Николай Лейкин - Деревенская прелестница
Феклистъ, стоя около самовара, заговорилъ:
— Да вотъ все ждемъ, что Флегонтъ Иванычъ сжалится, да лѣску на поправку дастъ.
— Дать не разсчетъ. Но какъ переправить къ вамъ, чтобы старики не замѣтили? — отвѣчалъ молодой человѣкъ.
— Ну, будетъ вамъ! Бросьте. Пойдемте, Флегонтъ Иванычъ, въ мою комнату. А ты, Соня, туда самоваръ подашь. Неси и закуску туда. Да подай штопоръ.
И Клавдія повела гостя къ себѣ въ комнату.
VI
Войдя къ Клавдіи въ комнату, Флегонтъ Ивановичъ перемѣнилъ тонъ и, кинувъ фуражку на кровать, заговорилъ:
— Здравствуй, голубушка, здравствуй, сердце мое! Дай поцѣловать тебя въ губки аленькія.
Онъ растопырилъ объятія, но Клавдія оттолкнула его.
— Погодите. Потомъ… — оказала она, отступая назадъ.
Флегонтъ Ивановичъ открылъ ротъ отъ удивленія.
— Что-же это значитъ, что такой пріемъ? — спросилъ онъ. — Или и въ самомъ дѣлѣ разговоры справедливы, что ты въ учителя влюбившись?
— Какой вы, посмотрю я на васъ, глупый, — отвѣчала Клавдія. — Дайте прежде Сонѣ самоваръ подать и закуску внести, а потомъ и амурьтесь. Ну, что хорошаго, если Сонька войдетъ, а мы цѣлуемся?
— Поди ты! — махнулъ рукой Флегонтъ Ивановичъ. — Пока ты разговариваешь, я успѣлъ-бы ужъ три раза поцѣловать тебя.
Онъ сѣлъ къ столу, покрытому красной бумажной салфеткой, на которомъ стоялъ чайный приборъ и горѣла лампа, надулся и закурилъ папироску. Соня внесла самоваръ и поставила его на столъ. Вслѣдъ затѣмъ была подана закуска. Клавдія заварила чай, поставила чайникъ на конфорку и откупорила бутылку.
— Вишневая? — опросила она про водку.
— Вишневая. Да вѣдь ты любишь вишневую, — отвѣчалъ Флегонтъ Ивановичъ, все еще продолжая дуться.
— Нѣтъ, я къ тому, что надо тятеньку попотчивать, а въ него не стоитъ хорошую водку втравливать. Пошли для него за простой… Соня сбѣгаетъ. Да и лучше оно. Онъ выпьетъ крѣпкой-то, да и спать заляжетъ, а мы съ тобой посидимъ.
— Вотъ двугривенный. Посылай.
Флегонтъ Ивановичъ положилъ на столъ монету. Клавдія взяла ее, посмотрѣла на гостя, взяла его за плечи и сказала:
— Да чего вы дуетесь-то? Ну, цѣлуйте скорѣй.
И она, наклонившись къ нему поцѣловала его. Онъ обхватилъ ее за шею и притянулъ къ себѣ. Она опять вырвалась отъ него и сказала:
— Оставьте… Тятенька идетъ.
Дѣйствительно, скрипнула половица и раздался за перегородкой голосъ Феклиста:
— Меня-то попоите чайкомъ?
— Вамъ даже будетъ послано за настоящей водкой, — отвѣчала Клавдія. — Идите сюда и пейте чай. Флегонтъ Иванычъ варенья принесъ. Можете положить себѣ варенья.
Феклистъ показался въ дверяхъ и произнесъ.
— За водку спасибо. Дѣйствительно, не люблю я этой вашей сладкой наливки. А чайку мнѣ налей, и я туда къ себѣ пойду. Вы люди молодые, у васъ промежъ себя сладкіе разговоры будутъ, такъ что-жъ мнѣ вамъ мѣшать!
Клавдія сдѣлала серьезное лицо.
— Никакихъ промежъ насъ сладкихъ разговоровъ не будетъ, — проговорила она. — При чемъ тутъ сладкіе разговоры, если хозяйскій племянникъ ко мнѣ по заводскому дѣлу пришелъ! А не хотите здѣсь стакана чаю выпить, такъ была-бы предложена честь, а отъ убытка Богъ избавилъ. Вотъ вашъ чай. Получайте… А водку вамъ принесутъ.
