Михаил Березин - Книга усовершенствования мертвых
(Л. Заменгоф.)
"Ключ к всечеловеческому языку, потерянный в вавилонской башне, должен быть вновь искусственно выкован при помощи эсперанто."
(Жюль Верн.)
и т.д. В центре находилось большое помещение, посреди которого установлен круглый стол, словно во дворце у короля Артура. В остальных же комнатах, помимо книг, находились письменные столы с креслами, клетки с певчими птицами и диваны.
Долгие часы мы с Масперо просиживали на одном из таких диванов, пытаясь затеять какую-либо дискуссию. Однако из этого ничего не выходило, и наконец мы поняли, что виной тому условность и ограниченность языка и невозможность в связи с этим вести полемику на каком-то приличном уровне. Скажем, зашел спор об извечном противоречии частного и общего. Но как определить общее? Как синтез, совокупность или обобщение?
Тогда нам в голову пришла дерзкая мысль - углубить эсперанто. Ведь до сих пор его развитие заключалось исключительно в расширении. Существовала некая плоскость, на которой можно было стоять по колено в воде, мы же поставили перед собой задачу создать пучину. И, засучив рукава, принялись за дело. Каждое слово, введенное нами в язык, в среднем сопровождалось семидесятью страницами пояснительного текста. Однако слово это уже невозможно было понять приблизительно или истолковать превратно. Помимо текстов в качестве пояснений использовались формулы, схемы, живопись, архитектура, музыка.
Помню, уйму времени отняло у меня определение понятия "мертвый". Для того чтобы сформулировать для других, необходимо было для начала разобраться с этим самому. Что доминирует в человеке, тело или душа? Вообще-то, краеугольным камнем всех наших построений, разумеется, должно было стать определение понятия "человек". Посему мы сообща взялись за эту сложную задачу. Дю Шалью - по образованию биолог - помог создать биохимическую картину человека. Кетлин - психолог - присовокупил сюда кое-что из Фрейда. Лепсиус был пастором, а Пханья - буддистом. Каждый из них по-своему дал определение души. Я же настаивал на том, что человек - всего лишь сознание. Разумеется, в наши дни найдется мало умников, берущихся утверждать, что человек состоит только из тела. Однако за тело все равно продолжают цепляться. Наиболее распространенная версия, будто человек - симбиоз тела и души. При этом душу чаще всего отождествляют с памятью. Но это заблуждение. Человек - всего лишь поток сознания, бесконечное движение невидимого эфира. Память только фиксирует конкретную судьбу. Поток сознания же, пронзая тело с его памятью и судьбой, проходит сквозь него и устремляется дальше. Пресловутая карма или планида - лишь та совокупность недоразумений и случайностей, из которых, словно из кубиков, складывается конкретная жизнь конкретного индивидуума (если под индивидуумом понимать вышеупомянутый симбиоз тела и души). Человек же, или поток сознания, что по сути - одно и тоже - это совокупность бесконечного числа вариантов кармы или планиды. Т.е. поток сознания пронзает собой и все непрожитые варианты жизни. Иногда мы смутно чувствуем некоторые из них, иногда мечтаем, как хотели бы прожить, но нам кажется это недоступным. Так вот, все это правда! То, о чем вы мечтаете - правда. И бицепсы на ваших хилых руках, и талант и богатство, и то, что вы - половой гигант в не меньшей степени правда, как и то, что вы полный импотент. Поток сознания пронзает собой все возможные варианты развития вашей судьбы. И это и есть полное Вы, т.е. человек. Т.е. понятие "человек" выше какой-то конкретной судьбы, отраженной в памяти индивидуума. И поскольку один из вариантов судьбы человека заключается в том, что индивидуум вообще не рождается, (а это чаще всего и происходит) то понятия смерти, а значит и жизни, для него не существует. Т. е. человек заведомо по определению - мертв. Другими словами быть мертвым - естественное состояние человека, а быть живым - одна из редких его модификаций.
Задумавшись над этим всерьез, я неожиданно понял всю эфемерность своего нынешнего положения. Ведь то, что я - дракон-убийца для меня в не большей степени верно, чем то, что я впал в детство или сделался гонщиком "Формулы-1". Да и убиваю я лишь индивидуумов, приостанавливая деятельность биохимических процессов и стирая память на манер того, как это делается в компьютерах. На месте прежней информации вскорости появляется новая. А для человека я определяю всего лишь одну из бесконечного множества равноправных версий судьбы, сквозь которые проходит его сознание. Человека убить нельзя он и без этого мертв.
Разумеется, попутно мне пришлось дать объяснение немалому числу других понятий.
