М Загоскин - Искуситель (часть 2)
- Нет, мой друг, не поверю.
- О, если так, то и говорить нечего, и хоть бы я мог легко доказать тебе не словами, а самым делом...
- Что, что? - вскричал князь.
- Ничего, - сказал Нейгоф, набивая свою трубку.
- Нет, нет, постой! Ты этак не отделаешься, и если можешь что-нибудь доказать не словами, а делом, так до казывай! Нейгоф посмотрел пристально на князя и не отвечал ни слова.
- Что, брат, - продолжал князь, - похвастался, да и сам не рад? Я давно замечаю, что тебе страх хочется про слыть колдуном, да нет, душенька, напрасно! Vous n'etes pas sorcier, mon ami! (Вы звезд с иеба не хватаете, мой друг! (Фр.))
- В самом деле, Нейгоф, - подхватил Возницын, - не знаешь ли ты каких штук? Покажи, брат, потешь!
- Этим не забавляются, - промолвил магистр, нахмурил свои густые брови.
- Да расскажи нам, по крайней мере, что ты знаешь? - сказал Закамский.
- Это целая история, - отвечал Нейгоф.
- Тем лучше! - подхватил князь, - я очень люблю ис торию, а особливо когда она походит на сказку.
- Что это не сказки, в этом вы можете быть уверены, - прервал Нейгоф.
- Так расскажи, брат, - вскричал Возницын, - а мы послушаем!
- Расскажи, Нейгоф! - повторяли мы все в один голос. Магистр долго упрямился, но под конец, докурив свою трубку, согласился исполнить наше желание.
II
ГРАФ КАЛИОСТРО
- Я так же, как и ты, много путешествовал и объехал почти всю Европу, - начал говорить Нейгоф, обращаясь к Закамскому. - В 1789 году я прожил всю осень в Риме. У меня было несколько рекомендательных писем и в том числе одно к графу Ланцелоти, но я с лишком месяц не был ни с кем знаком, кроме услужливых цицерониев и моего хозяина, претолстого и преглупого макаронщика, который ревновал свою жену к целому миру, несмотря на то что она была стара и дурна, как смертный грех. С утра до вечера я бегал по городу и каждый раз возвращался домой с новым запасом для моих путевых записок. Я не намерен вам рассказывать обо всех прогулках по римским улицам, не стану описывать мой восторг при виде Колизея, Пантеона и других остатков древнего Рима, не скажу даже ни слова о том, как я был поражен огромностью и величием храма свя того Петра, какие воспоминания пробудились в душе моей при виде Капитолия и с каким наслаждением я смотрел на произведения великих художников Италии, - все это тысячу раз повторялось каждым путешественником, и этот неизбежный заказной восторг, эти приторные фразы а-ля Дюпати и казенные восклицания давно уже опротивели и надоели всем до смерти. Однажды - это было месяца два по приезде моем в Рим - я отправился без всякой цели шататься по городу. Пройдя несколько времени берегом Тибра, я повернул на мост весьма красивой наружности, но, к сожалению, обезо браженный статуями, которые не только в Риме, но и во всяком порядочном городе были бы не у места. Я остано вился посредине моста, чтоб полюбоваться видом замка свя того Ангела, он подымался передо мною по ту сторону Тиб ра, как угрюмый исполин, поседевший на страже священного Рима. Эта городская тюрьма походит издали на огромную круглую башню с плоской кровлей, на которой выстроен целый замок. Несмотря на свою строгую и даже несколько тяжелую архитектуру, замок святого Ангела мне очень понравился, и я глядел на него с таким вниманием, что не заметил сначала какого-то прохожего, закутанного в широкий плащ, который, прислонясь к мостовым перилам, и который, еще внимательнее меня рассматривал это здание. Он был росту среднего, не дурен и не хорош собою, но глаза его... в самой Италии, классической земле пламен ных, одушевленных взоров, я не видывал ничего подобного, казалось, искры сыпали из этих глаз, не очень больших, но быстрых, исполненных огня и черных как смоль. Не знаю, почему, но я не мог удержаться, чтоб с ним не заговорить.
- Вы, верно, так же как и я, любуетесь этим чудным зданием? - сказал я по-итальянски, указывая на замок святого Ангела. Незнакомый бросил на меня такой недоверчивый и в то же время проницательный взгляд, что я совершенно смутился. Повторяя мой вопрос, я сбился с толку, заговорил вздор и сделал непростительную ошибку. Незнакомый улыбнулся, поглядел на меня доверчивее и сказал вполголоса:
- Вы иностранец?
- Да, - отвечал я.
- Вы, верно, путешественник и, если не ошибаюсь, родина ваша далеко отсюда?
- Вы отгадали, я русский.
