Нина Катерли - Дневник сломанной куклы
Тут он сел на свой диван и толкнул (произнес) целую речь. Мол, ему противно здесь жить и смотреть, как мамаша превращается в тряпку, в подстилку, а эта скотина вьет из нее веревки, что он, Вовка, решил ее наконец проучить. А потом уйти. Но, чтобы уйти, ему на первое время нужны деньги, а потом он, дескать, вернет.
- А меня - за что? - спросила я.
- Что - тебя?
- Мучить! Ты же знаешь, как я люблю Филю. - Тут я разревелась. Он подумал, потом заявил, что три дня можно потерпеть, а завтра он вернул бы Филю в любом случае. Потому что уверен: мамаша заплатит. За все надо платить, ясно тебе?
- Короче, тебе понадобились деньги на развлекуху, так? - констатировала я.
- А хотя бы и так! Я что - права не имею хоть последние месяцы жить по-человечески?! Из-за того, что... ей нравится трахаться с вонючим боровом? Вон, слышишь?
Он выразительно посмотрел на стенку в комнату мамы. Я, к сожалению, не глухая, а наушники были уже сняты...
- Молчишь? - продолжал Вовка. -Думаешь, я не видел, как ты сама этому козлу глазки строила?
У меня от злости даже дыхание захватило. Это я-то - глазки?! Да я видеть его не могу без отвращения! А Вовка... Он всю дорогу всех ко всем ревнует и выдумывает! Он...
Я вскочила, бросилась к Вовке и врезала ему по морде (имеется в виду лицо). Он - я видела, хотел дать мне сдачи. Но не посмел.
И тогда я крикнула:
- Врун! Врун! Да как ты смеешь... так - о матери? Сию же минуту отправляйся и приведи собаку. Ясно? Иначе я тебя окончательно перестану уважать. Ясно?
- Но... там же... там же все легли спать... - испуганно заныл Вовка. - Я не могу... я утром схожу, ладно?
- Никаких утром! Меня не касается, кто и где лег! - отрезала я. - Пойди и приведи. Утром скажем... ей, что ты Филимона нашел. Чего уставился? Да, нашел, Филя сбежал от... этих, от воров, а ты увидел его у нас во дворе. Все. Разговор окончен. Не приведешь - завтра все будут знать, кто ты на самом деле. То-то дедушка обрадуется!
Вообще-то я не собиралась доносить на Вовку, потому что была уверена Филю он приведет. Но то, что он выдумал про меня, было неслыханной, невероятной, гнусной клеветой, и отомстить ему за это было бы только справедливо.
Но Вовка без единого слова встал и ровно через полчаса вернулся с Филей. Тот, как ни в чем не бывало, облизал мне лицо, а потом прыгнул на Вовкин диван, улегся - нос под хвост и заснул.
Утром Вовка сбежал, пока все спали, я осталась и до ухода в школу успела очень складно наврать маме про чудесное возвращение Филимона. Мама была счастлива. А дядя Гриша - не больно, но уж на него-то мне было глубоко плевать. (Если угодно, для ханжей: его мнение было мне безразлично.)
После этой истории мы с Вовкой вдруг подружились, а то последнее время он на меня то и дело злился. А тут, похоже, стал уважать и даже немного побаиваться. А я, хоть и заступилась через силу за маму, в глубине души понимала, как ему противно видеть ее рядом с дядей Гришей. Ведь Вовка раньше маму просто боготворил, гордился, считал самой красивой и умной. Самой лучшей. А теперь...
Весной он ушел в армию. Лето я провела с бабушкой и дедом у них на даче в Комарово. А следующей зимой случилось... ЭТО.
С тех пор прошло больше пяти лет, бабушки уже нет на свете, дед постарел, хотя еще боевой. Мама?.. Об этом отдельно. А я из белобрысой дылды превратилась в длинноногую, белокурую красавицу. Но толку от этого абсолютный нуль.
ЭТО случилось за неделю до Нового, 1993, года, накануне дня моего рождения - мне должно было исполниться четырнадцать. Дядя Гриша все еще жил у нас, такой же пошлый и мерзкий. Сдавал якобы какие-то экзамены на курсах, хотя я-то была уверена: торгует на рынке или еще что-нибудь в этом роде.
Мне почти каждый вечер приходилось ложиться в наушниках, и от всего этого я стала нервная и злая, грубила маме, как раньше Вовка, а с дядей Гришей вообще не разговаривала. В декабре мама заболела. Сперва у нее был обычный грипп, но она не хотела лежать, ей, видите ли, никак нельзя пропускать уроки перед каникулами. Я писала уже, что с тех пор, как ее вышибли из "почтового ящика", мама работала в школе учительницей младших классов. И всегда повторяла (почему-то полемическим тоном), что это самое интересное и благородное дело учить маленьких.
