Борис Поюровский - Былое без дум
1952-1943. Учился девять лет в знаменитой московской 110-й школе под предводительством директора Ивана Кузьмича Новикова. Говорю "девять лет" не потому, что мне не удалось доучиться до финиша десятилетнего среднего образования, а потому, что первый класс я закончил в г.Чердыне, в эвакуации. Школа № 110 тогда была на редкость элитная и престижная. Детей привозили на ЗИСах, и попал я туда только потому, что жил в соседнем от школы дворе и физически попадал в самый что ни на есть "микрорайон" 110-й школы, хотя в те времена такого понятия не существовало.
1943-1934. Счастливое детство. Дача в Ильинском (Рязанская ж.д.). Попытка музыкального воспитания. Бабушка и няня. Молодые родители. Дровяной склад в устье Мерзляковского переулка. Трехцветная кошка. Плотники во дворе едят языковую колбасу со свежим батоном. Больше ничего не помню.
Борис Михайлович! К барьеру!
Зажмурившись,
окунаю память на глубину тридцати шести лет
и воспроизвожу облик Александра Ширвиндта
образца пятидесятых годов.
ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Это произошло в самом начале 1957 года. По приглашению Софьи Владимировны Гиацин-товой Бенедикт Наумович Норд ставил "Первую Конную" Вс.Вишневского в Московском театре имени Ленинского комсомола. На премьеру были приглашены бывшие буденовцы и, конечно, сам Семен Михайлович. Зрительный зал сверкал орденами и медалями. Многие плохо слышали, плохо видели, с трудом двигались. Но все искренне радовались встрече. Чувствова-лось, что люди приехали сюда из разных мест специально по такому торжественному случаю. Будто даже не спектакль собрал их вместе, а сами воспоминания о далекой юности: "Бойцы вспоминают минувшие дни..."
Норд поставил пьесу Вишневского как документальную драму, сочиненную самой действительностью. Многочисленные эпизоды соединялись в целое повествование с помощью кинохроники. Это было небольшое, всего на две минуты кольцо, много раз повторявшееся между сценами. Бывшие буденовцы с восторгом узнавали себя и своих товарищей на экране. Но может быть, им только казалось, что это они. А уж в антракте такие споры начинались! Кто скакал слева, кто справа? Как звали кобылу? Да мало ли какие неточности могут возникнуть в воспоминаниях о событиях почти сорокалетней давности!..
Роль белого офицера исполнял дебютировавший Александр Ширвиндт. После окончания представления мы беседовали с Бенедиктом Наумовичем и Софьей Владимировной, и кто-то из них сравнил Ширвиндта с молодым Прудкиным-Шервинским. К сожалению, я не видел знаменитый мхатовский спектакль и поэтому не имел собственного мнения. Однако понимал, что сравнение это должно быть лестно для дебютанта, тем более что Прудкин, блистательный характерный актер, не раз пленял меня во многих других ролях.
Сочетание особых внешних данных, вызова с усталостью, чистоты с порочностью, как нельзя кстати пришлось для образа. Жадная нетерпеливость насильника становилась особенно отвратительной оттого, что мы видели перед собой человека внешне вполне благопристойного. Напомню, что роль-то была эпизодическая, где нужно за пять-семь минут успеть рассказать о многом.
Первая встреча, конечно, памятна. Но затем наступила какая-то пауза, и я потерял из виду Ширвиндта на несколько лет. А тут подоспел Новый год, и хотя праздник этот сугубо семейный, я, как человек в ту пору холостой, решил провести его в Доме актера. Шум, гам, танцы, аттрак- ционы, лотерея, всевозможные конкурсы, зарубежный фильм и "капустник". Его придумали и сделали несколько человек: Лев Лосев, Анатолий Адоскин, Всеволод Ларионов, Леонид Сатановский, Элла Бурова, Майя Менглет, Нина Палладина и, конечно же, конечно же, Александр Ширвиндт и Михаил Державин.
Успех оказался грандиозным. Зал умирал от хохота. Это был настоящий сатирический театр миниатюр, в котором высмеивались фальшь, показуха, головотяпство, невежество. На них не смели поднять руку профессиональные театры, эстрада, кинематограф, литература. Даже в годы хрущевской оттепели, когда наступила некоторая либерализация и уже стала возможной постановка трилогии Маяковского, "Мандата" Николая Эрдмана, других запрещенных прежде пьес, на произведения современных авторов это не распространялось. Любая, самая робкая критика немедленно расценивалась как клевета, попытка опорочить и подорвать существующий строй. Достаточно вспомнить судьбу зоринских "Гостей" и "Римской комедии", "А был ли Иван Иванович?" Хикмета, "Теркина на том свете" Твардовского...
"Капустник" - давнишняя форма внутренней театральной жизни, из которой родились в свое время знаменитые театры "Летучая мышь" Никиты Балиева, "Кривой Джимми", "Кривое зеркало" и многие другие, - был в те годы настоящей отдушиной, кислородом. Новогоднюю программу решили повторить в будни, - успех тот же, если не больший. Вся Москва рвалась на пятый этаж в Дом актера, у всех для этого были веские причины. Иногда спектакль играли по два раза в день, но удовлетворить всех желающих все равно не удавалось. Слух долетел до берегов Невы, и вот уже Эскин, бессменный руководитель Дома актера, отправляется во главе талантливой труппы поделиться своей радостью с ленинградцами. С той поры каждая новая программа после премьеры в Москве обязательно показывалась и в Ленинграде.