- Русский, - повторил незнакомый, взглянув на меня еще веселее. - Вам должно быть здесь очень жарко, я знаю вашу холодную Россию, несколько лет тому назад я был в Петербурге, у меня есть там приятели, я имел честь знать лично князя Потемкина, но мы, кажется, не понравились друг другу. Я также очень часто бывал... Тут назвал он мне пять или шесть известных имен и, поговорив еще несколько времени о Петербурге, вдруг оста новился и сказал мне:
- Вы, кажется, спрашивали меня, нравится ли мне этот замок? Не знаю, как вам, а мне он вовсе не нравится.
- Однако ж вы очень пристально на него глядели.
- И очень часто это делаю. Если это неизбежно, то надобно стараться заранее к нему привыкнуть.
- Привыкнуть! - прервал я с удивлением. - Да на что вам к нему привыкать - ведь этот замок тюрьма...
- Хуже, - прервал незнакомый. - Это римская Басти лия, а кто знает парижскую... Но вы меня не поняли: это здание не всегда было тюрьмою. Знаете ли вы, для чего оно было построено? Я почти обиделся этим вопросом. Спросить у магистра Дерптского университета, знает ли он, что замок святого Ангела был некогда мавзолеем императора Адриана! Да этот вопрос стыдно даже сделать и студенту. Я закидал незнакомца историческими фактами, прочел ему наизусть сказание знаменитого Прокопия о том, как Велизарий, осажденный в Риме готами, защищался, бросая в них мра морные статуи, которыми этот мавзолей был украшен, как в средние века папа Бонифаций IX превратил его в кре постной замок, как герцог Бурбонский, осаждая в нем папу Климента VII, был убит на приступе.
- После этого... - продолжал я.
- Хорошо, хорошо, - закричал незнакомый, стараясь прервать поток моего красноречия. - Я вижу, вы человек умный, но дело не в том: если вы знаете первобытное на значение замка святого Ангела, то поймете, для чего я прихожу смотреть на это роскошное кладбище, построенное для одного покойника. Смерть - зло неизбежное! продолжал незнакомец с глубоким вздохом. - Да, неизбежное! - прибавил он почти шепотом. - Даже и для того, кто измеряет свою жизнь не годами, а столетиями.
- Как столетиями! - повторил я. - Да неужели есть такие люди? Незнакомый вздрогнул и, как будто бы спохватясь, ска зал с улыбкою:
- Вы опять меня не поняли. Разве жизнь целой нации не походит на жизнь одного человека? Разве повелитель бесчисленных народов, владыка мира, древний Рим, не умер, как умер вот этот, быть может, безвестный гражда нин, - продолжал незнакомый, указывая на похоронную процессию братьев кающихся, которая в эту минуту показа лась на берегу Тибра. - Не думаете ли, что обширная мо гила, которую мы называем Римом, хотя несколько походит на этот гордый, могучий, кипящий жизнью Рим? О, если б вы его видели! - прибавил незнакомец, и черные глаза его засверкали, - если б вы видели этот живой Рим, эту родину всего высокого и прекрасного, вы не стали бы тогда называть римлянами народ, который выдумал арлекина, создал паяца и славится своими макаронами, а Римом - этот жалкий город, напоминающий мне цыганский табор, расположенный на развалинах Пальмиры. И вы рассуждаете о высоком и прекрасном! Перестаньте! Вы не знаете ни того, ни другого. Вы называете изящным и великолепным зрелищем ваши кукольные комедии! Горсть людей сберется в какой-нибудь каменный балаган, его назовет Сан-Карло или Ла-Скала, а себя публикою, и думает, что видит перед собою высокое и прекрасное зрелище!.. Жалкие пигмеи!.. Да если вы не верите преданиям, так посмотрите на развалины Колизея: не говорят ли они вам, что все ваши детские затеи суть не что иное, как жалкие пародии забав великого Рима. Вы пла чете, когда в вашем балагане, на этих презренных подмост ках, какой-нибудь паяц-трагик заколет себя деревянным кинжалом, а в Колизее сотни людей умирали не шутя, чтоб заслужить рукоплескания восьмидесяти тысяч зрителей. Вы удивляетесь вашим холстинным морям и трехаршинным кораблям из картузной бумаги, а Колизей, по мановению кесаря, превращался в обширное озеро, и настоящие воен ные галеры не представляли морское сражение, но дрались в самом деле, для забавы гордых римлян. Да! Все это бы ло, - промолвил незнакомый грустным голосом, - давно, очень давно!.. Века прошли, настанут другие, но Рим не воскреснет... Незнакомый замолчал, потом, как будто бы говоря с са мим собою, продолжал:
- Давно ли, кажется?.. Да! Так точно, это было восемьдесят лет до рождества христова... Какой волшебный праздник!.. Император торжествовал открытие Колизея... С восходом солнечным начал волноваться и шуметь венчанный Рим, как море хлынул он с своих семи холмов, и высокие стены Колизея унизались народом... Раздался гром рукоплесканий, он вошел, царь вселенной, радость мира, кроткий, богоподобный Тит! О, как он был прекрасен!.. Как шли к нему эти шелковые кудри, эта томная бледность лица, эти усталые глаза и даже этот прыщик на левой щеке...
