него густо, как от папы, пахло табаком и вином. "А вы бы, дамочка, составили нам компанию. Что там до Потьмы-то!.. И нам бы весельше".
"Ой! - вспыхнула мама. - Я бы с дорогой душой, да ведь за день не обернуться, а мне завтра в Москву вылетать - на врачебную конференцию".
"Врет! И чего она все врет!" - Олег сердито вжался носом в окно.
"Олежка, сумку вот я тебе за спину ставлю, там бутерброды с сыром-маслом поешь. На остановках не выходи, а там тебя дядя Витя или дядя Коля встретит я им телеграммой вагон отбила. Да ты и сам смотри: дядя-то Витя - старший лейтенант, у него на погонах три звездочки треугольником таким, знаешь?"
"Да знаю я, мам, - буркнул он не оборачиваясь. - Ты иди, а то поезд тронется".
"Иду, иду, родной. Да скажи им там в Сосновке, что через месяц я тебя заберу, сама приеду. Через месяц, слышишь? Тебе как раз в пионерлагерь очередь подойдет".
"Ты же им все в письме написала".
"Ну да, ну да... - она нагнулась и чмокнула его в затылок. - Ты там побольше гуляй - тебе кислород-озон нужен".
"Ну же, тронулись!" - крикнул Олег про себя. Лязгнули буфера, и вагон чуть дрогнул.
"Ой! Ну я побежала, Олежек. Привет там всем и не болей Слышишь?"
"Пока". Он прилип к окну, словно увидел что-то такое интересное, от чего нельзя отвести глаза и на миг.
"Вот она молодежь-то нонешняя, - ядовито колыхнулась зеленая тетка. - От горшка два вершка, а туда же - матерью родной брезгует".
Чапаев хмыкнул что-то неопределенное и зашуршал газетой.
Посреди подернутого ряской пруда сонно покачивается гнилое бревно. На нем раскорячилась жирная, зеленая жаба - глупо тараща глаза, противно тряся дряблым подбородком, она квакает: "Фулиган на фулигане!" Но вот сзади, смешно взъерошив красный хохолок, весь дергаясь, как в мультяшке, появился аист. Раз - и жаба у него в клюве, только ножки дрыгаются, раз - и нет ее...
Снова зачастил дождь, исчиркав косыми кляксами стекло.
"Охо-хо! - протяжно вздохнул Чапаев. - Опять. И без того грязищи по самое некуда... Видно, и в этом году погниет все".
"У вас все не слава Богу, - вскинулась жаба. - То жарой вас иссушит, то дождем проймет. Небось, как в пивнушку, водки этой проклятущей нажраться, вам и грязь, и метель ни-почем, а как в поле...".
"Гм, - хохотнул Чапаев. - Это верно, без водочки-то мы никуда. Да ведь старые еще люди сказывали: "В кабак далеко да ходить легко, в церковь близко, да ходить склизко".
"Хозяина на вас нет - с палкой вот и...".
"Вот бы ты, мамаша, и шла в колхоз, поучила бы нас, что к чему".
"А что? И поучила бы! Перво бы наперво все пивнушки заколотила... Поменьше бы пили да раздавали разным Вьетнамам - Африкам...".
"Только бы и беды... Ну, ладно, маманя, мне тебя все равно не переговорить. Дреману-ка я лучше минуток двести, а ты мальца, если что, толкни".
Олег задумался, почему по радио все за Вьетнам и негров, а между собой их ругают, потом ему вдруг пришло в голову, что в Потьме его могут не встретить или он не узнает дядю Витю и дядю Колю - он видел их всего раза два-три, еще когда в школу не ходил. Папа их почему-то не любит и ругает паразитами, кровососами и еще как-то.
Мимо окна мельтешили хилые деревца скучного осинника, неспешно проплывали пышные кусты боярышника, с механической обязательностью выныривали и пропадали телеграфные столбы, связанные друг с другом провисшей паутиной проводов...
"И зачем мне эта Сосновка? - вяло думал Олег. - Лучше бы в Кандалакшу...".
* * *
Олег сразу узнал дядю Колю по военному плащу и резиновым сапогам точь-в-точь как на прошлогодней фотографии, где хоронили бабушку. И еще - по круглым мясистым ушам, смешно торчащим из-под фуражки.
"Ну, герой, сам приехал?"
"Ага".
"Молодцом! Давай лапу... В каком классе?"
"В третий перешел".
"Двойки есть?"
"Не-ет, двоек нет. Тройка есть, по арифметике".
"Молоток! Мой Васька тоже кое-как в четвертый переполз. А что у тебя в сумке-то? Ну-ка...".
"Там письмо для вас", - вспомнил Олег.
"Ну, письмо можно и потом, в поезде, а то размокнет еще, - дядя Коля джвикнул молнией. - Ну-ка, ну-ка... Ага, мука блинная - хорошо! Ну, консервы рыбные - этого и у нас полно, сыр тоже водится, а это что? Ух ты - рис! Молодец Настька!.. А дрожжей обещала, чтой-то не видать".
"Дрожжей, она сказала, нет нигде, ей обещали, но не достали".
"Жалко, - дядя Коля разочарованно причмокнул, и толстое лицо его озабоченно поскучнело. - В самый бы раз теперь надо".
Местный поезд еле тащился, и, когда они сошли в Сосновке - дождь уже перестал.
Грузный, как шкаф, дядя Коля вроде бы не спешил, но Олег едва поспевал за ним, то и дело спотыкаясь о шпалы. С обеих сторон узкоколейки то бесконечно тянулись какие-то потемневшие от дождя склады, то опутанные ржавой проволокой деревянные заборы, над которыми торчали сторожевые вышки.
"А где же лес, дядь Коль?"
"Лес-то? - чуть притормозил тот. - Есть. Как не быть. Во-он там, за поселком", - махнул он куда-то рукой.
"И речка?"
"И речка. Вот погоди, пойдем и на рыбалку, и в лес. Из ружья постреляем. Стрелял когда из ружья-то?"
"Нет".
"Ну вот и постреляешь. И Ваську с собой возьмем".
"А овчарка у вас есть?"
"Овчарка не овчарка, а был Казбек, да и тот копыта откинул, едри его под хвост... Обожрался чего-то. А что отец-то твой, бывает?"
"Ага. В январе приезжал...".
"Ну и где он сейчас?"
"В Кандалакше".
"Это в Мурманске, что ли?"
"Не-ет, до Мурманска еще поездом. Он у своего друга дяди Леши. Добывает апатиты", - с удовольствием выговорил Олег - он любил всякие непростые и не очень понятные слова.
"А как же Настя, матерь то есть твоя, пишет, он на путину завербовался?"