Александр Семенович Менакер как-то доверительно сказал мне: "Шура Ширвиндт должен был бы иметь свой небольшой эстрадный театр миниатюр. Такие люди, как он, родятся не часто. Но разве у нас кто-нибудь ему это позволит?.."
Пока все. Дай отдохнуть, Шура. Вспоминай сам.
У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН!
Дорогой Боря! Извините, что я так фамильярно к Вам обращаюсь, уважаемый Борис Михайлович, но сорок лет нашего знакомства дали мне право обратиться к Вам именно так. Внимательно прочитав первую главку наших "диалогов", вынужден тебе сказать, что, во-первых, потрясен твоей памятью (я даже с трудом вспоминаю, где находится Театр имени Ленинского комсомола, хотя регулярно хожу туда на последние премьеры), умилен снисходительным отношением к моим первым шагам на сцене и мечтаю в дальнейшем узнать о себе еще много интересного.
В 1957 году Театр имени Ленинского комсомола ютился в зале, где Ленин когда-то сказал: "Учиться, учиться и еще раз учиться". Очевидно, именно поэтому весь уникальный особняк Купеческого собрания был впоследствии отдан Дому политического просвещения, где в огромных мрачных залах лежали тонны политических брошюр, которых никогда не касалась рука человека. Время от времени некоторые брошюры изымались в связи с кончиной или развенчанием очередного идеолога и попадали в соседнее помещение, где использовались в спектаклях театра как реквизит. В "Чайке" Эфроса я выходил в качестве Тригорина в сад и разговаривал с Ниной Заречной, держа в руках прекрасно изданную биографию Н. С. Хрущева Даже ты, Боря, этого не помнишь!
Впоследствии Марку Захарову удалось выселить Дом политпросвещения на Трубную площадь и на его месте оборудовать кабинет главного режиссера, по размерам и архитектуре напоминающий зал заседаний Совета Безопасности ООН. Сегодня, когда мы с тобой ведем эти диалоги, Дом политпросвещения уже выселен с Трубной площади, но ко времени, когда эта книга появится в книжных магазинах (если появится), может случиться, что Дом политического просвещения въедет обратно во все театры обновленного Союза.
В годы, о которых ты вспоминаешь, Театр имени Ленинского комсомола представлял собой странный организм. Не было режиссуры в прямом, профессиональном смысле этого слова, но было созвездие личностей. Во главе этих личностей находилась умнейшая, талантливейшая, необыкновенно проницательная и навсегда шокированная действительностью Софья Владимировна Гиацинтова и взрывная, мощная, безапелляционно прямая Серафима Германовна Бирман. Этот тандем руководил коллективом, что являлось уникальным случаем в истории мирового театра. Рядом были "старые мастера" Берсеневского театра Соловьев, Вовси, Пелевин, Всеволодов, Шатов, Брагин - удивительно одаренная, разбросанная своими собственными усилиями по всем мелочам искусства личность (писал эстрадные фельетоны и вступительные монологи, ставил массовые зрелища, выступая где угодно и в чем угодно, был остроумен, импозантен, круглосуточно ироничен и имел в жизни одну сверхзадачу сделать все возможное, чтобы любыми правдами и неправдами, подключая ко всему свое титаническое обаяние, не выходить на сцену родного театра - основной "помехи" его бурной жизни). Символично, что роль в "Первой Конной", о которой ты вспоминаешь, предназначалась именно ему и он, интуитивно учуяв во мне достойного продолжателя своего жизненного и творческого кредо, одним поворотом интриги свалил этот эпизод на мои хрупкие плечи.
Молодежь театра, его репертуарная основа - ученики Студии театра, мои друзья и "наставники": В.Ларионов, М.Лифанова, Л.Лосев, Леонид и Римма Марковы, Г.Карнович-Валуа - "тянули" репертуар, были любимцами своих учителей Гиацинтовой и Бирман и приняли меня в свой круг и в свою жизнь с испытательным сроком. А жизнь была бурная, веселая и воистину актерская. Римма и Леня Марковы жили в "пенале" размером в пять квадратных метров (это точные параметры), переоборудованном под жилье из служебной проходной театра во дворе дома, рядом с котельной и около огромной кучи угля. Из двери, с улицы, попадали в "кухню" (7,5 кв.м), а из нее - в холл, гостиную, столовую и спальню (4 кв.м). Этот метраж не мешал "особняку" Марковых быть круглосуточным салоном творческой молодежи Москвы. Сидя на полу, пел Коля Сличенко (как он тогда пел!), что-то тихо и мягко мурлыкал Володя Трошин (еще далеко было до звездного часа "Подмосковных вечеров"). Забегал "на огонек" Смоктуновский, отпущенный своей очаровательной, но строгой женой Суламифью (зав. женской пошивочной театра) погреться в лучах марковской личности.
