Илья Салов - Тернистый путь
Тем временем Александр Иванов успел уже поставить самовар и приготовить в садике все нужное для чая, а старуха мать и Куля принесли в тот же садик стол, накрыли его скатертью и расставили вокруг стола все имевшиеся в наличности стулья. Старуха мать выбрала для своего Алеши самый лучший и самый крепкий стул, опасаясь, как бы Алеша не упал и не ушибся. Некоторое время спустя все сидели вокруг чайного стола, пригласив священника и бывшего школьного учителя. Чай разливала Куля, а старуха мать бросилась устраивать Алеше постельку. Решено было положить его в кузнице, так как весь плетневый сарайчик был завален перенесенной из дома рухлядью Лопатина. Только сидя за чайным столом, Алексей Иванович заметил отсутствие домика.
— Где же домик-то? — спросил он брата.
— Только ноне сломал: задумал заново перебрать его, — ответил Александр Иванов.
— Неужто сгнил? — спросил Алексей Иванович.
— Еще бы не сгнить! — вмешался батюшка, отгрызая кусочек сахара и потряхивая им над блюдечком. — С кех пор стоит-то…
Потужил Алексей Иванович о смерти отца, расспросил о последних проведенных им минутах и порешил, что, вероятно, он умер от горловой чахотки и что простуда во время рыбной ловли ускорила смерть… Относительно же уплаты долгов, о которых, по приказанию умершего отца, писал Лопатин, почему-то не заикнулся даже.
— Завтра, батюшка, — проговорил он, обращаясь к священнику, — я попрошу вас отслужить панихиду на могиле отца.
Когда чай был покончен, начало уже смеркаться. Гости разошлись по домам, а старуха мать повела сына в кузницу.
— Ты, поди, Алеша, устал с дороги-то, — проговорила она, — отдохнуть, поди, хочешь… Я тебе в кузнице постельку постлала, свою кроватку поставила. Она у меня крепенькая… Там тебе покойно будет и прохладно: ни одной мушки нет, ни одного комарика… Два дня в кузнице не работали. Хорошо будет… хорошо…
— Спасибо, мамаша, спасибо, — проговорил Алексей Иванович, целуя руки матери. — Только не рано ли с этих-то пор спать ложиться? — прибавил он, улыбаясь.
— Аль отвык рано-то ложиться?
— Отвык, мамаша.
— Небось, все над книгами сидишь? — заметила мать, зевая. — Ты хоть теперь-то брось эти книги… Ну их совсем!.. Вишь ведь как ты отощал, родименький, на себя не похож: и бледненький какой-то, и щечки у тебя ввалились… Они ведь тоже, книги-то эти, до добра не доводят… Вот у батюшки у нашего сын учился, учился… надо бы в попы посвящаться, а он взял да и помер… Ох и плакал же только наш батюшка, как сына-то хоронил… так-то плакал, так-то плакал!.. А он, бедненький, — продолжала старуха, — лежит в гробике худой-расхудой, крестом ручки сложены, образок на ручках, зубки оскалил, глаза ввалились, а ведь совсем еще молодой был… Вот до чего книги-то эти доводят! — прибавила она, позевывая. — Брось их, Алеша… ну их совсем!.. Теперь уж и вздохнуть пора… Ляг-ка, отдохни лучше.
И, проводив сына в кузницу, она поцеловала его в лоб, перекрестила на сон грядущий и улеглась в хлевушке на разостланной соломе.
Однако как ни покойно было лежать Алексею Ивановичу на постели своей матери, он все-таки заснуть не мог и очень был рад, когда услыхал голос брата, осторожно вошедшего в кузницу.
— Вы спите, братец? — шепотом спросил Александр Иванов брата.
— Нет, не сплю, Саша.
— Известно: поди, отвыкли с курами-то ложиться… Пойдемте, пройдемтесь, коли так… Ведь путем не смерклось еще.
Алексей Иванович быстро вскочил с постели, оделся наскоро, и братья отправились по оврагу.
Проходили они долго… Алексей Иванович вспоминал свое детство… Узнал даже два-три громадных камня, по тяжести своей не снесенных водой, и ему почему-то взгрустнулось… Так проходили они вплоть до утренней зари и разошлись только тогда, когда блеснули первые лучи восходящего солнца.
Проспал Алексей Иванович часов до одиннадцати утра, когда плотники успели уже сложить три венца и стали поговаривать об обеде. Алексей Иванович даже сконфузился, что проспал так долго, и поспешил встать с постели.
— Брат, а брат! — крикнул он, высунувшись из кузницы.
Но вместо брата прибежала Куля.
— Вы что, братец?.. Сашка нет: побежал пакли покупать… Вам чего надоть? — спросила она.
— Умыться бы, Куля… Рукомойник и лоханка есть, что ли, у вас?
— Ну, захотели!.. Мы по-мужичьи, из кувшинчика! — проговорила она, но вдруг, как будто что-то вспомнив, куда-то побежала.
