Дмитрий Болотов - Прелести Кнута
Пока выступали Пряников с Кнутом, Вчк сидел молча и напряженно, как пружина, и зорко следил за ходом обсуждения, и когда у Пряникова иссякали точные формулировки, и умолкал раздосадованный Кнут, вставал Вчк и начинал говорить. И если у них в комнате Бо привык видеть Вчк говорящим возбужденно, то теперь он говорил ровно, твердо, но так, что Солонич открывал рот и писал под себя. И все замирали и смотрели, как Солонич слушает Вчк. Вчк говорил так, как будто он уже прочел то, чего не должен был еще, по всей видимости, читать. А если он этого не читал, то можно было подумать, что это его собственное открытие, сделанное здесь, за время семинара. И тогда это было нечто!
3
После семинара Пряников с Кнутом обязательно подходили к Солоничу с умными вопросами. Впереди деловитый Пряников в сером пиджаке, со свалявшимся чубом на лбу, за ним весь пластический Кнут с пышной вьющейся шевелюрой. Разговаривая с Солоничем, Кнут обычно становился, как аист, на одну ногу, а другую закидывал за нее и ставил на носок. Локоть правой руки он упирал в ладонь левой, и то перебирал бороду, то поправлял очки, часто кивая, соглашаясь с Солоничем, и иногда плавным изящным движением отступая на шаг.
Солонич сразу усек, что Пряников холодный и строгий, а Кнут теплый и мягкий. И, может быть, у них в комнате Кнут замкнут и строг, а Пряников рубаха-парень, но все равно это так.
После семинара все шли и обсуждали Солонича. Казанцев не мог успокоиться и кипел негодованием, зачем весь семинар трепаться попусту вместо того, чтобы учиться! Вместе с ними шли женщины, и одна из них сказала, что он говорит так, потому что Солонич его осадил. - Да, но зачем оскорблять?! Пряников взялся урезонить Казанцева, что Солонич вовсе не хотел его оскорбить, но Казанцев не хотел ничего слушать. Вчк шел молча и улыбался ангельской улыбкой. Казанцев все возмущался, и нападал уже на тех, кто защищал Солонича. Вдруг Вчк сказал глухим прокуренным голосом, что Солонич все делает правильно. Он не пичкает их тем, что уже знает сам, а хочет заставить их думать самих. И все замолчали.
И все разошлись, кто куда, а Бо с Пряниковым пришли в комнату, , и Пряников спросил Бо,а как думает он. На семинарах Бо в основном молчал, не успевая за остальными. А когда говорил, мог сказать невпопад или что-нибудь наивное, но Солонич не осаживал его, как Казанцева, а как будто давал почувствовать всем, что хотя Бо еще не может выступить, как другие, но уже хорошо, что он пробует, а не сидит, как сыч. Бо сказал Пряникову, что согласен с Вчк, и Пряников похвалил Вчк, как он метко все определил, что даже Казанцев замолчал.
4
Обычно Вчк приходил откуда-нибудь, возбужденный какой-нибудь мыслью, только что по дороге пришедшей ему в голову, и ему очень нужно было с кем-нибудь ей поделиться, а в комнате сидел бездельник Казанцев, и широко расставив ноги, ел что-нибудь прямо с бумаги, в которую ему завернули еду в магазине. Казанцев ко всему на свете относился довольно ровно, со здоровым цинизмом, и это всем даже нравилось в нем, потому что всех веселило. С Казанцевым не было скучно. И Вчк, застав Казанцева в комнате, радовался, закуривал и начинал ходить перед ним, излагая свою мысль прямо с порога. А Казанцев не мог долго слушать, и продолжая пережевывать пищу, начинал говорить сам, перебив Вчк.
Бо лежал на верхней полке, делая вид, что читает книгу, а сам слушая Вчк, и цыкая про себя, когда Казанцев не давал ему договорить. Но сам он стеснялся вступать в их разговор. Только однажды Вчк пришел особенно возбужденный, и стал гневно поносить строй, и тогда Бо захотелось говорить, и он вмешался, а все ли так уж плохо? И тогда Вчк, даже не посмотрев в его сторону, прошипел: конеш-шно, сейчас опять последуют восхваления советского образа жизни... И Бо раскрыл рот, чтобы еще сто-то сказать, и сразу же его закрыл, и замолчал, как будто выключили приемник с наскучившим диктором. Как будто он сказал это только для того, чтобы Вчк нанес еще большей антисоветчины, как будто он стукач...
И с тех пор, когда Вчк заходил в комнату, где не было никого, кроме Бо, он вел себя так, как будто здесь вообще никого нет, кроме какого-то досадного предмета, который, к сожалению, нельзя задвинуть в угол.
5
Утром Кнут приехал с подругой из Риги, и с ними Казанцев, поезд приходит рано, все еще спали, или никого не было, Пряников ушел спать наверх, а Вчк жить на квартиру.