Короче, мама, больная, занималась своим благородным делом, и однажды вечером у нее, естественно, поднялось давление, ее стало тошнить, а потом она вообще потеряла сознание. Дядя Гриша тут же принялся тупо поить ее водой, а вода лилась ей на грудь. Я побежала к соседям, у которых был телефон вызывать неотложку. Неотложка приехала быстро, врач сказал, что у мамы гипертонический криз и может случиться инсульт, позвонил в "скорую помощь", и маму забрали в больницу. Дядя Гриша поехал с ней, а меня не взяли. Уходя, дядя Гриша сказал, чтобы я не вздумала звонить деду с бабушкой - "их кондрашка хватит".
Я и не звонила. Сидела и думала, а вдруг мама умрет, уже умерла, в машине. Она была какая-то серая, когда ее положили на носилки. А губы и веки закрытых глаз - синие. Меня начало трясти. Я пошла на кухню, выпила воды из-под крана и стала ждать дядю Гришу. Единственный раз в жизни я ждала его с нетерпением. Он не шел и не шел, и я со злобой подумала, что, проводив маму, он спокойненько отправился к какой-нибудь девке и теперь развлекается. А я здесь жду. В конце концов я заснула - прямо в кухне за столом. А проснулась оттого, что меня раздевают. И обрадовалась сквозь сон - мама вернулась и укладывает меня спать. Я открыла глаза и увидела, что это - не мама, а дядя Гриша. И лежу я не у себя в комнате, а на маминой постели, а от дяди Гриши воняет водкой.
- Не надо, зачем? Я - сама... я сейчас... - бормотала я все еще сквозь сон и стала подниматься. Но он прижал меня к кровати, засмеялся и сказал, что самой - не положено. Он стаскивал с меня свитер, приговаривая: "Ну, киска, киска... какие у нас грудки..." Что-то он говорил еще, я вырывалась, но руки у него, даже у пьяного, были как из железа.
Тогда я закричала и стала царапаться, но ему это, кажется, понравилось, и он засмеялся своим мерзким квохчущим смехом.
Я кричала, что его посадят в тюрьму, плакала, опять кричала. Было очень больно. И страшно - казалось, он меня убивает. Он даже рычал, а сам пытался зажать мне ладонью рот, так что я чуть не задохнулась.
Лаял Филя. Через несколько минут, отпустив меня, дядя Гриша поднялся, весь потный, вышел и закрыл Филю в ванной. Пока он ходил, я вскочила, чтобы запереться на крючок. Но не успела. Дядя Гриша вернулся, сел со мной рядом и сказал, что если я хоть слово скажу кому-нибудь, что случилось, моя мама умрет.
- Она и так - еле жива, старушка, - добавил он, опять наваливаясь на меня.
И я поверила - если мама узнает об... этом, она умрет, точно.
Кошмар продолжался всю ночь. Я уже и кричать не могла. Только плакала и просила дядю Гришу отпустить меня. Ради Бога! Я никогда никому не пожалуюсь, никогда, клянусь мамой, я умоляю...
...Он квохтал, будто курица, которая снесла яйцо.
А потом внезапно выпустил меня, отвалился и захрапел, разинув рот. Я лежала ни жива ни мертва. За окном уже начало светать. Он все храпел, и я сползла с кровати на пол и, пошатываясь, на цыпочках пошла к двери. В нашей с Вовкой комнате была задвижка, можно еще загородить дверь шкафом...
В коридоре я упала, Филя громко залаял в ванной.
Дядя Гриша настиг меня, схватил и, сопя, понес в комнату мамы. И все началось опять.
По-моему, я была без сознания, когда он утром ушел. Во всяком случае, я этого не заметила. Помню, как потом встала, как, голая, брела, держась за стенку, в ванную, откуда, радостно визжа, вырвался Филимон. Помню, как долго мылась холодной водой.
А потом быстро оделась и взяла Филю на поводок. Надо было бежать отсюда. Как можно скорей! Сию секунду! Куда - решу потом, к бабушке, к соседям, просто - на улицу. Только скорее!
Не тут-то было. Он запер меня снаружи на ключ! Он может вернуться в любой момент, и тогда... Он - маньяк, садист, это ясно. Захочет - убьет. Хотя смерти я теперь не боялась, гораздо больше я боялась того, что он делал со мной ночью. Я трясла дверь и ревела. Дверь была железной, дядя Гриша сам поставил ее прошлым летом и очень этим гордился, мол, на свои ставил - и материал купил, и работа - его. "А так бы с тебя, знаешь, сколько содрали?"
Я вернулась на кухню и достала из буфета нож, которым режут хлеб. Он был большой и довольно острый. До сих пор не могу простить себе, что не вспомнила об этом ноже раньше, когда скотина захрапела ночью... Только полоснуть ему пониже кадыка... Всего один раз. Сколько раз потом я представляла себе это! Видела. Чувствовала, как нож с хрустом входит в ненавистное горло!
А тогда, стоя в кухне, я поняла: нет... нож меня не спасет. Маньяки обладают нечеловеческой силой, он вырвет у меня этот нож в одну секунду...
Выход был только один - окно. С третьего этажа можно как-нибудь спуститься. Например, слезть по водосточной трубе - она рядом с нашей лоджией. А можно перебраться на соседскую лоджию, у них не застеклено.
