Е Натали - Парадоксы
Аллочку "ненасытный ротик". Странно, к чему бы это. Ну, да ладно. В
результате содержимое директорского шкафа пополнилось несколькими
хрустящими простынями и байковым одеялом.
Все же в конце августа здорово тянуло из-под двери по полу.
*
С Е Н Т Я Б Р Ь
Не забывай, как пахнет
женская подмышка...
Толя забежал перекусить в кафешку в центре города. Свободных мест в
обеденное время почти не было, и он попросил разрешения и спланировал за
угловой столик к даме с роскошными плечами и осиной талией. Больше он
ничего рассмотреть в этой тесноте и не мог. Понемногу разговорились.
Дашенька вернулась из отпуска. Она прекрасно отдохнула на Рижском
взморье. Сейчас никуда не спешила, переживая последние набегающие волны
своего бурного приморского романа. У нее были еще не остывшие абрикосовые
щечки и темные взволнованные глаза в обрамлении густющих ресниц. Сегодня
Анатолий дела свои отложить уже не мог. Поэтому они сговорились
встретиться через день. И встретились. Кассета с фильмом "Племянник мадам
О" моментально высекла искры из них обоих. Хотя Толя в шутку и отбивался,
говоря, что живым он не дастся, устоять против глубинных волн женского
желания вряд ли возможно. Разве что только совершенно немощному и
больному. Анатолий не был ни тем, ни другим. Раздевали они друг друга
томительно-медленно, наслаждаясь каждой жилочкой, бугорком и впадинкой. Не
сговариваясь, вместе пошли принять душ. Потом вытерлись быстро. Скорее,
чуть-чуть промокнули влагу с кожи. Ноздри хищно вдыхали аромат чисто
вымытых тел. Прикосновения были настолько острыми, что Дашенька едва не
потерял а равновесие и смогла только покрепче ухватиться за край ванны,
чтобы не поскользнуться. Толя закрыл было кран. Потом снова его открыл.
Если честно, то из ванны они не вышли и до постели в тот раз так и не
дошли.
*
О К Т Я Б Р Ь
Алеша уже больше года не виделся с Катериной. Жар их совместных
ночей поостыл, и ее светлый образ начал уже понемногу тускнеть в памяти. И
вдруг, на выходе из метро "Кропоткинская" кто-то совершенно неожиданно
тронул его за рукав.
Да, это была она - та хорошенькая и страстная медсестричка, которую
Алексей пару лет назад отбил у двух пещерного вида хулиганов. Подхватив
Алешу под белы руки, увлекла в сторону от потока входящих людей - за
павильон, в полумрак.
Как ты, что ты, где ты, не разбиваешь ли снова в кровь свои кулаки
насмешливо. Вопросы сыпались легким горошком и, похоже, ответа особенно-то
и не требовали. А тем временем, пока одна рука придерживала парня за
ремешок, другая умело расстегнула короткую молнию.
И вот уже жаркая ладошка нащупала головку и начала нежно пожимать ее
и поглаживать. Пальчики уверенно и настойчиво за неспешным разговором
начали доить бычка, пока не добились своего. Полностью не выдоили. Лукаво:
ой, как неудобно. Едем быстрее ко мне. Здесь ведь совсем недалеко - по
прямой. Да не бойся ты, едем. Или уже совсем меня позабыл? Дома Катенька
быстро привела одежду в порядок и все болтала и шутила без остановки. На
столе мигом появились закуски и неплохой набор напитков с "долгоруковкой"
во главе. И ведь до чего резов и живуч оказался его разгульный тамбовец. А
ведь провалялся последний месяц буквально мертвец мертвецом. Теперь он
мало того, что воскрес, еще и разбудил в Алексее пошлое красноречие. И
того неожиданно понесло. Как говорит моя мама: не живи с неженатым. Он
раньше не женился, и на тебе не женится. Не живи с разведенным. Он с
прежней женой развелся, и с тобой разведется. А живи с женатым. Он с женой
регулярно живет, и с тобой тоже жить будет. Ну хватит, хватит, Алешенька,
а ты хочешь заглянуть прямо в меня? Да ладно, не стесняйся. У меня есть
одно вот такое волшебное зеркальце. Посмотри, как тут все красиво и
сладко... И снова завертел Алексея чумовой и горячий вихрь.
*
Н О Я Б Р Ь
Через два месяца после сентябрьских штормов и вихрей, Дашенька и ее
верная подруга Оля устроили для нас с Петром вечеринку на четверых.
Хорошо посидели, Слово за слово - перешли к музыкальной программе.
Напряжение было уже так велико, что мы никак не могли танцевать медленные
вещи вплотную.