Любители эсперанто набросились на меня, будто татаро-монгольская орда на Европу. Как же! Ведь я посягнул на человеческую индивидуальность. Согласно моим утверждениям выходит, словно все мы - как бы один человек, ведь бесконечное число вариантов судьбы охватывает нас всех. И этот пресловутый поток сознания, проходя через каждого, объединяет нас в единое целое.
Мне удалось их немного успокоить - пока об этом речь не идет. Хотя, быть может, в этом и кроется истина. И все же мне кажется, что в самом потоке сознания - некоем эфире - уже заложена человеческая личность. Ведь понятие "индивидуум" неразрывно связано с памятью, а понятие "личность" всего лишь с чертами характера и наклонностями. Я могу быть наследным принцем или нищим, но если по натуре я - грешник, то на какой из бесконечного количества версий судьбы ни остановиться, праведником мне не бывать.
Пока я занимался в Дублине столь достойной деятельностью, выстрелы продолжали греметь. По обе стороны от океана ребята-драконы не дремали. Еще тогда, в Солт-Лейк-Сити, я начал подозревать, что уже не только я один ополчился против любителей эсперанто. Теперь в этом не оставалось сомнений. Ряды эсперантистов редели, словно стая уток в сезон охоты. Я не мог далее оставаться в стороне, и в один прекрасный день очередной тарантул получил имя Масперо.
Это произошло в зимнему саду дублинского особняка. Я посмотрел ему прямо в глаза.
- Мое имя - Дин Донн, - признался я.
Масперо удивленно замер.
- Не очень смешная шутка, - проговорил он, облизывая губы.
- А я и не шучу, - заверил я, вынимая "люгер" из кармана. - Попрошу принять во внимание, что согласно нашему же словарю, изменяясь как индивидуум, как личность вы остаетесь таким же, каким были прежде.
"Люгер" кашлянул, и Масперо повалился навзничь.
Во время панихиды я прилюдно поклялся, что продолжу совместно начатое дело, и оставшиеся члены Совета за исключением Лепаж-Ренуфа высказали желание всерьез подключиться к работе над проектом. Словарю я дал название "Точный словарь Масперо". Вместо Масперо в Совет был принят Либлейн, однако моя пуля тут же сразила его, после чего в ИСЛЭ избрали меня.
Разумеется, газеты обнаружили во мне очередную мишень для Дина Донна. Пришлось поверить им и спешным образом вернуться в Пенсильванию.
Нужно заметить, что в сфере подсознательного я еще не в полной мере освободился от Айры Гамильтона. Скажем, в ночных кошмарах до сих пор представал в облике этого шакала. Бывало, правда, что и во сне я был Дином Донном, или еще кем-нибудь, однако чаще все же это был он - Айра. Он как бы являлся из каких-то неведомых миров и пространств, из каких-то загадочных мест вроде царства Аида. Мало того, во снах он продолжал жить своей прежней жизнью. Сны иллюстрировали прошлое. Скажем, в первую ночь после возвращения в бункер мне приснился его разговор с отцом. Происходило это, в одном из скаутских интернатов как раз в то время, когда отец бросил на произвол судьбы свою очередную семью.
- Как дела, Айра? - поинтересовался отец, потрепав мальчика за плечо.
В ответ Айра Гамильтон только засопел.
- Сколько раз ты делаешь выход силой?
Ну вот, начинается!
- Десять, - неохотно отозвался Айра.
- А подъем переворотом?
- Семь.
- Неплохо. А подтягиваешься сколько раз?
- М-м-м... семнадцать.
- А отжимаешься на кулаках?
- Не помню.
Айра делался все угрюмее. Неужели больше не о чем говорить? У них, между прочим, имеются и общеобразовательные дисциплины.
- Ну раз не помнишь, значит много. - Отец рассеяно посмотрел по сторонам. - Окреп ты здесь, сынок. Н-да... А стреляешь как?
И тут лицо Айры вспыхнуло.
- Стреляю я лучше всех, - с каким-то мстительным выражением заявил он.
- Вот это номер! - воскликнул отец Айры Гамильтона. - Мой сын стреляет лучше всех в группе! Когда подрастешь, я организую для тебя охоту на львов.
Хорошо еще, что не на тарантулов, промелькнуло в голове у Айры. Разумеется, он не стал уточнять, что каждый раз, когда спускает курок, он мысленно видит посреди мишени физиономию отца. Что он всегда у него на мушке, отсюда и такие отличные показатели в стрельбе. И что когда он отжимается или делает подъем переворотом, силы ему придает слепая ярость, ненависть...
