Александр Саверский - Демиург
- Угу.
- Ну вот. А потом..., потом, - Пирс немного покраснел, - мы с тобой ... хм! летали.
- Ну-ну?
- Что, "ну"? Потом было ощущение невероятного блаженства и какого-то всезнания что ли.
- А дальше-то, что?
- Дальше?.. Хм, дальше... А дальше я лежу в постели с клопами в третьесортной гостинице Каира и рядом ты.
- Замечательно! Как в кино: шел - упал, встал - гипс.
- Так ведь... Уж не хочешь ли ты сказать, что ничего не было? встревожился Пирс.
- Почему же, очень даже было. Только прошло уже две недели, как мы сюда вернулись, точнее - нас вернули.
- Что, прямо сюда? - Пирс снова с изумлением оглядел комнату.
- Вот именно.
- Неплохо. Но почему же я этого не помню, а ты - помнишь?
Саша снова заулыбалась:
- Ну-у, пути Господни неисповедимы. Ты же говорил о раздвоенности сознания.
- Говорил.
- А когда вспыхивал свет, тебе казалось, что ты что-то теряешь в каждом гроте?
- Было и такое.
- И ты по-прежнему ничего не понял?
Пирс тупо смотрел на Сашу, пока в его глазах не загорелся огонек:
- То есть ты хочешь сказать, - начал он медленно, - что у подножия Сфинкса я оставил свое физическое тело, а внутри Сфинкса были наши тонкие ..., - Саша паузой подтвердила эту мысль, давая Пирсу во всем разобраться самому, и он, все еще медленно продолжал, - а наш полет ... и все прочее - это дело наших душ?
- Я бы сказала, что под конец даже высшего аспекта - монад, причем в их высшей, духовной составляющей.
- То есть в каждом гроте я оставил по телу?
- Примерно.
- Но это же невиданный доселе грабеж. То-то я терял, сам не зная чего, а оказывается всего-то ... себя, - Джонатан начинал заводиться.
- Ну-ну, не кипятись, - успокаивающе произнесла девушка.
- О'кей, но все же: как мы оказались здесь?
- Вот уж не проблема для египетских жрецов, которые в свое время перетаскивали многотонные плиты одним словом при строительстве пирамид.
- Пожалуй, ты права, но почему ты помнишь, а я - нет? - не унимался Пирс.
- Дело в том, что мое сознание было как бы размазано по всем телам, а твое после каждой вспышки яркого света прерывалось. Поэтому, когда тебя вернули сюда, собрав заново, ты и не мог этого помнить.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что я был мертв?
- К сожалению.
- Что за бред? - Пирс снова возмутился.
- Конечно бред, - спокойно отреагировала Саша, - тем более, что двое господ из полицейского управления уже две недели пытаются понять: какого черта смотрители пирамид находят двух европейцев, занимающихся любовью у подножия Сфинкса, при чем один из них не дышит и сердце его не бьется. А потом один из них исчезает из морга, а второй, точнее, вторая - из тюрьмы.
Пирс молчал. Ему действительно было трудно запихнуть в свои мозги то, что рассказала Саша. Потом, глядя на ее саркастическую улыбку, он снова, растягивая паузы между словами, произнес:
- То есть ты хочешь сказать, что все, что произошло с нами там, то есть у лица Изиды, было в точности повторено на глазах каких-то людей?
- Ну, каких-то это слабо сказано, поскольку было уже девять часов утра, и ...
Вот тут Пирс не выдержал и вскочил с кровати:
- Что? Тысячи оголтелых туристов наблюдали за тем, как мы с тобой...? Мой Бог..! Я не верю.
- И правильно. Только, когда снова придут полицейские, ты должен сказать, что с двадцать первого по двадцать шестое марта ты был здесь вместе со мной. Твои ассистенты это подтвердят.
- Нет, я не верю, я не понимаю. Этого просто не может быть.
- Конечно, нет! - Саша подошла к возмущенно расхаживающему Пирсу и положила ему руки на плечи, остановив его, потом мягко заглянула ему в глаза и с обычной улыбкой сказала, - а знаешь, у нас будет ребенок.
Пирсу стало дурно до слабости в коленях, потом смешно, потом весело, наконец - радостно и, подхватив Сашу на руки, он закружил ее по комнате.
ГЛАВА 3.
Охо находился в состоянии шока, вызванного маршевым ритмом ножа, около получаса. Это было почти бессознательное состояние, во время которого ученый просто не мог думать или анализировать. Перед ним проносились картины подчиненных ему людей, государств и целого мира. Он видел кровь, но она не трогала его; он видел смерть, но она его не пугала; он наблюдал, как миллионы людей и механизмов по его приказу проходят по всей планете, бескомпромиссно исполняя его приказы, подчиняя его воле все, на что падал его взгляд.
