Николай Старилов - Осенний семестр
Утром следующего дня, в резиновых сапогах и с рюкзаком за спиной, Андрей подошёл к институту. На площади, вернее, в небольшом сквере, который все почему-то называли площадью, уже стояли несколько человек их курса, покуривая и переговариваясь. Андрее подошёл к ним с невольным сожалением, что пришёл одним из первых и теперь придется ждать когда все соберутся, а по своему опыту студенческих турпоходов и стройотрядов, он знал, что это произойдёт ещё не скоро, тем более, что автобусами, на которых их должны были отвезти в колхоз, ещё и не пахло. С элегантным рюкзачком появилась Светлана, рядом с ней шёл, разговаривая, улыбаясь и галантно подпрыгивал как идиот-кузнечик Сашка, и по его роже было видно, что он очень рад, доволен, и ему очень приятно и хорошо идти рядом со Светкой, и он сейчас лопнет от этого удовольствия. Андрей отвернулся, стараясь сделать равнодушным лицо так, чтобы никто не заметил, как он это делает, и подумал, откуда это они идут вместе, но тут же логически рассудил, что идти они могут только каждый из своего дома, потому что рюкзаки-то им пришлось укладывать каждому у себя, это уж точно, до этого у них ещё дело не дошло, не могло дойти, наверняка они встретились где-нибудь в метро. Собирались все-таки быстрее, чем он думал, а потом и автобусы появились всего на полчаса позже, чем им следовало, а может быть время, указанное деканом, было дано всего лишь в целях воспитательных, чтобы не поджидать вечно опаздывающих. Тем не менее опоздавшие были и одному из них, закоренелому в своём опоздательном рвении пришлось потом добираться в колхоз самому, что он и делал безуспешно в течение двух недель, будучи не в силах выбраться из Москвы в силу врожденной застенчивости, усугубленной воспитанием, но зато в Москву он вернулся первым, если принять во внимание тот факт, что согласно новейшим физическим теориям возможно возвращение в то место, которое не покидал. Автобусы взревели заезженными моторами и повезли галдящую, бренчащую на гитарах и сопящую в предвкушении сельских восторгов стоголовую гидру студентов-гуманитариев, менее решительную, чем технари, но с более шарнирно подвешенными языками, особенно у той части, чьи пышные, ровно как и тощие, округлости, были зверски затянуты в тщательно застиранные джинсы. Они выехали на недавно залитую свежим асфальтом окружную дорогу, неправдоподобно ровную, и она мягко подалась им навстречу, насвистывая ветром в окна и открывая пленяющую картину, которую она разделяла собой на две половины - созданную руками человека и природой. Справа позванивал первым золотом непроглядно широкий лес, слева вздымались огромные и каменно-гордые, с холодным блеском стекол, дома. Потом они свернули на шоссе, оно было поуже и похуже, а через час езды, они свернули на проселок. Дни стояли сухие и ехать по нему было сравнительно легко - только мелкая белесая пыль пролезала даже в закрытые окна, но зато им не пришлось вытаскивать автобусы из того месива, в которое превращался проселок в распутицу. Когда они рассаживались по автобусам, Светлана и Сашка сели рядом. Поскольку видно было, что не всем придется сидеть, Андрей решил не лезть первым и постоять, но в толкучке так получилось, что он оказался у дверей одним из первых и повинуясь какому-то пассажирскому, выработавшемуся у городских жителей инстинкту, неожиданно для самого себя сел на свободное место у окна и тут же рядом с ним плюхнулся студент из параллельной группы. Ольга поставила рюкзак на пол и застыла над ними как вечный укор, как памятник скорбящей женщине-пассажирке. Парень завертел головой, но у него было паршивое положение - Андрей сидел у окна, и уступать место приходилось явно не ему. Андрей с радостью встал бы вместо него, но это значило бы привлечь к себе внимание и насмешки, кроме того он бы поставил в неловкое положение сидящего рядом. Смирившись со своей участью, студент встал, смущённо и невнятно пробормотав что-то Ольге, чего ни она, ни, наверное, он сам не поняли. С милой улыбкой, наверное такая улыбка блуждает на губах палача, отрубающего голову своей жертве, Ольга стала отказываться, доканывая этим беднягу (уже покрасневшего от того, что уступил место девушке, и не знающего куда ему деваться со своими горящими ушами и путающимися в рюкзаке ногами) и слегка при этом подталкивая его, чтобы он поскорее освободил место. К счастью для него, с заднего сиденья его позвали знакомые ребята, и он бросился к ним как блудный сын, вернувшийся к отцу с чёрными пятками, любовно выписанными Рембрандтом. Ольга села рядом с Андреем, её горячее плечо прижалось к нему, и пока она устраивалась, то несколько раз касалась его то рукой, то ногой, обтянутой джинсами, и от этого еще более упругой и горячей, чем на самом деле. Во всяком случае Андрей об этом не думал. Такая ситуация и такие прикосновения вгоняют в жар и куда более опытных людей, если можно так сказать здесь, потому что у Андрея вообще никакого опыта не было, и от этого он сидел смирно и пялился в окно, как последний дурак и сам это понимал, но продолжал сидеть как истукан не шевелясь, кроме того его сковывала мысль о любви к Светлане - в его понятиях не укладывалось пока, что можно легко вести себя с другой девушкой, не той, что любишь, и это не является изменой любви. На фоне совместной прижатости Светки и Сашки его порывы выглядели ещё глупей и это он тоже понимал, но то, что было в нём, было сильней сильней того, что Светка сидит с Сашкой и вообще