Николай Лейкин - Просветитель
— Не знаю такого, не знаю… — отозвался Самоплясовъ.
— Да гдѣ-же тебѣ знать! Питеръ великъ, а изъ деревни онъ чужой. Да и живетъ-то здѣсь только по зимамъ, когда пароходство кончается. Бывалъ, сколько разъ у насъ… Блины ѣлъ. На святкахъ ряженымъ пріѣзжалъ съ товарищами… На посидѣлки зимой-то тоже сюда пріѣзжаетъ.
— Такъ давайте его сюда скорѣй, давайте! Вотъ пока я здѣсь — мы и свадьбу справимъ! — воскликнулъ Самоплясовъ. — Феня дѣвушка хорошая.
— Хорошая-то хорошая, милый мой. Ужъ я ее въ большомъ страхѣ держу, а только все-таки безприданница, а онъ человѣкъ служебный, деньгу прикапливаетъ. Ну, конечно, онъ льстится болѣе изъ-за того, что вотъ она сестрой двоюродной тебѣ приходится. Думаетъ, что ты поможешь на приданое.
Самоплясовъ прикусилъ языкъ.
«Однако, тутъ деньжатъ-то порядочно повыгрузить придется», — подумалъ онъ.
Тетка выпила чаю и опрокинула чашку на блюдечко, положивъ на донышко огрызокъ сахару.
Въ кухнѣ послышались шаги и тенористый возгласъ, спрашивающій:
— Дома пріѣзжій-то?
Затѣмъ раздался звукъ сбрасыванія тяжелыхъ калошъ, а потомъ покрякиваніе, покашливаніе.
V
Въ комнату вошелъ священникъ, тощій, высокій, съ рыжеватыми жидкими волосами, довольно нарядно одѣтый въ синюю шерстяную рясу съ рукавами на шелковой подкладкѣ и съ наперснымъ крестомъ.
— Батюшка Іовъ Андреичъ! — воскликнулъ Самоплясовъ, вставая. — А я сейчасъ только воображалъ къ вамъ идти и объявиться, что пріѣхалъ.
— Здравствуйте, многоуважаемый Капитонъ Карпычъ, здравствуйте! Съ пріѣздомъ… — въ свою очередь говорилъ священникъ высокимъ теноромъ и отеръ губы носовымъ платкомъ.
Они расцѣловались троекратно со щеки на щеку.
— Садитесь пожалуйста… — придвинулъ къ нему стулъ Самоплясовъ и спросилъ:- Какъ вы узнали, что я пріѣхалъ?
— Да вѣдь по селу давно уже прошла молва, что вы собираетесь пріѣхать. А о пріѣздѣ вашемъ мнѣ еще вчера сообщили мои собственные пострѣлята. Я про ребятишекъ. Вѣдь носятся по селу-то день и вечеръ. Ну, вотъ вчера и услышали вашу пѣвчую машину.
— Граммофонъ?
— Да, да, граммофонъ этотъ самый… Нашъ становой приставъ тоже привезъ себѣ изъ Петербурга. Такъ вотъ постояли, послушали около вашего дома, прибѣгаютъ домой къ ужину и говорятъ: Капитонъ Карпычъ пріѣхалъ и машину съ музыкой привезъ. Машина у него играетъ на разные голоса. Вѣдь тутъ, говорятъ, у васъ около дома цѣлое гулянье было, столько народа собралось. Я по шелухѣ отъ сѣмячекъ вижу. Сплошь засорено.
— Да, да… Вообразите, я нарочно и заставилъ граммофонъ пѣть, чтобы дать знать, что я пріѣхалъ.
— Вчера узналъ и вчера еще порывался къ вамъ идти, но разсудилъ, что послѣ ужина уже поздно идти. А.сегодня у насъ литургіи нѣтъ, и вотъ я къ вамъ…
— Такъ, такъ… Тогда, по всѣмъ вѣроятіямъ, ужь и доктору Гордѣю Игнатьичу дали знать, что я пріѣхалъ?
