Константин Станюкович - Том 4. Повести и рассказы
Не могла же она, молодая, цветущая и прекрасная, любить своего мужа, этого доброго, симпатичного Ивана Ивановича, невольно погубившего ее жизнь. Он слишком стар, и любовь к нему невозможна… противна природе. Чем же виновата она, что полюбила Скворцова, и как еще полюбила… Но сколько перенесла она мук из-за этого и как должна страдать, бедная!
— А я вот читала «Les Mensonges» Поля Бурже, — продолжала Нина Марковна, указывая на книгу крошечным мизинцем, на котором сверкал небольшой бриллиант, — подарок Скворцова. — Вы знаете эту вещь, Василий Николаевич?
— Читал.
— В переводе? — полюбопытствовала адмиральша, почему-то предполагая, вероятно, по скромному виду Неглинного, что он не должен знать иностранных языков.
— В подлиннике, — отвечал, краснея, молодой академист, основательно знавший три иностранные языка.
— И что же?. Нравится вам роман?
— Нет, не нравится, — решительно проговорил Неглинный. — И вообще я не люблю Бурже! — прибавил он.
— Не любите? Почему же? — удивленно поднимая на молодого человека глаза, спросила Нина Марковна.
Она сама была большая поклонница этого писателя и нередко в героинях его романов видела себя.
Прежде, чем ответить на этот вопрос, Неглинный, по обыкновению, на несколько мгновений задумался.
Его худощавое, застенчиво закрасневшееся, в веснушках лицо, далеко не красивое, но необыкновенно располагающее своим открытым видом, опушенное кудрявой рыжеватой бородкой, с высоким, большим лбом, несколько великоватым носом и добродушными, крупными и сочными губами, полуприкрытыми маленькими усами, — тотчас же сделалась серьезно и строго. И только голубые глаза его, умные и вдумчивые, светились выражением чего-то необыкновенно кроткого, чистого, почти детского.
— Мне кажется, — заговорил он, — автор слишком односторонен и клевещет на женщин, представляя их несравненно испорченнее и лживее, чем они есть… Вот хоть бы эта героиня. Разве возможна такая женщина, которая обманывает сразу трех и принадлежит всем трем? Нет, это невозможно! Это слишком безнравственно! — воскликнул Неглинный, оживляясь.
Его застенчивость почти исчезла, когда он заговорил об отвлеченном предмете. Как все целомудренные молодые люди, неиспорченные слишком близким знакомством с женщинами, идеализировавшие их, он продолжал восторженно и не без красноречия свою защиту, не догадываясь, конечно, что этот дифирамб был суровым обвинительным актом против этой самой, вдохновлявшей его, прелестной «мадонны»-адмиральши, которая за время своего пятнадцатилетнего супружества с Иваном Ивановичем сама бывала в затруднительном положении героинь Бурже. И если адмиральша, как героиня французского романиста, и не принадлежала одновременно троим, то двоим — во всяком случае, причем обманывала и мужа и любовника. Один только Скворцов имел счастье безраздельно пользоваться ее любовью.
Адмиральша, любившая не только «жертвовать всем» ради чувства, но и вести теоретические разговоры о чувствах, особенно с молодыми людьми, слушала Неглинного с снисходительной улыбкой, как слушают наивный ребячий лепет, и когда он окончил и вдруг притих на своем кресле, словно чувствуя себя виноватым, что много говорил, — Нина Марковна покачала головой и медленно промолвила:
— Как посмотрю я, совсем еще вы юнец, Василий Николаич, и вовсе не знаете женского сердца… Верно, вы редко бываете среди дам?
Неглинный смутился.
— Это верно… Я редко бываю… некогда как-то и вообще я не умею с ними разговаривать, но все-таки те женщины, которых я имею честь знать…
— Ангелы? — смеясь, перебила его Нина Марковна.
— Заслуживают глубочайшего уважения! — серьезно и восторженно докончил Неглинный и снова покраснел, опуская глаза.
«Однако, он совсем забавный, этот застенчивый, добрый бука! Верно, влюблен в какую-нибудь юную барышню и считает ее неземным созданием!» — решила адмиральша и не без любопытства взглянула на «забавного» молодого человека.
— Вы чересчур идеализируете нас, милый Василий Николаич, — заговорила она ласковым тоном старшей сестры, дающей наставление, — и это очень невыгодно и для женщин, и для вас…
Неглинный серьезно и вопросительно взглянул на адмиральшу, как взглядывал, бывало, на профессора, когда какое-нибудь положение казалось ему непонятным, и снова торопливо и смущенно отвел в сторону взгляд, любопытно остановившийся на несколько мгновений на этот раз на красивой обнаженной руке молодой женщины, и мысленно обругал себя за это «святотатство» скотом. Еще слава богу, что она не заметила!