Она взяла съ комода большой граненый стаканъ, налила въ него чаю, положила туда варенья и крикнула сестрѣ:
— Соня! Вотъ тебѣ деньги… Сбѣгай тятенькѣ за сороковкой.
Въ щель полупритворенной двери просунулась рука Софіи и получила двугривенный. Феклистъ взялъ налитый ему стаканъ и сказалъ:
— Я и колбаски себѣ на закуску возьму. Дайте колбаски.
— Вотъ вамъ колбаски, вотъ вамъ и сардинокъ.
Клавдія отрѣзала кусокъ колбасы, вынула изъ коробки пару сардинокъ и положила все это въ протянутую отцомъ руку.
— Ну, спасибо, спасибо. Пріятнаго вамъ разговора. А я пойду… — проговорилъ тотъ и, осторожно держа въ рукахъ угощеніе, тихо вышелъ изъ комнаты.
— Ну, вотъ теперь цѣлуй сколько хочешь, — шепнула Клавдія Флегонту Ивановичу, переходя съ «вы» на «ты». — Теперь я сама тебя поцѣлую.
— Покладистый сегодня у тебя старикъ-то! — кивнулъ Флегонтъ Ивановичъ вслѣдъ удалившемуся Феклисту.
— Трезвый сегодня — оттого и покладистый. Трезвый онъ очень хорошо понимаетъ, что я въ семьѣ первая работница и всѣхъ кормлю, — дала отвѣтъ Клавдія.
Флегонтъ Ивановичъ улыбнулся, протянулъ къ ней руки и вполголоса сказалъ:
— Ну, поди ко мнѣ, моя первая работница. Поцѣлуй меня.
Клавдія приблизилась къ нему, обняла его и сѣла къ нему на колѣни. Онъ принялся цѣловать ее. Черезъ минуту она соскочила съ его колѣнъ и проговорила:.
— Ну, давайте чай пить.
— Постой. Прежде надо по рюмочкѣ выпить, — отвѣчалъ Флегонтъ Ивановичъ,
— Выпьемъ. Сегодня я васъ буду поить изъ серебрянаго стаканчика.
Она достала изъ комода маленькій серебряный вызолоченный стаканчикъ и поставила его на столъ. Флегонтъ Ивановичъ взялъ въ руки стаканчикъ, посмотрѣлъ ка него и спросилъ, откуда у ней этотъ стаканчикъ.
— А охотникъ одинъ, вотъ что къ тятенькѣ наѣзжаетъ, въ прошлое воскресенье подарилъ, — дала она отвѣта.
— Здравствуйте! Это еще новый предметъ?
— Не предметъ, а охотникъ, у котораго нашъ тятенька собакъ кормитъ. Онъ на охоту пріѣзжалъ къ намъ въ воскресенье, да и не одинъ пріѣзжалъ, а съ товарищемъ, они у насъ угощались — и вотъ онъ мнѣ серебряный стаканчикъ подарилъ.
— Да вѣдь онъ тебѣ ужъ навѣрное за поцѣлуи твои стаканчикъ подарилъ. Учитель, охотникъ… Это чорта знаетъ что такое! — возвысилъ голосъ Флегонтъ Ивановичъ.
Клавдія вспылила.
— А хоть-бы и за поцѣлуи, такъ что-же изъ этого? Откупили вы мои поцѣлуи, что-ли? — прошептала она, сверкнувъ глазами. — Что я вамъ раба досталась или мужнина жена? Скажите, какой выискался! Я вамъ ничего не говорю, когда бы Катьку обнимаете.
— Какую Катьку? Когда?
— А Катьку, которая вамъ воду носить и у васъ за коровами ходитъ.
— Когда-же это было?
— Какъ когда! Видѣла, какъ вы къ ней на вашемъ крыльцѣ приставали; даже ведра у ней уронили и воду розлили. Видѣла я, какъ она васъ и мокрымъ передникомъ огрѣла.
Флегонтъ Ивановичъ понизилъ тонъ.
