Марина Палей - Луиджи
Итак, пролетает четыре недели, и я, случайно, опять оказываюсь перед той же витриной - где красуется знакомая уже "французская чашка". Это пузатый, хотя не лишенный изящества, деревянный сосуд с шестью носиками как раз для тепленькой компании - когда наступает черед крепчайшего кофе: сначала каждый чинно сосет из "своего" носика, а потом уж чашка идет по кругу... Черт, так и не купила! Совсем вылетело из головы... А завтра мне на самолет...
Ярчайший галлюцинаторный полдень. На витрину деревянных сувениров падает пожизненная тень от мясной лавки. Расплющив нос, я, сквозь стекло, пытаюсь разглядеть на прощанье ее обстановку... А вижу, конечно, только себя...
Но вот в глубине магазинчика, словно в придонном сумраке подернутого ряской пруда, начинают проступать очертания пузатой библейской рыбины. Это Луиджи. Как и положено рыбе, он беззвучен. Словно приколоченный гвоздями и, для надежности, еще и приклеенный, он застыл перед своим столярным станком. Постепенно сквозь стекло проступают и другие объекты...
Перед Луиджи - в смысле: перед столярным станком - в накинутой на плечи норковой шубке сидит его жена. Она и сама смахивает на норку - маленькая, с маленькой же, хищной, подслеповатой головкой. Обряженная в пепельный паричок, головка наклонена к вязальным спицам. Каждые пять секунд, сделав мелкое движение, головка резко вскидывается: проверка супруга в наличии. Удостоверившись, головка склоняется снова, при этом губы, два ссохшихся червячка, продолжают - подсчет петель - сосредоточенно шевелиться. В целом действо выглядит так: раз, два, три, четыре, пять! - муж! петля с накидом! раз, два, три, четыре, пять! - муж! петля с накидом!
Они, супруг и супруга, выглядят, как навек неразъемные, обоюдозависимые в каждом движении, деревянные фигурки русского механического сувенира "Мужик и медведь".
Так вот она, Высшая Инстанция, живущая там, куда Луиджи все время пугливо тыкал перстом... Невдомек же это было мне - бестолковой, предлагавшей ему поцеловаться прямо перед витриной, - мне, выросшей в городе, где места несения семейной и социальной повинности разобщены полутора-двухчасовой ездой в один конец - притом с тремя пересадками!..
Луиджи беззвучен: понятно, что в данной ситуации обмен звукосигналами между ним и мной полностью исключен. Пантомима и мимика также запрещены. Поэтому все килоджоули Луиджиевых рук, ног, лицевых мышц - вся эта энергия страха, надежды, отчаянья - вся как есть, целиком, - хлещет в пробоины его глаз - и вот, на этом диком огне глазки - яйца, скачущие в кипятке, начинают бешеное свое вращение: ну?!! видишь?!! теперь ты видишь?!! поняла ты теперь?!! убедилась?!!.. (супруга вскидывает головку, вращение прекращается - супруга опускает головку...) а что делать?!! а что мне делать?!! что мне прикажешь делать?!!. тихо... per favore!!. ради всего святого!!. тихо!!. (супруга вновь вскидывает головку, вращение вновь прекращается - супруга вновь опускает головку...) спокойно... потом!!. поняла?!!. потом!!. не сейчас!!. через час!!. завтра!!. в любой вечер!!.
...Значит, так: в обычные дни она его пилит, долбит, снимает с него стружку, но вот они сговариваются о дате - и, засучив рукава, приступают. Она: порывшись в сундуке, извлекает индюшачьи трусики в кружавчиках - и такие же чулки. Он: нацепив очки, пытается подобрать порнокассеты. Все они смотрены-пересмотрены - как сказывал пиит, наш современник: "и нет неперепробованных поз". Она: тщательно выбривает жидкие мышиные волоски там, где они почему-то еще растут. Он: находит в аптечке немецкий стимулянт любовного чувства - на рождественской распродаже эта штука бесплатно прилагалась к пяти парам носков. Она: достает с антресолей менее поношенный паричок и выбивает из него пыль. Так. Теперь наклеить ресницы. Обоим еще надо кое-чем намазать себя снаружи, а кое-что влить себе внутрь. Начали! Она: не вытащив на ночь - ради такого дела - зубной протез, старательно проговаривает через равные промежутки: "Oh, darling... you drive me wild... Oh, darling... you drive me wild..." - английский в данной ситуации всегда действовал на супруга благотворно. Процедура сакрального соединения длится секунд сорок пять, ближе к концу чего означенная фраза произносится все быстрее, все чаще - как в речи футбольного комментатора при подходе мяча к самым воротам... ну... ну... ну еще... ну еще... ну... ГО-О-ОЛ!!!
Мне завтра улетать. После долгой прощальной прогулки вдоль берега, на обратном пути, я, уже позабыв о Луиджи, снова прохожу мимо его лавки. Начинаю взбираться по склону, к вилле.
Внезапно меня одолевает усталость. Ложусь прямо под куст.
Итак, завтра мне возвращаться. Продолжая иллюстрировать заезженную цитату "жить - значит умирать", я уже умираю в городе моего рождения - в чреве гигантского, давно больного раком и все еще не околевшего животного в этом смердящем кишечнике казенных коридоров и серых склизких очередей... Трезвой своей мыслью я уже там. Но своим пьяным, глупым и жадным, ждущим чудес телом я лежу на цветущем, затканном розами склоне.
Проходит с полминуты - и внизу появляется тачка. Она выглядит кукольной: изображение уже так далеко от меня, будто я наблюдаю с галерки. На тачке вздымается холмик русой стружечной пены. Вслед за тачкой стремительно вылетают: руки - пузо - голова - туловище - ноги Луиджи. Все это крошечное. Луиджи вертит туда-сюда так странно уменьшенной своей башкой... Он явно кого-то ищет...
Только что я прошла мимо его витрины - он, видимо, принял это за сигнал, и, уже зная, что мы никогда не поедем в Швейцарию, все же быстро сказал жене: я сейчас, я только вот мусор вывезу, мигом... И вот - рванул вон из лавки, и вот - уже бежит вслед за своей тачкой, а на самом деле Бог весть за чем, Бог весть за кем... Он останавливается и беспомощно, как ребенок, крутит туда-сюда головой... Его глаза отчаянно мечутся по склону горы, но меня, слава Богу, обнаружить не могут... Надежно спрятавшись, я лежу за густым кустом яростно-красных роз и безнаказанно разглядываю на прощание - горы Швейцарии, озеро Como, Луиджи, его тачку... Ветерок слегка ворошит русые стружки...
Остается войти в палаццо, взять шариковую ручку... Нет, я возьму новую, дорогую ручку, купленную как раз для вояжа... Открою кожаный блокнот... Надо записать для себя что-то краткое, но достаточно цепкое - такое, чтоб не забыть никогда. И, обнажив сверкающее перо, я - делая это самым разборчивым своим почерком - быстро пишу: "Бедный Луиджи, бедный. Бедные мы все, бедные".