Пришлось махнуть рукой на танцы и разбрестись по комнатам. Тугое
тело Дашутки просто звенело от сдерживаемого желания. После жаркой и
недолгой (для меня - длинною в вечность) возни раскаленный клинок нашел
свои живые ножны. Но вдруг полураненый зверь начал так метаться среди
ветвей, что пришлось многократными ударами нежно добивать его, раз за
разом все глубже вонзая уже обагренную сталь. Мы тенью проскользнули к
ванной. Дашенька вышла первой, я немного задержался. А когда вышел
столкнулся с пышной и смущенной грудью Оленьки. Она не вскрикнула, не
прикрылась. Только жадно обшарила меня взглядом и бесшумно проскользнула в
дверь, слегка прижав мою шайбу к бортику. А когда девчонки уезжали, Оля
невзначай оставила свои сережки на кухонном подоконнике. И через пару
недель не преминула лично и углубленно заехать за ними.
*
Д Е К А Б Р Ь
Холеная, статная англичанка Ниночка, Нина Андреевна упорно не хотела
ставить мне зачета в третьем, зимнем семестре. Всегда улыбчивая и
приветливая, на последних занятиях она начала немного нервничать, а на
меня - так просто взъелась.
Перед предстоящим горным сезоном мы должны были участвовать во всех
лыжных гонках по схеме: три пятерки, две десятки, пятнашка, и - обратно в
том же порядке. Это означало, что все зимние субботы у нас были забиты
мазями - палками - шапочками и ботинками.
Но самое интересное, что Ниночка тоже не пропускала ни одного
соревнования. В женских забегах она участвовала не всегда, но вот уж
посмотреть на нас, заиндевевших и розовых, приходила всегда.
И вот она внезапно заболела. Кто-то на нее сильно чихнул, или сама
простудилась. А тут как раз - зачетная сессия. Зачеты-автоматы выставить
Нинон успела, а у меня, бедолаги, новая страничка зачетки оставалась
девственно чистой. Как я.
В пятницу мне передали записку, чтобы в субботу, после лыжной гонки,
взяв зачетку, явился по такому-то адресу.
Ну, я и явился. Потный, в шапочке, в лыжных ботинках и, конечно же,
без зачетки. Лыжи воткнул в снег у подъезда. Слава Богу, в нашей "деревне"
на них никогда не покушались. Нина Андреевна открыла сама, встретив меня в
халатике, без температуры, но с блестящими глазами. Ни слова о злополучном
зачете в тот день сказано не было. Да и к чему. Я, конечно, душистый чай с
плюшками выпил. И градусник поставил. Море ее нерастраченных чувств
захватило меня ну прямо по Айвазовскому. Вал за валом накатывали волны на
прекрасно ухоженный пляж. А девятый вызвал у англичанки такое смятение,
что стало немного не по себе - вдруг душа отделится от тела и воспарит.
Соседи наслушались в эту субботу столько... Но в стену никто не стучал
не то, что в общаге. Чувствуется, культурные люди. Сколько времени уж
прошло, но топик про Розу Шефигуллину, которая предложила свой глаз
американскому негру, до сих пор не могу позабыть.
* * *
Книга "ПАРАДОКСЫ" | И Н О К И
И Н О К И
Учитель, спускаясь к ученикам с заоблачных высот знания, отлично
осознает, что было оставлено им в горах и что предстоит оставить в
долинах.
Поэтому настоящий Учитель имеет скорее местопребывание, чем
местожительство. Он как бы незримо входит в жизнь своих подопечных
иноков грохочущего мира.
Украшает каждый разгорающийся спор, но не удлиняет его.
Сожалеет, но не упрекает ушедших учеников - значит, им так было
нужно.
Защищает, но не ломает копья после спора.
Утверждает, не являя смущенья, правоту оппонента - ведь важно иметь
желание узнать.
Разит метким словом, но не принижает и не оскорбляет.
Благодарит учившихся у него - научивших его самого.
И никогда не забывает своих учеников.
*
ЗАЯЧЬЯ ЛАПКА ВРЕМЕНИ
По отношению к тем, кто на закате, молодые большей частью
снисходительны, редко - непримиримы. А эти опытные старцы зело агрессивны.
Ведь богатство юности промотано. Жизнь на излете. Терять больше нечего.
И тогда вечно брюзжащий, но хваткий старик идет на штурм юности,
используя свое положение, возможности и деньги. То есть мертвую часть
своей души. Опыт, расчет и корысть, словно ржавчиной, покрывают сердца,
попавшие в его цепкие пальцы.
Возможно, потом будут отрезвление и ужас перед содеянным. Но время
заячьей лапкой смахнет со стола немногие "золоченые крошки счастья".
Невостребованное или разбитое уже невосстановимо.
