Вячеслав Пьецух - Рука
- Наташа говорит... Вспомни, когда вы шли сражаться, вас не страшила смерть. Почему же нас ты хочешь заставить быть трусами? Разве страшно отдать жизнь за счастье родины? Добров говорит... Отдать жизнь... По-твоему, только в этом смысл героизма? Аграновский. Уважаемый старший товарищ, - иногда побеждают и мертвые. Добров в ответ... Да, но мне больше по душе, когда побеждают живые!..
Из подпола донесся тяжелый вздох.
4
В десятиместной палате для простонародья, где Яше Мугеру отвели койку, лежала интересная компания мужиков. Именно тут обретались: Александр Маленький, приятный толстячок с какой-то, призадумавшейся, что ли, физиономией, грузин Робинзон Папава, который без малейшего акцента говорил по-русски, и придурковатый молодой человек Ваня Сорокин, имевший странное обыкновение то и дело заводить какой-нибудь фантастический монолог. Все трое работали на строительстве целлюлозного комбината и попали в больницу по той причине, что в преддверии Октябрьских праздников отравились этиловым спиртом, который в палатке на улице Коммунаров выдавали за питьевой. Дело было в обеденный перерыв, однако начальство отказалось расценить как производственную травму этот несчастный случай, и, таким образом, бедняги хворали без сохранения содержания; разговор теперь, естественно, шел о том, что над рабочим людом по-прежнему измываются, как хотят.
Когда Яша Мугер вошел в палату, держа под мышкой пакет с туалетными принадлежностями, Александр Маленький говорил:
- ...И вот я спрашиваю: когда же наступит конец долготерпенью русского человека?! Начальство его на каждом шагу обдирает как липку, а он молчок...
Яша Мугер огляделся по сторонам, кашлянул и зачем-то сказал:
- Рот фронт!
Никто ему не ответил; Маленький продолжал:
- Подоходный налог я плати, за бездетность с меня берут, водка продается с бешеной наценкой, на медвытрезвитель денег не напасешься, да! А попробуй я унести со стройки несчастные десять метров кабеля, так я сразу последний расхититель и негодяй! И вот я спрашиваю: где же справедливость, почему им воровать можно, а нам нельзя?!
- Воровать все можно, только осторожно, - сказал Робинзон Папава, - по принципу: не пойман, не вор. Если этой пословице хотя бы триста лет, а ей как минимум триста лет, то презумпцию невиновности выдумали в России.
- Это что-то отдельное! - вступил в разговор Сорокин. - Вот послушайте, мужики... В Африке водится племя догонов, которые выдают себя за сынов тройного Сириуса. Во-первых, Сириус двойной, как утверждает астрономическая наука. Во-вторых, откуда бы взяться у догонов такой космической легенде, если у них даже письменности нет, если они даже пищу едят сырой? Это прямо какое-то отдельное явление, феномен!
- А я вот окончательно обозлюсь, - сказал Александр Маленький, - и тоже начну в открытую воровать! Это все чистоплюи, разные профессора выдумали, будто красть аморально, нехорошо, а на самом-то деле, может быть, что красть, что не красть, - примерно одно и то же.
- Я пойду дальше, - поддержал эту линию Робинзон, - у такого нахального государства не украсть - непростительное слюнтяйство, можно сказать, позор. Про коммерсантов я даже не упоминаю, этих сукиных детей сам бог велел привести к нулю. И все-таки удивительно: такое было СССР по идее гуманистическое государство, а наплодило неимоверное количество жуликов и воров! Ну скажите, пожалуйста, кто у нас не крадет хотя бы по мелочам? У кого обеих рук нет, и тот крадет!
Якову тоже захотелось принять участие в разговоре, чтобы его наконец заметили, и, улучив мгновение, он сказал:
- В России воруют по той причине, что у народа никакого имущества не было никогда. Поэтому у него ко всякой собственности развилось такое, я бы сказал, отвлеченное отношение.
Соседи внимательно на него посмотрели.
- А вот Ленин пишет в работе "Государство и революция"... - начал было Маленький, но в эту минуту в палату вошла медицинская сестра Вера; она уперла руки в боки, деланно нахмурилась и сказала:
- Опять у вас конференция по проблемам мира и социализма! Вы, ребята, точно до Лефортова договоритесь, прямо из больницы вас по нарам распределят.
- Ну, это они умоются, - возразил Александр Маленький, - сейчас все-таки не тридцать седьмой год и даже не шестьдесят третий, да.
- А что такое Лефортово? - спросил Ваня Сорокин.
Робинзон в ответ:
- Это есть такая тюрьма в Москве. Эх, коротка ты, память народная: про двойной Сириус Ваня все знает, а про Лефортово ничего.