Испуг от этих видений пришел позже, когда осознание самого себя вернулось. Охо понял, что им немалое время владело состояние, присущее лидерам фашистских движений. Именно это испугало его. Еще бы: его отец и мать были сожжены в концлагере во время Второй Мировой. И вдруг он, ученый, бывший в молодости идеалистомромантиком, и всегда отрицавший господство одних людей над другими вне зависимости от мотивов, ощущает в себе не просто мимолетное желание власти, он видит себя реальным властителем, где всякое его желание исполняется беспрекословно. Тут было о чем подумать.
Невеселое, но напряженное размышление вернуло его мысли к пирамиде. Он стал анализировать причину возникновения и действия непонятных объектов. Разочарование..., облегчение..., легкая угроза пирамиде, первый испуг от движения объектов в его сторону..., сильный страх, смешанный с острым желанием избавиться от прыжков всякой твари внутрь его тела, и, наконец, жесткий приказ об уничтожении - все это последовательно было воплощено прибором в реальность. Проблема заключалась только в том, что Охо совсем даже не просил прибор материализовывать эти эмоции. Странно было и то, что сандвич не был уничтожен прибором, и не делал попыток раствориться в теле ученого, минуя пищевод.
Тут-то и пришли на память слова Пирса о том, что большая часть человеческих эмоций бесконтрольна, а потому совершенно неизвестно, по какому принципу прибор будет их материализовывать. И здесь можно ждать всяких неожиданностей.
"Чертов Пирс со своими предсказаниями! - отыгрался на друге незадачливый ученый. - Накаркал невесть чего - расхлебывай теперь."
Охо начал понимать, что, если в случае с сэндвичем, он указал прибору конкретный процесс и образ желаемого, то в других случаях он не собирался ничего материализовывать, просто испытав эмоции. Это заставило прибор вернуть астральные импульсы в плотном виде к месту их возникновения, то есть в те центры сознания ученого, которые эти эмоции породили. Получалось, что прибор работает абсолютно нормально. Это он, Охо не совсем в порядке. Подобное допущение заставило мужчину с удивлением и уважением посмотреть на свое творение, скромно возлежавшее на прежнем месте, и делавшее вид, что ничего особенного не произошло.
- Ух, хитрюга! - вслух, как к живой, обратился изобретатель к пирамиде. - Кто же тебя научил придавать форму эмоциям и желаниям? - Охо задумался на секунду, а потом все также вслух продолжал: - Впрочем, схема материализации позволяет, очевидно, воспринимать форму непосредственно в том виде, в котором она существует на астральных уровнях материи. И в этой же форме прибор воссоздает их в плотном мире, как бы разворачивая проекцию. Недаром же все эти ..., черт! я даже не знаю, как их назвать ... - эти твари ни на что не похожи и какие-то размытые. И каков же изо всего произошедшего вывод?
Ответ дался ученому нелегко, поскольку возникал парадокс между необходимостью контролировать эмоции с одной стороны и обитанием этих эмоций в подсознательных областях сознания, до которых Охо никогда даже не пытался добраться.
- Хм! Вот Пирс, тот мастер на такие дела. Но ведь прибор мой, а не Пирса. Значит и я должен научиться контролировать себя. - Никаких других вариантов разрешения этого парадокса не возникало, хотя в ответ на последние слова кто-то внутри Охо сомнительно хмыкнул: "Как бы наоборот не вышло!", но ученый отмахнулся от этой поправки.
- Да и вообще все это не столь важно. Это лишь детали! А приборчик-то работает! Работает! А?! Вот что важно! А остальное приложится. - После этих слов творец творца погрузился в мечты.
ГЛАВА 4.
Джонатан Пирс умиротворенно наслаждался красотами гор, плывущих мимо окна его автомобиля. Одной рукой он перебирал неразлучные четки, что не мешало ему другой рукой огибать все изгибы горной дороги. До виллы Охо оставалось около мили, и Пирс остановил машину на своем излюбленном месте. Отсюда открывался чудесный вид на альпийские хребты и вершины гор, а внизу раскинулась уютная долина, где и нашли прибежище не более двух сотен коттеджей и вилл, одна из которых принадлежала его другу.
Вдыхая легкий воздух гор, перемешанный с запахом диких цветов, Джонатан осмысливал причины своего внезапного решения приехать к другу. Дело было в том, что именно сегодня собрался симпозиум, которого Пирс ждал три года, подготавливая мощный доклад, исследующий аспекты буддизма.
"Тогда, почему же я здесь, а не на симпозиуме? - спрашивал он себя, вспоминая как в аэропорту Каира помимо своей воли, он вдруг заказал билет в Италию, вместо того, чтобы лететь в Нассау. - Не хочу об этом думать, но похоже, Охо все-таки собрал эту свою штуковину, исполняющую желания. Чем же другим объяснить мое присутствие здесь...? Если это так - продолжал он размышлять, - возникает второй вопрос: а не слишком ли много Охо на себя взял? Хорошо еще, если объект подобных экспериментов только я, но ... сегодня я, завтра эта долина, а послезавтра ... Да, черт возьми, неприятная история.