— Земскому врачу Клестову? Навѣрное. Я сейчасъ шелъ мимо, такъ его тарантасикъ около фельдшерскаго пункта стоитъ. Сегодня пріемъ больныхъ тамъ. Тамъ фельдшеръ ему навѣрное ужъ скажетъ. Вѣдь для насъ, сельскихъ обывателей, вашъ пріѣздъ событіе. Еще-бы… Питерецъ пріѣхалъ!
— Отецъ Іовъ, чайку? — предложилъ Самоплясовъ. — Да вотъ не хотите-ли съ петербургскимъ печеньемъ?
— Пилъ ужъ, два раза пилъ сегодня. Впрочемъ, чай не порохъ, не разорветъ. Съ вами могу сокрушить стакашекъ.
— Вы съ коньячкомъ не прикажете-ли для запаха? Со сливочками отъ бѣшеной коровы. У меня привезенъ коньякъ отличный.
— Рановато будетъ. Не по уставу… Нѣтъ, ужъ я лучше такъ, — проговорилъ священникъ, придвинулся къ столу и протянулъ руку къ стакану чаю.
— Адмиральскій часъ пробилъ, такъ по всякому уставу разрѣшаются всѣ хмелевые напитки, — послышался изъ сосѣдней комнаты хриплый голосъ Холмогорова.
Священникъ вопросительно взглянулъ на Самоплясова. Тотъ отвѣчалъ, понизивъ голосъ:
— А это у меня баринъ. Барина я одного свихнувшагося съ собой привезъ для компаніи и держу на манеръ какъ-бы въ адьютантахъ… Очень ужъ скучно, отецъ Іовъ, одному-то… Баринъ хорошій былъ когда-то, но произошелъ… до нитки произошелъ… А я прямо отъ скуки…
— Повѣрю… — кивнулъ священникъ. — Но отчего-бы отъ скуки не избрать вамъ иное цѣленіе? — улыбнулся онъ. — Въ лѣтахъ вы теперь настоящихъ для этого… Подруга жизни будетъ самой лучшей цѣлительницей отъ того недуга, который вы называете. Она внесетъ въ жизнь полноту и отраду, прогонитъ скуку. Конечно, вамъ здѣшнія дѣвицы не годятся. Но въ Петербургѣ, я думаю, невѣстъ не занимать стать. Можно и капиталъ къ капиталу…
Улыбнулся и Самоплясовъ.
— Подумываю, ваше преподобіе Іовъ Андревчъ, подумываю, — отвѣчалъ онъ, — но прежде надо перебѣситься. Вкушу жизнь — и аминь. Вѣдь при покойникѣ папенькѣ, откровенно говоря, я свѣта не видѣлъ. Мужчина онъ былъ строгій…
— Ахъ, да… Честь имѣю поздравить васъ съ полученіемъ наслѣдства! — спохватился отецъ Іовъ и сталъ обѣими руками пожимать руку Самоплясова. — Да, почтенный былъ старикъ! Досточтимый… И даже изъ досточтимыхъ-то досточтимѣйшій… Какой капиталъ сынку оставилъ!
— Въ чужихъ рукахъ, батюшка, всякій кусокъ великъ кажется. Есть кой-что… на хорошее прожитіе хватитъ, коли разныхъ безобразіевъ не дѣлать, но не такъ этотъ капиталъ великъ, чтобъ ужъ очень.
— Все-таки, должны денно и нощно молить объ упокоеніи его души. И какъ отецъ, и какъ благодѣтель… Нашъ храмъ сельскій тоже время отъ времени щедротами его держался.
— Я дамъ малую толику на поминовеніе.
— Сорокоустъ я правилъ. Тетенька ваша заказывала.
— Я слышалъ. Но и кромѣ того хотѣлъ-бы я помянуть его здѣсь, какъ слѣдуетъ. Конечно, полугодовой день кончины его ужъ прошелъ.
— Сроки тутъ ни причемъ, Капитонъ Карпычъ. Да, достойнѣйшій былъ человѣкъ вашъ покойный батюшка Карпъ Федосѣичъ!
