Вера Панова - Собрание сочинений (Том 5)
Среди слуг были служанки, молодые, на все согласные. Пленницы из ближних и дальних стран. У одной пшеничные косы, как два колоса, спускались на грудь и колени, и ходила павой. У другой голова как деготь черная, была в мелких косицах, а белки голубые, а губы сухие, в трещинах, и в знойной улыбке раскрывались снежные зубы. Третья, как корица коричневая, носила серебряные кольца на руках, ногах, в ушах, а на лбу между бровями бирюзу, а в нос у ней вдета была костяная палочка. Отроду не слыхали древляне о таких диковинах! Служанки отгоняли мух, взбивали подушки, цедили в ковши из бочонков мед и подносили ласковыми руками, древляне пили-ели, ели-пили, и сколько раз взошло солнце и сколько раз село, сколько съедено было, и выпито, и целовано - все потеряли счет.
А между тем рыли яму на выгоне, где паслись Ольгины коровы. Перегнали стадо на другое пастбище и рыли в сотню заступов, погружаясь в землю по мере того как углублялась яма. Холмы свежей земли высились кругом.
На коне подъезжала Ольга, заглядывала. Ее спрашивали:
- Не довольно ли?
Она отвечала:
- Копайте.
Но вот ранним утром пришли от нее к древлянам, стали будить. Древляне храпели на все Поднепровье. Когда их растолкали, они не понимали ничего и просили:
- Рассолу дайте.
- Ольга зовет вас на великую честь, - сказали посланные. - Ступайте, там вам и похмелиться дадут, и всё. Пешком пойдете? Или коней подать?
Им рукой шевельнуть было невмоготу, и они вспомнили, что она наказывала.
- Не пойдем и не поедем, - сказали. - Ваш князь убит, ваша княгиня хочет за нашего князя, несите нас к ней в лодках!
- Придется, - сказали посланные. - Ваша нынче сила. - И, подняв лодки на плечи, понесли.
Они их несли мимо товарных складов, стоявших на берегу, и через Житной торг, и через Подол. И, видя такое, кузнец отбрасывал свой молот, гончар спешил остановить свой круг, купец навешивал замок на дверь - все побежали за небывалым шествием.
По всему Киеву пронесли Ольгины люди древлян, мимо кичливых хором и земляных изб, и отовсюду бежал народ со смехом и расспросами, а древляне сидели и гордились, говоря:
- Смотрите, смотрите, киевляне, как нас несут! - и подбоченивались, и супились с важностью, и выламывались всем на потеху. До последнего мига гордились и красовались, до того мига, когда полетели с лодками куда-то вниз и, очнувшись от падения, увидели себя раскиданными по глубокой холодной яме, стонущими и изувеченными.
Ольга наклонилась над ямой и крикнула:
- Что, сваты, нужно вам рассолу?
- Ох, - ответили они, - трезвы мы и без рассола!
- Довольны ли, - спросила, - честью?
- Ох, - ответили, - хуже нам Игоревой смерти!
- То-то! - сказала Ольга и махнула рукой. И заработала сотня заступов, засыпая яму.
Стояла дружина, стояли киевляне, стояли рабы. Все это видели.
Некоторые пальцами правой руки стали творить на своем лице и груди изображение креста. То христиане были.
Из ямы неслись стоны, хрипы - стихли. И не шевелилась могила больше. А заступы знай работали.
В тот же день опять пустили на этот выгон стадо, и добрые коровки живо утоптали разрытую землю.
Ольга же послала к древлянам верных людей и велела сказать так:
- Я на дороге к вам. Готова пойти, пожалуй, за вашего князя. Только сначала хочу справить тризну на могиле моего мужа Игоря. Наварите побольше медов в Коростене.
Древляне обрадовались и стали варить. У них без числа бортей было по лесам, залиться могли медом.
На всякий случай, однако, они вооружились как на битву, выходя за стены Коростеня встречать Ольгу. Но, к пущей своей радости, увидели, что при ней лишь небольшая охрана.
- Видим, - сказали, - что ты без злобы приходишь к нам. А где те, кого мы послали в Киев?
- Они за мной едут, - отвечала она, - с остальной моей дружиной. Задержались, охотясь. Ведите меня на Игореву могилу.
И тотчас все поехали кривыми тропами, пригибаясь под ветками, к Игоревой могиле.
Черны, черны, громадны были древлянские леса. Без провожатого никуда дорог не найдешь, пропадешь.
Сыростью дышала чаща. В невидимых болотах вздыхало, булькало.
В этих местах колдуны жили, умевшие превращать людей в волков.
Иногда развиднялось во мраке перед едущими. Тропа выводила на дорогу - колесный след по мураве. Открывалось поле, на нем жито росло, либо просо, либо лен.