— Хоть вы и очень милый и добрый человек, — я ведь кое-что слышала о вас от вашего друга, Николая Алексеича! — но, благодаря своему идеальному представлению о женщинах, наверно, беспощадно осудите ту из них, в которой разочаруетесь… а это так легко!.. Вы не простите ей ошибки, слабости, увлечения… И будете несправедливы, как и большая часть мужчин… А ведь женщину так легко осудить!! — прибавила адмиральша и вздохнула.
«Господи! Неужели она догадывается, что я знаю об ее отношениях к Скворцову, и думает, что я могу ее осудить!»
Эта внезапно блеснувшая мысль повергла Неглинного в ужас и отчаяние.
А ведь он действительно раньше осмелился осуждать ее!
«Ах, зачем я пустился в теоретические рассуждения, осел эдакий!» — подумал он в тоске, не зная, как ему быть теперь. И, необыкновенно деликатный по натуре, Неглинный совсем упал духом.
А Нина Марковна, ничего не подозревавшая и, разумеется, не думавшая, что Ника кому-нибудь расскажет об их отношениях, между тем продолжала:
— Сердце женщины очень сложный инструмент, милый Василий Николаич, и с ним надо обращаться бережно… очень бережно… Вот вы сказали: «неужели бывают такие лживые и безнравственные женщины, как героиня романа Бурже?..» Разумеется, бывают… Я, конечно, не защищаю ее… Она несимпатична, она не возбуждает даже сожаления, эта бездушная эгоистка… Но случается, что и порядочная, честная женщина бывает поставлена в такое положение, что ей приходится обманывать, как это ни тяжело. И какой страдальческий крест несет она за это… А вы, мужчины, не понимая женщины, готовы бросить в нее камнем…
Неглинный горячо протестовал.
Разве он говорил про таких женщин? О, он, хоть и мало знает их, но в состоянии понять, что жизнь создает трагические положения, когда самой чистой, нравственно прекрасной женщине приходится таить что-нибудь на сердце. Осудить подобную женщину-страдалицу — святотатство.
— Ужели вы считаете меня способным на такую… такую низость, Нина Марковна?
Всю эту тираду, и особенно заключительные слова, Неглинный произнес таким восторженно горячим тоном, с такой искренностью и чуть не со слезами на глазах, что Нина Марковна с изумлением взглянула на взволнованного Молодого человека и поспешила его успокоить.
— Отчего вы так волнуетесь? Я верю вам, вполне верю, — ласково промолвила она и заметила, что Неглинный просиял.
— Такие люди, как вы, нынче редкость… Вы слишком большой идеалист и за то вас ждет много разочарований… Что делать! В юности и я была идеалистка, а с годами стала недоверчивее к людям. Да и многие ли так относятся к женщине, как вы?. Многие ли ее понимают? Да, милый Василий Николаич, вы правы, в нашей жизни бывают трагические положения! — как-то загадочно протянула адмиральша и мечтательно-грустно задумалась, склонив чуть-чуть свою голову на руку.
Ей очень хотелось «высказаться» и дать яснее понять другу Ники, что и ее судьба трагична. Многие женщины ведь любят драпироваться в тогу непонятой страдалицы, особенно когда рассчитывают встретить горячее сочувствие. А этот доверчивый и несколько «смешной простофиля», по мнению адмиральши, с его идеализмом и застенчивостью, был таким благодарным слушателем.
И, после минутного молчания, адмиральша, словно бы очнувшись, проговорила:
— Наш разговор напомнил мне грустную историю одной моей хорошей знакомой, даже можно сказать, приятельницы, и я о ней задумалась… В самом деле, ее жизнь не из счастливых… Судите сами, Василий Николаич. Моя приятельница еще молода, ей тридцать лет, полна жизни, недурна собой…
«Прелестна!» — мысленно перебил адмиральшу Неглинный, догадавшийся, о ком идет речь.
— …Вышла она замуж совсем юной, не испытавши еще настоящего чувства, за превосходного человека, которого она уважала, но не любила… Этот брак par raison[8], конечно, был ошибкой с ее стороны, но не она была в ней виновата… я знаю… Она мне рассказывала…
Ну, а далее обыкновенная история… Через несколько лет супружества, моя подруга впервые узнала настоящее чувство… Она боролась с ним и не могла побороть его… Она полюбила другого безумно, горячо… Что ей было делать?. Сказать мужу, который боготворит ее, смотрит ей в глаза и живет ею? Разбить жизнь человека, которого она уважает и любит, как верного и доброго друга? На это у нее не хватает решимости, ей жалко его… И, наконец, какое она имеет право?
