Сергей Довлатов - Письма к Науму Сагаловскому
Пришли копию.
Твой С.
1221 июня (1986)
Дорогой Наум!
Огромное спасибо за стансы. Если уж ты такой благородный, что предлагаешь что-то переделать и даже написать заново, то разреши изложить тебе довольно сумасшедшую просьбу. Для этого сначала я должен раскрыть тебе страшную тайну. Вернее, поделиться литературным секретом. Только не думай, что я помешался.
Дело в том, что у меня есть такая как бы теория. Я считаю, что каждый прозаик должен надевать какие-то творческие вериги, вводить в свое письмо какой-то дисциплинирующий момент. В поэзии роль таких вериг играет рифма + размер. Это дисциплинирующее начало уберегает поэтов от многословия и пустоты. У прозы таких рамок нет, их, мне кажется, надо вводить искусственно. Особенно тем, у кого нет от природы железного отборочного механизма, какой был у Зощенко. Известно, что знаменитый французский писатель Жорж Перек в течение десяти лет не употреблял в своей прозе букву «е», самую популярную во французском алфавите[42]. Что касается меня, то вот уже лет шесть я пишу таким образом, что все слова во фразе начинаются у меня на разные буквы. Даже предлоги не повторяются. Даже в цитатах я избегаю двух слов на одну букву в одной фразе. Например, в «Заповеднике» я цитирую из Пушкина: «К нему не зарастет народная тропа…» Меня не устраивали «нему» и «народная». И я пошел на то, чтобы поставить: «К нему не зарастет священная тропа…» А затем сделал сноску: «Искаженная цитата. У Пушкина — народная тропа». С предлогом «не» пришлось смириться, ничего не смог придумать.
Короче, для меня это стало психозом. Вот раскрой мои три-четыре последние книжки и убедись.
Если бы ты мог оказаться таким дусей и слегка поправить в эту сторону твое стихотворение! Еще раз, не сочти меня умалишенным. И помни, что если уж я Пушкина исправил, то тебе обижаться не следует.
Посылаю тебе условный вариант правки, чтобы ты видел, о чем речь.
Маруся, хочешь — стансы напишу?
Как сладостно томление разлуки…
…В кафе «Снежинка» города Прилуки
ем на обед молочную лапшу
с огурчиком. Фуражка набекрень.
Распахнута моя косоворотка.
Вокруг сидят улыбчиво и кротко
крестьяне из соседних деревень.
Кондовая, махорочная Русь,
галоши, телогрейки и портянки…
Бывает, что увидится мне с пьянки
приют неунывающих марусь,
но — Родина!..
Не мне ли суждено
дожить мой век среди ее отбросов?..
Я прежде был ученый и философ
(в «философе» два «л» или одно?).
Маруся, жизни нет. Замкнулся круг.
Здесь всякий холмик мнит себя Казбеком,
ведь я был не последним человеком
в системе Академии Наук.
А нынче — к огнедышащим печам
я подношу формованное тесто.
Моим словам просторно. Мыслям — тесно,
и в сердце — неизбывная печаль.
Шесть лет, как я покинул СССР.
Считай, что я в загранкомандировке.
Как накуплю вещичек по дешевке
и вышлю аккурат на твой размер.
И так далее.
«Погас огонь. Остался свет лучины…»
И еще:
«мы ласточки. А может быть — стрижи…»
Все остальное соответствует. Наум, не сердись. И не думай, что я рехнулся. А если и рехнулся, то отнесись с пониманием.
И еще сообщи — где было напечатано это стихотворение? Но, впрочем, даже если в «Панораме», я его вставлю. Авторство укажу непременно.
С этим все. Жду.
Дальше. В «Гранях», действительно, переворот. Владимова погнали за жидолюбие, юмор, отсутствие желваков на скулах. Короче — за талант и за качество. Это — метафизика серых. Так и должно быть.
Журнал «22» мне активно не нравится. Там сидят снобы […] Выходят редко, денег не платят, почти не циркулируют, да еще и считают, что печататься у них — честь. Лучше восстанови отношения с «Панорамой».
Половец обжулил тебя случайно, […] деньги он платит более-менее аккуратно и авторов, в общем, ценит. Впрочем, и в «22» пошли что-нибудь. Кстати, физический цикл — это очень в их русле. А так, что я могу узнать насчет Сагаловского? Естественно, они ответят, что пусть пришлет, будем рады.
Совместным творчеством мы обязательно займемся осенью. Но мы напишем не детективную повесть, а эпистолярную. Я давно задумал договориться с кем-то, обозначить два характера, выдумать тему переписки, например пропажа коломянковых брюк на дне рождения эмигранта Мешкевицера, и начать долгую переписку с широким обзором событий и лиц. Осенью поговорим.
На дачу я отвожу семейство 27-го июня. Всю неделю буду в Нью-Йорке, а на выходные буду уезжать. Так что пиши смело по знакомому адресу.