неизвестно, что у них, а у них может быть было, но в чём можно винить Светлану, ведь она не знает ничего о его чувствах, он ей ничего не говорил, наоборот, как последний идиот скрывал их, и вот дождался Сашки, которому, он знал, на Светку наплевать, ну, или не так как ему, понимая в тоже время (опираясь в основном на обширные познания в этой области, почерпнутые из книг, в которых авторы щедро делятся с молодым поколением своим богатым опытом), что женщина не может не заметить влюбленного, (то есть может, конечно, например, в "Гранатовом браслете", или их соседка по лестничной площадке, Анна Ивановна, которая, как она потом рассказывала матери Андрея, была очень удивлена, когда придя к подруге и не застав её, но застав мужа подруги, оказалась в его объятиях, из которых, как она утверждала, ей всё же удалось вырваться, правда с некоторой потерей качества), но не до такой же степени, чтобы не заметить влюбленности человека ежедневно по шесть часов подряд в течение года глядящего на неё - от этого заметишь не только всё, что угодно, от этого может окосеть тот, кто смотрит и осатанеть, тот кто видит - к их счастью Андрей иногда прерывал своё основное занятие для того, чтобы занести в конспект кое-что из тех умных мыслей, которые между делом улавливал из речей преподавателей, а у Светки было много других дел. Увидев, что Андрей не собирается её развлекать, Ольга достала книгу, раскрыла её и принялась с интересом читать, переворачивая страницы хорошенькими длинными пальчиками с розовыми, накрашенными бесцветным лаком, ногтями. Андрей скосил глаза, пытаясь рассмотреть название книги, но не успел, и мельком подумал, что завтра ей придётся с этими ногтями выбирать из земли картошку. Ребятня шумела, разговаривала, кто-то ел, кто-то пел, на заднем сиденье продолжали бренчать на гитаре. Андрей оглянулся - изгнанник, полузакрыв глаза с глупым видом шипел себе под нос какую-то песенку, и тут же сообразил, что Ольга может подумать, будто он хотел посмотреть на неё, и увидел, что она действительно так подумала - по какому-то едва заметному движению на её лице - в чуть дрогнувших ресницах и губах, и инстинктивно поднятой, чтобы поправить волосы, руке. Он смутился и опять уставился в окно. Они выехали на просёлок и Ольге стало не до чтения, когда она на километр взлетела над очередной колдобиной, а потом стремительно обрушилась вниз, впрочем она совершила это путешествие в общей компании, и также как все разразилась хохотом, хотя ей было не до смеха - этот неожиданный рывок чуть не выдернул ей внутренности, а зубы звучно лязгнули, но по счастливой случайности между ними не оказалось языка. Пока автобус взбирался на ухаб, сбросив скорость и переваливаясь с боку на бок как пароход в морских волнах, она сунула книгу в рюкзак и ухватилась обеими руками за сиденье перед собой, но пока она это делала, её пару раз прижимало к Андрею, и хотя он не посмел обнять её, вернее взять за плечи или талию, чтобы её не качало из стороны в сторону как куклу, он должен был из вежливости как-то поддержать её, и ему пришлось это сделать, ухватив её за руку выше локтя. Нельзя сказать, что ей это очень понравилось - железные пальцы впились ей в руку, наверняка останутся синяки, но её в то же время удивила эта сила, которой она в нем не ожидала, и она посмотрела на него с некоторым интересом и вспомнила, что ей вообще импонировал этот парень, хотя он и был по-глупому влюблен в Светку. Она осторожно высвободила руку и не желая, чтобы он обижался, она улыбнулась ему, но предпочла держаться сама. Андрей не то чтобы обиделся, просто решил, что его услуги не принимаются, потому что неприятны, и приняв это как должное - почему, собственно, они обязательно нужны или должны нравиться? Но автобус продолжал упорно пробиваться сквозь дорожные волны, и хотели они того или не хотели, но в силу неумолимых законов Ньютона их регулярно прижимало друг к другу, а потом разбрасывало. Старик Ньютон, наверное, ухмылялся, собирая на берегу камушки своей натурфилософии и формулируя законы о двух телах, догадываясь, что тела эти могут быть не только неодушевленными. В юноше, никогда не обнимавшем девушку, эти прикосновения мягкого теплого тела девушки, пусть и случайные и невольные, пробуждают тот интерес, который может стать любовью или просто желанием физической близости, принимаемым по неопытности за любовь. Впрочем, поскольку любовь складывается из физической и духовной близости, то само по себе физическое влечение значит не так уж мало, ибо таит в себе возможность и духовного сближения, разумеется в том случае, если останется время, так как если его не останется, то несомненно, что даже потенциальная возможность, при условии, если она существует, не будет иметь возможности для реализации, говоря по-простому... Независимо от того, хотели они того или нет, эти их прикосновения друг к другу создавали между ними какую-то зыбкую близость тех неверных, едва возникающих, и обычно тут же пропадающих отношении между людьми, случайно столкнувшимися, как это бывает с едущими в одном купе поезда. Хотя бывает, что такие встречи заканчиваются более серьезно, но в подавляющем большинстве случаев люди едут вместе, разговаривают, между ними как будто возникают какие-то душевные связи, они начинают нравиться друг другу, но поезд подходит к станции назначения, и люди расходятся в разные стороны, часто обмениваются при этом адресами, дают телефоны, но в действительности обычно расходятся навсегда.
