Максим Горький - Тимка
- Сейчас я схожу,- услужливо предложил дьякон и пошел, тяжело шлепая по лужам босыми ногами. Я отправился за ним. На дворе дьякон тихонько сказал мне:
- Конечно,- это Хлебников... верно?
Я промолчал.
- Ты как думаешь?
- Не знаю кто...
- И я не знаю, конечно. Кто-нибудь убил же! Без озлобления - не убьешь. А кто злобился на него? Ага!
Дверь в квартиру Кешина была не заперта, мы вошли, оглянулись,- в полутемной комнате было тихо, пусто.
- Где же он? - бормотал дьякон.- Эй, Кешин!
На столе у окна, освещенная солнцем, лежала маленькая книжка, я взглянул в нее и прочитал на чистой странице крупные угловатые слова:
Обупокоенiи
новопреставлиннаго раба Семенна,
- Смотри-ко,- сказал я дьякону.
Он взял книжку в руки, приблизил к лицу, прочитал запись вслух и бросил книжку на стол.
- Обыкновенное поминанье...
- Его тоже Семеном зовут.
- Ну, так что? - спросил дьякон и вдруг посерел, вздрогнул, говоря:
- Стой - новопреставленного? Ново... Он выбежал в сени, на что-то наткнулся там, загремел и дико зарычал:
- У-у...
Потом в двери явилось его туловище,- он, сидя на полу, протягивал руку куда-то в сторону, пытался выговорить какое-то слово и - не мог, дико выкатывая обезумевшие глаза.
Я, испуганный, выглянул за дверь,- в темном углу сеней, около кадки с водою, стоял Кешин, склонив голову на левое плечо, и, высунув язык, дразнился. Его китайские усы опускались неровно, один торчал выше другого, и черное лицо его иронически улыбалось. Несколько секунд я присматривался к нему, догадываясь, что он повесился, но не желая убедиться в этом. Потом меня вышибло из сеней, точно пробку из бутылки, за мною вылез дьякон, сел на ступенях крыльца и жалобно забормотал:
- Вот,- а я на Хлебникова подумал... ах, господи!
По двору бегали бабы, на огороде кто-то выл.
- Скорей!
Шел Хлебников, держа в руке грязную галошу, и пророчески, громко говорил:
- Живущие беззаконно так же и умрут!
- Да будет тебе, Иван Лукич! - заорал дьякон.- Кешин-то повесился...
Какая-то баба охнула, и стало тихо. Хлебников остановился среди двора, уронил галошу, потом подошел к дьякону и строго сказал:
- А ты, зверь, меня оклеветал вслух, при всех! Меня!
Не заглянув в сени, он сел на крыльцо рядом с дьяконом, успокоительно говоря:
- Сейчас полиция придет!
Но, высморкавшись, добавил с грустью и благочестиво:
- О господи, векую оставил нас еси?
Потом спросил, косясь в темную дыру сеней:
- На поясе удавился, на шелковом?
Дьякон пробормотал:
- Отстань Христа ради...