Все заходят в комнату, зажигают свет и садятся пить чай с привезенными вкусностями. Бо притворился спящим, и его никто не будил, и ему даже нравится слушать, как хрустит развертываемая бумага или целлофан, как брякают чашки, и как разговаривают за столом, щебечет о чем-нибудь подруга Кнута, и размягченно и счастливо говорит Кнут, засмеиваясь икающим, почти беззвучным смехом, а Казанцев басит, причмокивая губами, и как им всем хорошо там внизу. Как будто и Бо задевала краешком атмосфера уютного сидения втроем, от которой он был отгорожен лишь углом книжной полки.
В то же время чем острее чувствовал он, как хорошо им там внизу, тем больнее ощущал свою ненужность никому из них: ни поучающему его Пряникову, ни счастливому Кнуту... и это было горькое, и в то же время сладостное чувство, как будто он не просто проснувшись лежал у себя на нарах, а словно воспарял над всеми в свою отверженную высь.
Веселые друзья.
В первый раз Бо увидел Курлыка на устном экзамене. Курлык от волнения тряс головой, поправлял очки и откидывал светлые волосы со лба, стараясь отвечать бегло и без запинки.
Больше всего времени Бо с Курлыком проводили в библиотеке, и встречаясь там случайно, или приходя туда вместе после лекций, не раздумывая, шли в кафе. Бесшумные ковры скрадывали звук их бодрых молодых шагов. Путь в библиотечный кохвик - один из самых веселых из когда-либо пройденных Бо. По дороге их охватывала самая непринужденная расслабленность. Курлык вдруг начинал дурачиться. На лице его появлялась клоунская улыбка, он начинал отгибаться назад при ходьбе, высоко задирать колени, выпучивать глаза и издавать губами тпруканья - специальный знак карнавального поведения. Бо внутренне поддерживал друга, оживлялся и посмеивался, но конечно, не мог вести себя столь же раскованно.
В кафе продавались продолговатые булочки, выпекаемые где-то поблизости, в этом же помещении, потому что запах их выпечки раздавался повсюду, и тиранил ноздри в самых заповедных и углубленных местах.
Они покупали этих булочек и наливного кофе, бухались в мягкие кресла, и Курлык начинал вращать круглый стол наподобие руля, продолжая тпрукать и иногда громко ржать. У Курлыка была одна особенность. Даже когда он особенно громко и неприлично ржал, глядя на проходящую мимо очередную милую девушку, его смех и все его поведение в целом оставались глубоко интеллигентными.
Посидев и поржав, друзья шли курить в туалет. В туалете тоже пахло булочками, а курить не разрешалось, и иногда какой-нибудь красный кумранский профессор ругался на них, но курить все равно было негде, а булочками здесь пахло даже сильней, чем в самом кафе.
Другим особенным удовольствием для Бо с Курлыком был совместный отъезд в Бзыньск. Они покупали бутылку вина и шли в подсобку. Скоро Курлык становился еще веселее и оживленнее обычного. Иногда дверь открывалась, и показывалась привлеченная его смехом чья-нибудь голова. Курлык без конца говорил, поправлял очки и посматривал на часы, высоко задирая локоть, чтобы придать этому жесту высокий театральный смысл.
Когда вино заканчивалось, брали вещи и шли на автовокзал. По дороге Курлык ставил вещи, чтобы передохнуть, высоко задирал локоть, неприлично ржал, и они шли дальше. Город в этот час был темен и пуст. Им же становилось особенно тепло и весело на этом сумрачном фоне.
Спустившись по широким улицам к автовокзалу, они забирались в душноватый ночной автобус, и протискивались к своим местам. Курлык как сумасшедший вертел головой, отыскивая знакомых. Если никто из знакомых не ехал в Бзыньск, обязательно находился полузнакомый, какая-нибудь милая девушка из виденных в библиотеке, и тогда Курлык при виде ее снова ржал на весь автобус, а Бо радовался за своего веселого друга.
Перед отправлением Бо особенно нравилось нетерпеливо смотреть, как садятся последние пассажиры, а водителей двое, один надрывает билеты, а другой уже сидит набычившись и держит руку на рычаге, вот-вот заурчит мотор, и автобус плавно попятится, отъезжая. Бо сидит и жадно ждет этого момента, чтобы не пропустить и насладиться, а рядом Курлык вертит очкастой головой, то в окнор посмотрит, то на Бо, то рассмеется, и никак не может удобно устроить в узком промежутке длинные ноги.
И вот этот момент наступает. Мягко хлопает дверь, гаснет свет и начинается представление. Автобус переезжает через реку, и начинает взбираться по Бзыньскому шоссе. И когда он выезжает из города, кажется, сам звук мотора его меняется, становясь более ровным и затаенным.
