Николай Некрасов - Мертвое озеро
На другое утро кандидаты в театралы поднесли ей дорогую серебряную вазу.
Вечером почти все лица, присутствовавшие на балу, были в театре; актрисы сидели в ложах, а театралы в креслах. Не было только Калинского. Ноготкова играла в тот день вместе с Любской. Мечиславский был болен; но режиссер принудил его играть. Пьеса была нелюбима публикой, роль у Любской была маленькая. Сцены с Мечиславским шли очень дурно, потому что он поминутно кашлял; его совсем не было слышно: так тихо он говорил. Когда занавес опустился, стали страшно вызывать Ноготкову; раздались аплодисменты. Потом закричали Любскую и Мечиславского. Режиссер долго не выпускал их, чему все дивились. Дело в том, что он приказал заставить все кулисы и потом уже пошел в уборную, крича: "Госпожа Любская на сцену!"
– - Я уж раздета! -- отвечала Любская, удивляясь, что ее вызывают.
– - Идите, а не то штраф!
Любская накинула шаль и кинулась из уборной. Хриплые голоса слышались в партере, крича: "Любскую и Мечиславского". Они взялись за руки и вышли из боковой кулисы на сцену, но лишь только они появились, послышались свистки и даже кто-то закричал: "Вон!" Занавес, как нарочно, не опускался. Любская, сначала с силою сжав руку Мечиславскому, бросила ее и кинулась со сцены, но кулисы все были заставлены; она металась по сцене под страшное шиканье, смех публики и слабые рукоплескания тех, кто не был посвящен в заговор и еще оставался в театре. Мечиславский с силою толкнул одну кулису и дал укрыться Любской. Сопровождаемая смехом Орлеанской и Ноготковой, Любская как безумная кинулась в уборную. Там она предалась такому отчаянию, что сбежались многие фигурантки; с ужасом смотрели они на Любскую, которая рыдала и ломала руки. Мечиславский, бледный как мертвец, стоял возле несчастной и, когда она пришла в себя, увез ее домой.
И сам он едва возвратился домой: так в голове его всё перемешалось, ноги подкашивались; он едва мог добраться до дивана и упал на него без чувств. Остроухов в испуге подошел к нему и с ужасом отскочил: Мечиславский лежал недвижен и бледен как мертвый. Остроухов думал было привести его в чувство, лил ему воду на голову, давал нюхать уксусу и наконец кинулся за доктором; он бегал по городу от одного к другому и, подхватив какого-то доктора, только что возвращавшегося домой, повез к себе. Ровно через два часа подали помощь Мечиславскому, который лежал всё в том же положении. Доктор покачал головой, пощупал пульс и спросил Остроухова:
– - Вы его брат?
– - Нет!
– - И не родственник?
– - Нет.
– - Так я вам должен сказать, что он очень труден! -- И преспокойно уселся писать рецепт.
Остроухов остолбенел и, взглянув на бледное и исхудалое лицо Мечиславского, в отчаянии схватил себя за голову и заходил по комнате.
– - Извольте рецепт: через два часа по ложке, мушку на левый бок.
– - Пропишите ему самое дорогое лекарство,-- всё, что нужно; не жалейте денег! -- давая деньги доктору, в волнении говорил Остроухов.
– - Будьте покойны и надейтесь на бога! -- произнес доктор и вышел из комнаты, но тотчас опять заглянул, сказав: -- Завтра понаведаюсь.
Остроухов послал хозяйку квартиры, у которой нанимали они комнату, в аптеку, а сам сел возле Мечиславского и не сводил с бледного лица его своих глаз, поминутно застилавшихся слезами. Он так сидел долго; наконец голова его повисла, и он задремал. Мрачность комнаты придала двум фигурам страшный, страдальческий колорит. Вошла хозяйка с лекарствами и нарушила тишину. Остроухов стал их распечатывать. Тогда только Мечиславский тяжело вздохнул и, открыв глаза, слабо закашлялся.
– - Не хочешь ли ты чего-нибудь? -- спросил Остроухов, подойдя к больному.
– - Я… нет… мне ничего не хочется! -- грустно, тихим голосом отвечал Мечиславский и вдруг закашлялся сильно, жалуясь на боль в боку, так что Остроухов поддерживал его голову.-- Сходи, пожалуйста, завтра… к содержателю театра и попроси… дать мне вперед жалованье! -- задыхаясь, проговорил с большим трудом Мечиславский.
– - На что тебе? -- с удивлением спросил Остроухов.
– - Мне надо; пожалуйста! Я хочу, чтоб она дня не оставалась здесь…
Остроухов подумал, что больной начал бредить, и поднес ему лекарства.
– - Разве я болен? -- весь дрожа и приподнимаясь, с испугом спросил Мечиславский и, в изнеможении упав на подушки, он жалобно простонал: -- Если он узнает… он не даст мне денег; ты скрой от него, скажи, что у меня даже кашель прошел.