— Ты куда, Куля? — крикнул он ей вслед.
— Сейчас к батюшке сбегаю, — ответила она на бегу. — Сейчас принесу вам и рукомойник, и лоханку… сейчас, сейчас! — И она побежала по направлению к батюшкину дому, а немного погодя воротилась, держа в руках лоханку и рукомойник, а в то же время старуха мать принесла Алеше кусочек мыльца и чистое полотенце.
— Ну, вот и отлично! — проговорил Алексей Иванович, поздоровавшись с матерью. И он принялся умываться, попросив Кулю и мать выйти из кузницы.
Немного погодя он вышел к ним, тщательно одетый и причесанный; снова поздоровался с матерью, поцеловал у нее руку, расцеловался с сестрой, которую ласково потрепал по щечке и опять назвал хорошенькой; напился чаю и объявил, что он пойдет сейчас к батюшке с визитом, а затем попросит его отслужить панихидку на могиле отца. Он пригласил на кладбище и мать, и брата, успевшего уже сбегать за паклей; но все они отказались за недосугом. Это несколько удивило Алексея Ивановича; но, вспомнив, что простой народ привык молиться об усопших только по известным «поминащим» дням, успокоился.
У батюшки Алексей Иванович пробыл довольно долго, так как тот никак не отпускал его без чая.
— Покушайте, Алексей Иванович, чайку, — говорил батюшка, — а в те поры отслужим и панихидку.
Делать было нечего, Алексей Иванович остался и принялся пить чай, который разносила успевшая прибежать Куля. За чаем батюшка рассказал Алексею Ивановичу про предложение, сделанное Мещеряковым Куле, и немало дивился ее отказу.
— Помилуйте, — говорил он, — человек богатый… собственный свой участок земли верстах в двух от Вырыпаева, бездетный… Положим, человек немолодой, но здоровый, крепкий, — и вдруг отказала… Я, признаться, побранил вашу сестру, Алексей Иванович… Уж извините: помилуйте, ведь это все одно, что от собственного своего счастья отказаться… Мельницу имеет, домик, своих лошадок и, сверх всего этого, человек не безденежный… Как можно!
Наконец панихидка была отслужена. Алексей Иванович поблагодарил батюшку, сунул ему в руку серебряный рубль и направился домой. Проходя мимо школы, он зашел взглянуть на свое первое учебное заведение; познакомился с учителем, отрекомендовавшись ему бывшим учеником этой школы, а ныне доктором Лопатиным, осмотрел училище. Затем Алексей Иванович сделал визит местному земскому врачу, пробыл у него с полчаса и возвратился домой. Местный врач ему не понравился: живет грязно, в мужичьей избе и, кажется, не имеет ни малейшего понятия о комфорте.
Дома стол был накрыт чистою скатертью, а на столе стоял приготовленный для него прибор с серебряною ложкой, ножом и вилкой. Все это, конечно, было выпрошено Кулей у батюшки и ею же принесено. За столом сидел только один Алексей Иванович, так как брат сесть за стол не решался, а мать была занята стряпаньем обеда. За обедом Алексей Иванович высказал свое желание украсить могилу отца приличным памятником, на каковой предмет и выдал брату двадцать пять рублей, попросив его заняться этим делом.
В Вырыпаеве Алексей Иванович прогостил дня три. Снова была подана ему ямская бричка, запряженная тройкою земских лошадей, и Алексей Иванович принялся прощаться со своими родными.
— Вы, маменька, и ты, сестренка, и ты, брат, — говорил он, обнимая мать и обращаясь к сестре и брату, — навестите меня… Посмотрите на мое житье-бытье! Ведь Алмазово всего в тридцати верстах отсюда — рукой подать… Пожалуйста, навестите.
— Беспременно, — заговорили все, — как же не навестить… Ништо это можно.
— Я буду ждать вас с нетерпением.
— Беспременно приедем, — проговорила старуха мать.
— А когда именно?.. А то может случиться, что меня и дома не будет. Мне приходится по пунктам разъезжать… У нас это преглупо устроено, — продолжал Алексей Иванович, — что доктора обязаны разъезжать по пунктам… Болен человек, ну и приезжай к доктору.
Мать заговорила было с сыном о пояснице и спине; но Алексей Иванович ласково обнял мать, объявив, что сейчас заняться этим ему недосуг, но осмотрит ее подробно, когда она приедет навестить его.
— Тогда, мамаша, — говорил он, — я осмотрю вас, поговорю с вами, чем именно вы нездоровы, и дам лекарство.
Тем временем Александр Иванов успел вынести из кузницы чемодан брата, его подушку в сафьяновом чехле и все это уложил в бричку, а Куля подавала брату пальто и калоши.
— Ты вот как сделай, брат, — говорил Алексей Иванович, надевая на себя пальто и калоши, — приезжайте ко мне в воскресный день, так как по воскресеньям я всегда дома, а по вторникам, четвергам и субботам я выезжаю на пункты… Слышишь?