Теперь еще. Марья прислала 30 экземпляров «Демарша». Надеюсь, это только часть. Пока что тебе полагается 10 штук. Одну книжку я в понедельник вышлю с почты 1-м классом, а девять — 4-м. Если Марья пришлет, как я надеюсь, еще, ты все получишь. […]
Наум, я в полном цейтноте. Обнимаю. Жди книжку + еще девять. А я жду письма. Женщинам и детям — киссиз, киссиз, киссиз!
Твой С.
P.S. «Иностранка» в «Панораме» — говно. Украшением (единственньїм) будут твои «стансы».
С.
132 июля (1987)
Дорогой Наум! Писать как будто нечего — все обсудили по телефону. История с больницей явилась, конечно, шоком, так что не знаю даже, как дальше потечет жизнь — с ежемесячными проверками, без водки, сигарет, но зато с рекомендуемой сексуальной воздержанностью. Короче, я должен переродиться в какую-то незнакомую и малосимпатичную фигуру — тихоню и педанта. Черт с ним.
Вайль и Генис относятся к тебе настолько хорошо, насколько это позволяет их рижское происхождение и усеченный взгляд на литературу как на веселое и приятное занятие зажиточных нарядных людей. Я уже говорил и писал когда-то: отсутствие чувства юмора — трагедия для литератора, но отсутствие чувства драмы (случай Вайля и Гениев) тоже плохо.
Что касается Г. В., то он — мошенник, деньги за «Витязей» будет нелегко из Г. достать. Если ошибусь, буду рад.
Ленин адрес и телефон «Клубу песен» смело дай. Пусть договариваются сами, а мы с тобой пусть будем в стороне, ну их.
За деньги спасибо, но они у меня сейчас есть (аванс за книгу + «Ньюйоркер»), так что даже больница меня не полностью разорила. В случае необходимости возьму у тебя в долг без зазрения совести, я всю жизнь этим занимаюсь.
Пиши роман в стихах об эмиграции — в этом твое лит. бессмертие. Напиши что-то вроде «Гольдензона»[43], но вдвое длиннее и чуть глобальнее. Необходим эмигрантский «Василий Теркин».
Обнимаю тебя, детей и женщин.
Твой фрэнд и братр С.
148 окт. (1987?)
Наум, дорогой! Бумаги получил, огромное спасибо. Прости, что у работающего тебя отнимаю субботнее время, чего очень не люблю по отношению к себе. Я тут с годами несколько умерил свою литературную манию, и теперь мы выходные дни проводим с ребенком. Недавно пережил гнусное урологическое обследование, но все, вроде бы, оказалось в порядке. Говорят, у Васи Аксенова что-то с почками.
Андрею Мальгину[44] («Неделя») я дал множество твоих вещей, и в частности: «Витязь», «Из Мотла Лещинера», «Монолог Гурфинкеля», «Песня певца за сценой» — про оперный театр, «Три народные песни», «Олимпийские страсти», «Народное достояние», «През. в груз. кепке», «Трест», «Происхождение видов», «Любовь», «Элегия», «Дилижансы», «Пушкин», «Точка зрения», плюс ко всему этому я дал ему, представь, себе, «Демарш энтузиастов». Он был в восторге, сказал, что все готов печатать, и так далее. Будем ждать.
Ариозо Г., конечно, смешное, но с каким-то плебейским оттенком. Вообще, шутки вокруг обрезания должны быть как-то очень выверены. И еще, чего у тебя почти не встречается, есть приблизительные слова: «старатели, капризники, от родного переца». Не сердись. Ты написал так много точных, элегантных и смешных стихов, что тебе можно выражать и не полный восторг, тем более, что это всего лишь мой частный подход.
Сам я ничего, кроме радио-скриптов, не пишу и близок к, тому, чтобы возненавидеть печатное слово.
Обнимаю тебя и еще раз благодарю. Как-то мы давно не виделись.
Твой С. Довлатов
Примечания
1
Леонид Сагаловский — сын Наума Сагаловского, поэт.
2
Н. Градобоев, наст. имя Николай Дудин, ныне покойный журналист из нью-йоркской газеты «Новое русское слово».
3
Родион Березов, наст. имя Родион Михайлович Акульшин (1896 1988) — детский писатель, фольклорист, во время Второй мировой войны попал в плен и эмигрировал в США. Очень плодовитый автор стихов и прозы, много работавший как журналист, он выпустил в эмиграции более 20 книг, не отличающихся заметными достоинствами, во всяком случае — с художественной точки зрения.
![Филип Фармер - Плоть [ Авт. сборник ]](/uploads/posts/books/55280/55280.jpg)
![Ричард Пратер - Распятая плоть [= Кинжал из плоти, Плоть как кинжал]](/uploads/posts/books/248316/248316.jpg)