– - Успокойся, Федя: я уж знаю, что сказать,-- растроганным голосом отвечал Остроухов.
– - Не говори… не говори ему, для чего мне надо эти деньги.
Мечиславский замотал головой.
Остроухов подал ему ложку с лекарством и сказал;
– - Выпей-ка: скорее выздоровеешь.
Больной дрожащей рукой схватил ложку и с жадностью проглотил ее. Силясь улыбнуться, он произнес:
– - Я выздоровею?
Остроухов кивнул головой.
– - Так дай мне еще! дай!
– - Довольно!
– - Когда же мне еще принять?
– - Через два часа.
– - Через два! -- повторил с досадой больной и потребовал часы к себе, но закашлялся и долго лежал, ничего не говоря.
Остроухов, по болезни не присутствовавший в тот вечер в театре, не мог понять причины такого состояния своего друга. Правда, он кашлял и жаловался на боль в боку после своей ночной прогулки за город; но отчего болезнь вдруг так усилилась? и на что ему деньги, к которым он так был равнодушен прежде?
Всю ночь больной тревожился, поминутно будил дремавшего Остроухова, чтоб не пропустить часу, когда надо пить лекарство.
– - Ты спишь? -- спрашивал больной.
– - Нет! а что? -- отвечал с раскрытыми глазами Остроухов.
– - Не пора ли лекарство?
– - Ты недавно принимал.
– - Как это можно! уж я лежу, лежу, -- и, изменив голос, он продолжал: -- Знаешь ли что: мне кажется, я здоров, а только устал. Я завтра сам пойду просить о деньгах… Пусть меня заставляют играть всякий день и что хотят… Да, я всё, всё буду играть… "О чем шумите вы…" -- как бы пробуя свой голос, произнес Мечиславский, но закашлялся; после этого он потребовал роль, и, как ни уговаривал его Остроухов успокоиться, больной принялся читать ее; но ему всё казалось темно, ослабевшая рука с ролью падала, глаза сами собой закрывались, и Мечиславский тяжело вздыхал при каждой попытке читать роль.
Глава XXIII
Рано утром Мечиславский разбудил Остроухова, посылая его скорее к содержателю театра. Остроухов заикнулся было, что еще очень рано; но больной страшно рассердился и так горько заплакал, жалуясь, что никто его не любит и что одна лень его друга придумывает такие отговорки. Остроухов стал одеваться, чтоб утешить больного, который следил за каждым его движением и торопил его. Когда Остроухов вышел из комнаты, больной свободнее вздохнул и закрыл глаза; он так лежал довольно долго; стук в двери заставил его пугливо приподнять голову, и он слабым голосом спросил:
– - Кто там?
– - Я… доктор! -- высунув голову, отвечал вчерашний доктор.
– - А, пожалуйста, войдите! -- И лицо больного просияло.
Доктор вошел, потер руки и потом уже подошел к кровати, на которую переложили больного. Он пощупал пульс, сделал гримасу и спросил:
– - Вы принимали лекарство?
– - О, как же!
– - Ну, где вы чувствуете сильнее всего боль?
– - Я?.. голова! и здесь!
И больной указал на левый бок.
Доктор сел писать рецепт, а Мечиславский стал разглядывать его лицо, которое не отличалось большой нежностью. Больной несколько раз раскрывал рот, чтоб говорить, но не мог -- от боли или страха; наконец он тихо прошептал:
– - Доктор, доктор!
– - Что вам угодно? -- спросил доктор, не отнимая глаз от рецепта.
Больной молчал.
– - Верно, чего-нибудь кисленького, пить или кушать?.. Нельзя, нельзя!
– - О нет… я хочу знать только, опасно я болен… или только так…
Доктор подошел к кровати больного, который продолжал с большой расстановкой:
– - Я еще не стар…
– - Вы женаты?
Мечиславский покачал головой.
– - У вас есть мать, отец, дети?
– - Нет! но я…
Доктор задумался и в умоляющих глазах больного, устремленных на него, казалось, искал чего-то.
– - Вы, верно, сильно простудились? -- спросил доктор.
Больной кивнул головой.
– - Еще не огорчились ли вы чем?
Мечиславский сжал губы и простонал.
– - Успокойтесь, берегите себя, забудьте всё и будьте только покойны.
– - Я буду покоен, только скажите мне, скоро ли я встану? -- в отчаянии лепетал больной.
Доктор взял его за пульс и сверял с часами. Мечиславский приподнял голову, прильнул запекшимися губами к руке доктора и раздирающим голосом сказал:
– - Спасите, спасите меня!
Голова его упала на подушки, и он слабо заплакал. Доктор разорвал рецепт и стал писать другой, потирая себе лоб. Больной продолжал всхлипывать. Когда он замолк, доктор подошел к кровати, покачал головой и на цыпочках вышел из комнаты.