- Вот именно! - поддакнула ему Вера. - Если вы, граждане, надеетесь, что больше не будет ни Ивана Грозного, ни Лаврентия Берии, то мне вас от сердца жаль.
С этими словами медицинская сестра Вера подошла к койке Якова Мугера, держа в левой руке проспиртованную ватку, а в правой шприц. Яша немного сдрейфил; он не боялся смерти, хулиганов, несчастий и даже внезапных звонков в ночи, но уколов он с детства не переносил, и от вида шприца ему стало сильно не по себе.
- Это еще зачем? - спросил он, подозрительно сдвинув брови.
- Затем! - строго сказала Вера. - И вообще мое дело маленькое, что Стрункин назначит, то я вам, антисоветчикам, и ввожу.
После того как сестра сделала инъекцию и ушла, Яков справился у Папавы, кто таков этот всевластный Стрункин; Робинзон в ответ:
- Первый алкаш восточного полушария. Вообще он заведующий хирургическим отделением, но прежде всего - алкаш. С ним надо ухо держать востро, он пьяным делом голову оттяпает, а потом напишет в истории болезни, что так и было.
На беду, совет держать ухо востро, по всем вероятиям, запоздал: Яша стал как бы удаляться мало-помалу, впадая в истому приближающегося сна; уже приятно смешались мысли, уже голоса соседей долетали до него, словно из-за стены, уже тело набухло дополнительным, нервным весом, неудержимо влекущим куда-то вбок и по кончикам пальцев забегали крошечные иголки, короче говоря, у Якова не было никакой возможности держать ухо востро, как советовал ему Робинзон Папава.
Очнулся он в той же палате, на той же койке, тем же самым Яковом Мугером, но - без одной руки. В том месте, где прежде была десница, которой Яков писал объяснительные записки, искусно владел "бархатным" напильником, открывал и закрывал двери, голосовал на открытых партийных собраниях, ласкал девушек, женщин и даже, было дело, одну старушку, впрочем, еще вполне годную, занозистую старушку, торчал щедро забинтованный обрубок длиной сантиметров в двадцать, казавшийся нелепым, как ноготь на кончике носа, и одновременно похожим на какой-то новый, экзотический член, какого еще никогда не было у людей.
Яша довольно долго соображал, что же такое стряслось с его правой рукой и куда она, собственно, подевалась, пока ему не пришло на ум, что, верно, это Стрункин пьяным делом ампутировал пораненную конечность, в то время как он пребывал в бессознательном состоянии и не имел возможности дать отпор. Поначалу Якову не так было жалко руки, как разбирало зло на коварного алкоголика Стрункина, которому, видимо, было лень приладить к суставу оторванную мышцу бицепса, но потом злость как-то сама по себе ушла и стало непереносимо жалко своей руки. Яша Мугер безмолвно лежал на койке, смотрел в потолок и сердечно печаловался по ней, пока ничего не слыша, так как у него почему-то еще не включился слух. Он вспоминал свою руку во всех подробностях: родимое пятно возле локтя, глубокий порез предплечья, запечатлевшийся в шраме неестественно белого цвета, как будто кто тут мелком прошелся, армейскую татуировку в виде литеры "я" с крыльями по бокам и сломанный ноготь на среднем пальце. Эти воспоминания были печальны, трогательны, нежны, то есть они до того были печальны, трогательны и нежны, что у Якова возникло такое чувство, точно он соседского ребенка похоронил. Хотелось разрыдаться или хотя бы всплакнуть, но что-то ни плакалось, ни рыдалось.
Вдруг возвратился слух.
- ...в городе Гомеле, - говорил Ваня Сорокин, - в каком-то научно-исследовательском институте, вывели такие бациллы, которые вызывают разные массовые настроения. В одной пробирке, положим, сидит бацилла, которая может взбунтовать целый областной центр, в другой бацилла отвечает за небывалый подъем во всех слоях населения, в третьей бацилла внушает доверие к руководству. И вот я думаю: а здорово было бы обзавестись такой отдельной пробирочкой и навести в нашей больнице шмон. Представляете: являюсь это я в приемный покой и командую медицинскому персоналу: "Становись! На первый-второй рассчитайсь! Где у вас тут можно начальству опохмелиться?" С понтом я генерал в отставке...
- Вы как хотите, мужики, - сказал Александр Маленький, - а я вот выпишусь из больницы и сразу пойду в бандиты. Попрошусь в какую-нибудь шайку, скажу "надоело мне, ребята, ишачить на это поганое государство", по-моему, должны взять...
- А не проще ли свою банду организовать? - предположил Робинзон Папава.
- Ты чего ехидничаешь-то?! - обиделся Александр.