— Заупокойную литургію хочу васъ просить отслужить послѣзавтра. Кромѣ того, поминальный столъ думаю устроить для здѣшнихъ дальнихъ родственниковъ, — сказалъ Самоплясовъ.
— Слѣдуетъ, Капитонъ Карпычъ, непремѣнно слѣдуетъ, — поддакнулъ священникъ.
— Ну, то-то… Пускай ужъ не обижаются!
Самоплясовъ махнулъ рукой.
— Устроимъ мы все это чинъ-чиномъ, — продолжилъ священникъ. — Хоръ у насъ теперь, благодаря учителю Арсентію Мишуку, хорошій. Къ ученическимъ дискантамъ и альтамъ самъ онъ теноръ, а мой дьячокъ Кузьма и лавочника сынъ баса поютъ. А ужъ родственники ваши и то проговаривались и роптали, что никакого поминовенія не было. Конечно, заупокойная литургія и сорокоустъ по покойникѣ были, но позвольте, развѣ они объ этомъ мечтаютъ? Народъ простой, сѣрый.
— Закачу я имъ теперь кормежку, закачу! — говорилъ Самоплясовъ. — Кстати, я и стряпуна съ собой привезъ настоящаго.
— Ахъ, даже и стряпуна прывезли? — широко открылъ глаза священникъ. — Слышалъ я, ребятишки мнѣ говорили, что съ вами пріѣхали двое — господинъ какой-то и прислужающая личность, но мнѣ не могло представиться, что это стряпунъ.
— Конечно, я привезъ его только для потѣхъ своего мамона, но все равно, пускай и имъ стряпаетъ.
— Да вѣдь имъ развѣ много надо, чтобы утѣшиться? Велите сдѣлать щи изъ солонины, да пирогъ съ капустой, такъ имъ и за глаза. Ну, конечно, полъ-ведерка вина купить надо. А насчетъ своей-то утробы вы какъ будто прежде прихотливы не были? — задалъ вопросъ священникъ.
— То было, батюшка, прежде, а теперь, грѣшный человѣкъ, избаловался. Да и пріѣхалъ я сюда не для того, чтобы монашествовать, а чтобы всласть пожить и моихъ добрыхъ пріятелей угостить. Вотъ когда-нибудь милости просимъ пообѣдать. Поваръ на славу. Все по графамъ жилъ. Пущай ужъ…
— Всенепремѣнно, мой любезнѣйшій, всенепремѣнно. Я тоже мамонъ-то потѣшить охочъ, но, само собой, моя попадья со стряпухой не могутъ по настоящему. А вамъ, при вашемъ капиталѣ, отчего-же? даже стыдно было-бы, если-бы вы себѣ въ разносолахъ какихъ-нибудь отказывали. Такъ заупокойную-то обѣдню послѣзавтра? — спросилъ отецъ Іовъ, вставая и протягивая Самоплясову на прощанье руку.
— Куда вы? Оставайтесь позавтракать, — остановилъ его Самоплясовъ. — По всѣмъ вѣроятіямъ, докторъ придетъ. За нимъ даже послать можно къ фельдшеру.
— Не могу сегодня, не могу. Отсюда я въ школу на урокъ, а затѣмъ къ своимъ щамъ. У меня сегодня урокъ Закона Божьяго, — отказывался священникъ. — Ну, къ мамъ милости просимъ. Священникъ поклонился и ушелъ.
VI
— Калина! — закричалъ Самоплясовъ. — Калина Васильичъ! — повторилъ онъ окликъ. — Калина Колодкинъ!
Онъ захлопалъ въ ладоши, но никто не показывался.
Наконецъ показалась тетка Соломонида Сергѣевна.
— Ты это стряпуна своего кличешь, что-ли, Капитоша? — спросила она.
— А то кого-же? Но не называйте его пожалуйста стряпуномъ. Этимъ вы всю обѣдню портите. Онъ мажордомъ. Такъ осъ въ этомъ чинѣ и долженъ быть, — отвѣчалъ Самоплясовъ.