На иных полянах пасся скот. Льняноволосые голубоокие мальчики сторожили его от зверей. За острыми частоколами виднелись крыши. Женщины в холщовых рубахах стояли у смотровых окошек, сложив под грудями руки в расшитых рукавах.
И опять погружались в лес, опять ветки хлестали по головам и хватали коней под уздцы. И выехали наконец на обширную поляну, где был насыпан бугор над Игорем.
Ольга сошла с коня, поднялась на бугор, он уж успел, горемычный, травкой порасти и цветиками запестреть. Легла и плакала, причитая что было голосу:
- Ох, злосчастье мое, отринут от меня мой ладо прекрасный! Ох, зачем мать сыра земля не погнется, зачем не расступится! Зачем не померкнет солнце красное! Муж мой Игорь, вот где лежит твое тело белое, пополам растерзанное! Вот где угомонились быстрые твои ноженьки, вот где закрылись соколиные твои оченьки! Не откроешь, не глянешь на свою Ольгушку! Не протянешь рученьки, не обнимешь свою голубушку!
Долго причитала, перечисляя приметы Игоревой красоты и силы и всё, чего ее лишила его смерть. И при этом билась головой оземь и ногтями царапала лицо.
- На кого ж, - говорила, - ты меня покинул, муженек! Без тебя я сиротинка горькая, былиночка на ветру! Кто ж теперь за меня заступится, кто меня оградит от бед!
- Мал заступится, - сулили древляне, утомясь ее жалобами и проголодавшись. - Мал тебя, сироту, оградит от бед.
Но она продолжала плакаться, пока сама не заморилась, а слушавшие к тому времени совсем изнемогли. Тем с большим рвением стали все пить и есть, рассевшись по склонам бугра и вокруг. На вершине сидела Ольга в черном платке и отдыхала от плача.
Тут пошли в ход меды, сваренные в Коростене. Разливали их и разносили Ольгины отроки, отборные, толковые: поведет княгиня бровью - они понимают.
Она поводила бровью вправо и влево и приказывала пить за здравие князя Мала. А древляне, чтоб показать ей, в какое племя она идет замуж, боролись между собой: скидывали рубахи и, сцепясь попарно, топтались перед ней. Тела их были облиты потом, как маслом, и поляна полна пыхтенья и ругани. А пьяные их жены толкали Ольгу в бока и показывали пальцами, чтоб она любовалась, и смеялись бесстыжие простоволосые женки с цветами в косах, умыкнутые у вод.
Потом бороться уж не могли и только песни пели, кто какие умел. А когда истек день и месяц высветился в небе - и петь мочи не стало. Как поленья валялись древляне, и мужчины и женщины. Ольга встала, затянула платок под подбородком и сказала своим:
- Рубите.
Ее дружинники вытащили из ножен широкие мечи и стали рубить подряд, так и катились головы вниз по бугру.
Уж ночью кончили свою работу дружинники. Вытерли мечи травой - не просто было найти и траву-то сухую после этакой сечи, - сели на коней и тронулись давешним путем восвояси. Хмелем и кровью пахла ночь. Ухал леший в чаще. Яркий месяц стоял над Игоревой могилой, озаряя тихо лежащих безголовых мертвецов.
Глухо прошла осень, за ней зима.
Засев дома, Ольга убивалась об Игоре, истово пила свое вдовье горе.
От горя посеклись ее волосы, и ввалились щеки, и сама собой скорбно качалась голова.
Бессонными, бесконечными стали ночи. Все храпят в дому, а она подымется и бродит.
Для одиноких ее блужданий зажигали на ночь в дворцовых покоях светильники.
Но всю осень и зиму работали оружейники на Подоле, заказ большой им был от княгини, и они старались.
Весной, по ее приказу кликнутые, стали стекаться в Киев молодые ребята. Ольга с башни смотрела, как их обучают на лугу: как они стреляют в цель, мечут копья и скачут друг на друга, выставив щиты.
И тронулось войско, бряцая железом.
В кольчуге и шлеме ехала Ольга среди воинов. И Святослав ехал, ему было четыре года, уже стригли ему первый раз волосы и посадили на коня.
Шумно переходили речные броды. Отдыхали в охотничьих становищах.
От просеки, по которой ехали, отделилась дорожка, сырая, оплетенная корнями, как змеями. Ольга со Святославом и воеводами поехала по этой дорожке.
Там в лесной глубине рос древний, древний дуб. Как уголь черные были ствол его и ветви, на которых едва раскрывались махонькие изумрудные листочки. Черней угля было дупло в стволе, очертаниями подобное яйцу, с гладкими, будто обточенными краями. На ветвях висели ленты, мониста, цветные тряпочки.
Вокруг была расчищена круглая полянка: дуб стоял в кольце света, в кольце небесной голубизны. А чтоб никто не коснулся этого ствола с таким глубоким, прекрасным тиснением коры, была устроена ограда из кольев. И ограда, и вся полянка заляпаны птичьим пометом.