— Ну, это я просто пошутилъ… хотѣлъ поиграть, — произнесъ онъ.
— Вотъ и я пошутила, — сказала Клавдія и прибавила тоже уже мягкимъ тономъ:- Лучше выпейте-ка за мое здоровье.
Она налила ему въ стаканчикъ, и онъ выпилъ, проговоривъ:
— Вѣдь ты еще недавно увѣряла меня, что любишь только меня одного.
— Ну, такъ что-жь изъ этого? И говорила, и теперь скажу, что люблю васъ одного. Ну, утѣшьтесь, утѣшьтесь. Ваше здоровье.
Она налила и себѣ стаканчикъ и выпила его. Въ сосѣдней комнатѣ послышался стукъ захлопнутой наружной двери, и голосъ Сони произнесъ:
— Клавдія, я принесла сороковку.
— Передай ее тятенькѣ, а сама иди сюда чай пить, — крикнула ей Клавдія.
VI
Феклистъ уже спалъ. Въ комнату Клавдіи доносились раскаты его храпа. Спала и Соня, свернувшись калачикомъ на лавкѣ, одѣтая и съ головой, закутанной въ платокъ. А Флегонтъ Иванычъ все еще сидѣлъ въ комнатѣ у Клавдіи. Онъ сидѣлъ безъ пиджака. Ему было жарко отъ выпитой наливки, которой въ бутылкѣ оставалось на донышкѣ. Клавдія была также раскраснѣвшись, щеки ея пылали, глаза играли особеннымъ блескомъ. Наливка на нее также подѣйствовала. Разговоръ у нихъ шелъ полушепотомъ и лишь изрѣдка въ спорѣ они слегка возвышали голосъ, но тотчасъ-же спохватывались. Клавдія говорила:
— И вѣдь какой ты глупый! Съ жому ревновать, меня вздумалъ!.. Къ учителю. А этотъ учитель ходить ко мнѣ только въ праздники днемъ, писать меня учитъ, да и то только тогда приходитъ, когда у тятеньки охотниковъ нѣтъ…
— Когда-бы не ходилъ, все-таки ходить, — пробормоталъ Флегонтъ Ивановичъ.
— Да ужь теперь и не будетъ больше ходить, потому что осень пришла и охота началась. Развѣ когда въ будни вечеромъ задумаетъ придти.
— Еще того лучше! Вечеромъ! — фыркнулъ Флегонтъ Ивановичъ.
— Да вѣдь надо мнѣ докончить писать-то выучитьея. Читать я кое-какъ знаю, а вотъ писать…
— На что тебѣ?
— Да хоть-бы тебѣ записку любовную написать — и то хорошо. Кромѣ того, и у насъ по дому. Иногда тятенькѣ нужно охотниковъ своихъ о чемъ-нибудь запиской увѣдомить, а онъ неграмотный.
— Пустяки. Просто это отъ головного вѣтра и отъ своего коварства. А я въ безпокойствѣ, потому я тебя люблю по настоящему. Ты знаешь, я разъ съ дубиной у васъ на задахъ ходилъ, чтобъ ему ноги обломать.
Клавдія вздохнула.
— Ахъ, Флеша, Флеша! Если-бы ты зналъ, что за человѣкъ этотъ учитель, ты не сталъ-бы къ нему ревновать, — проговорила она.
— А нешто я не знаю его? Холостой человѣкъ, молодой, учитъ ребятишекъ въ нашей деревенской школѣ.
— Молодой, но все равно, что и не мужчина — вотъ какой равнодушный человѣкъ. Онъ приходитъ да только и дѣлаетъ, что наставленія мнѣ читаетъ. Разъ дошло до того, что я ужь прогнать его хотѣла. Право… — разсказывала Клавдія. — Онъ и тятеньку моего пилитъ, зачѣмъ онъ пьянствуетъ, зачѣмъ меня не строго держитъ. Ты знаешь, этотъ учитель мѣсто горничной даже предлагалъ мнѣ въ Питеръ къ одной учительницѣ. «Здѣсь, говоритъ, соблазнъ, бѣгите отсюда». Да мало-ли что онъ говоритъ! Онъ придетъ и только піяетъ меня. Записки мнѣ даже пишетъ.
