Павел Нилин - Ближайший родственник
На столе стояла лампа. Желтый свет ее разделял отца и сына. Щурясь от света, сын зачем-то спросил:
- Тебе лет-то сколько теперь?
- Мне? Семьдесят шестой...
- Порядочно, - сказал сын и задумался. После раздумья он сказал: - Ну что ж, поедем в Москву.
Виктору Матвеевичу жаль было отца. Он хотел как-нибудь приласкать его. Однако он знал, что отец ни за что не оставит этот домик - мечту своей жизни, огородик, однорогую козу и этих кур, загадивших весь дворик. Но отец неожиданно сказал:
- Хорошо бы... Повидать, какая она есть. Сроду не видал.
На лбу у него выступили крупные капли пота. Он стер их ладонью, отбросил длинные, плоские волосы, падавшие на лоб, и... может быть, кощунственно сказать, что он повеселел, но он повеселел действительно.
В неверном свете лампы показалось даже, что он улыбнулся радостно. Или это отблеск лампы заиграл на мгновение в его глазах?
- А домик как же ты оставишь?
- Продать можно. У меня тут есть одни люди. Давали, да мало. Я сам за него тыщу семьсот в шестнадцатом году отдал. Да пристройки делал, да огород...
- Ну вот, - сказал сын, не слушая длинных, отцовских рассуждений, если успеешь собраться, пока я здесь, поедем вместе. А не успеешь - я жену попрошу приехать за тобой...
- Я успею, Витенька, - сказал отец поспешно. - Чего же мне тут такое собираться? Конечно, успею. Ты меня денька два подожди, я все обтяпаю...
- Денька два, - сказал сын, - подожду.
И отодвинул пустой стакан на середину стола.
- Еще стаканчик! - предложил отец и поспешно поставил пустой стакан под самоварный кран. - Чай - он хорошо душу греет...
Но сын уже закурил и вышел из-за стола.
Хоронили мать торжественно, со всей пышностью, на какую был способен Матвей Кузьмич.
День был солнечный. Солнце вспыхивало и горело в посеребренных вышивках серой ризы отца Григория Горизонтова. Пели певчие. И две лошади в белых попонах, в белых стареньких султанах, запряженные в белый ветхий катафалк, шли медлительно впереди толпы.
Виктор Матвеевич шагал по тротуару. Этим самым он как бы подчеркивал свою непричастность к этой процессии. И сам же осуждал себя за это.
"Уж лучше бы совсем не идти", - думал он. Но все-таки заставить себя идти рядом с попом не мог. И шел по тротуару.
Вскоре и Матвей Кузьмич, шагавший за гробом, отделился от процессии и пошел рядом с сыном.
Мать везли на кладбище чужие люди, поп и певчие, десятка два старух и стариков.
А отец и сын шли по тротуару.
У сына на этот счет были свои соображения, а отец просто подражал ему. Сын сейчас для него был самым авторитетным человеком. И, шагая рядом с сыном, отец спросил:
- Витенька, ты не знаешь, водку-то на поминках надо подавать?
- Я не знаю, какой порядок, - серьезно ответил сын. - Если принято, надо подавать. Надо, чтобы все было по-хорошему, как следует. И главное скупиться не надо!
Но на поминках сын не присутствовал.
После похорон он весь день бродил по городу и вернулся домой только вечером, когда поминки уже закончились.
На кухне, при лампе, мыли посуду две женщины, и отец помогал им.
Виктор Матвеевич неслышно прошел в комнату, разделся и лег спать.
Дни стояли не по-весеннему жаркие, томительные.
На другой день после похорон сын проснулся очень рано и до завтрака пошел купаться на Волгу.
Волга была такая же, какой он знал ее в детстве. И берег был такой же. Трава, песок, камни.
Виктору Матвеевичу здесь были известны все глубокие и мелкие места. Он разделся, погладил грудь, бедра. Потом забрался на бревенчатый помост, приспособленный, вероятно, для полосканья белья, и спрыгнул в воду. Вода вскипела вокруг него.
Волков вынырнул и, далеко выбрасывая сильные руки, поплыл на середину реки. Он плавал так же хорошо и неутомимо, как в детстве, как в ранней молодости. И с берега также, как в детстве, смотрели на него мальчишки, может быть, сыновья тех мальчишек, которые купались с ним в детстве.
Волков вышел из реки и, одеваясь, стал разговаривать с ребятами. Он спрашивал, как их фамилии, как звать их отцов, матерей. И удивлялся, услышав знакомые фамилии, знакомые имена. "Вон что, - думал он, разглядывая веснушчатого мальчишку, - это, значит, Васьки Пахомова сын. И лоб такой, как у отца".
За этот лоб Ваську Пахомова дразнили "тыквой". А Витьку Волкова?.. Позвольте, как же дразнили Витьку Волкова? Ах, да! "Волком". Так просто и дразнили.
Виктор Матвеевич вдруг вспомнил, как он подрался однажды в детстве с Васькой Пахомовым. Вспомнились все подробности драки. Овраг, поросший крапивой, холодный ручей на дне оврага. Забылась только причина драки.
- А отец твой где? - спросил он у мальчика Пахомова.
- Как где? - удивился мальчик. - На базе.
- На какой базе?
- Ну, на базе... на овощной...
И мальчик сурово, осуждающе посмотрел на взрослого дядю, который не знает, что в городе есть база, овощная база!..
Виктор Матвеевич понял этот взгляд, улыбнулся и стал неторопливо одеваться.
До города надо было идти по песчаной дороге. Ноги вязли в песке, и нагретый солнцем горячий песок, попадая в сандалии, обутые на босую ногу, чем-то тоже напоминал детство, рыбную ловлю в детстве и покойную мать. Было грустно, и в то же время приятно было идти по этой горячей дороге.
Незаметно Волков дошел до города и побрел по тихим улицам. На одной улице прочел вывеску: "Почта и телеграф". Зашел.
Веселая курчавая девица выдала ему четыре телеграммы из Москвы. Директор треста прочел их и сейчас же, нахмурившись, написал четыре ответа.
Лирическое настроение его моментально прошло.
В Москве, в тресте, дела шли не блестяще - провалилась важная смета. И Волков не мог больше думать о старых своих друзьях, о детстве, о приятных прогулках по Сызрани. Он думал о Москве. И все больше и больше мрачнел.
Хмурый, он вышел из здания почты и пошел домой.
Матвей Кузьмич в длинной, выцветшей рубахе без пояса возился на дворе. Руки его были вымазаны в саже, лицо раскраснелось от напряжения. Увидев сына, он закричал:
- Завтракать, Витенька! Чай пить! Я тебя уже давно жду.
Здесь же, во дворе, у самодельного умывальника, прибитого к столбу, он вымыл руки, расстелил холстинную скатерть на столе под единственным чахлым кустиком, во дворе же моментально подогрел самовар, и они сели пить чай.
Матвей Кузьмич говорил:
- Вот видишь, Витенька, у меня тут как на даче. Я хотел еще пару кустиков посадить. Да и цветов бы еще надо. Но все некогда было, мамаша болела. Эти вон цветочки она сама посадила.
И он показал рукой на крошечную клумбу, окруженную побеленными кирпичами и защищенную от козы и кур проволочным заграждением.
Виктору Матвеевичу показалось, что отец раздумал ехать, тем более что настроение у старика было уже не такое унылое, как два дня назад. Он выглядел возбужденным и как-то особенно любовался своим хозяйством.
Сын сказал:
- Ты знаешь, папа, мне уже ехать надо. Меня в Москве ждут. Ты как, собираешься?
- А как же, Витенька! Я уже домик почти продал. Я вот хотел только с тобой посоветоваться...
Виктор Матвеевич не смог дать совета.
Но Матвей Кузьмич как будто и не нуждался в этом. Он все, что надо было ему, уже сделал и советовался с сыном только для "законности", как он любил говорить.
- За домик я теперь не беспокоюсь, - сказал он. - Покупатель у меня хороший, надежный. Помнишь, на похороны приходил старичок, рыженький? Пузырев ему фамилия. Андрей Андреич. Вот он и покупает. Сегодня пойдем с ним уделывать все дело по закону. Мебель я тоже продал Вавилову. Он уже деньги отдал. Теперь бы мне еще козочку продать и курей. Куда, для чего я их повезу?
В сенях сын увидел запакованные тючки, мешки, набитые, чем-то. Видимо, отец торопился.
Виктор Матвеевич прошел в комнату, открыл свой чемодан и, вынув из него портфель, сел к столу. На том самом столе, где лежала еще вчера его мать-покойница, он разложил бумаги, повесил на спинку стула пиджак и начал писать.
За стеной возился отец. Он отдирал что-то клещами и кряхтел.
Виктор Матвеевич встал из-за стола и пошел помочь ему.
- Ну-ка, папа, дай я попробую!
- Не надо, ничего не надо! - почти закричал на него отец. - Я тут сам. Занимайся своими делами, Витенька! Я вот полочку хочу отодрать. Жалко все-таки отдавать чужим людям.
Виктор Матвеевич ушел и опять занялся бумагами. Отец продолжал возиться за стеной. Он отдирал полку, что-то передвигал. Потом кто-то позвал его со двора, и он вышел.
На дворе его ждали покупатели. Он показал им козу, кур и двух кроликов. Покупательница, высокая старуха с сердитым лицом, трогала козу за вымя и, потрогав, брезгливо поджимала губы.
Все это Виктор Матвеевич видел в окно. Он видел, как покупатели подошли к его окну и сели на лавочку, чтобы поторговаться.
- А это кто же у вас в дому-то? - спросила старуха отца. - Квартирант?
- Зачем... - сказал отец. - Это сын мой, из Москвы. Вот я к нему и еду. Приглашает.
