Елизавета Михайличенко - И-е рус,олим
-- Проверим. Опиши три упомянутых неизвестным поэтом вида: "Пелядь, бельдюга, простипома -- украсят стол любого дома!"
-- Гы. Откуда эта прелесть? Не, при Сталине такого еще не жрали. И слова такие типографии не печатали, они еще в наборе рассыпались от ужаса. Простипома... Это что-то жирное?
-- Да, простипому однажды мой сосед по общаге пытался вымыть с мылом -жир убрать.
-- Мда... Мы живем сквозь действительность.
-- Это плохо или хорошо?
-- Это то, что есть.
-- Слушай... Что тебя канудит, а?
-- А тебя?
Одна ворона подобралась уже совсем близко. С каждым шажком она боялась все больше, и наконец страх обрушился на нее так, что птица потеряла голову и в ужасе метнулась прочь, забила крыльями и полетела -- лишь бы уцелеть. (C) проводили ее серьезными понимающими взглядами. Ветер гнал облака, ворона под ними летела в противоположную сторону. И казалось, что она одна -- против всего неба.
Кот
Даже в марте бывают минуты, когда голод бьет серпом по яйцам полового инстинкта. А уж в сентябре, когда начинаешь шерститься к зиме... В пасти еще оставался привкус загривка последней подружки. Коронная подсечка передней лапы с падением не прошла -- Полухвостый словно только этого и ждал. Меньше хвоста -- больше опыта. Разборка затянулась, Антуанетта совсем дошла -ластилась к стенке, измурлыкалась. На шуры-муры не осталось ни сил, ни терпения. Весь брачный ритуал потянул в лучшем случае на "квики". Почти сразу я прихватил ее за загривок, и свежевымытая какой-то дрянью шубка мягко заполнила пасть. Эх, сейчас бы пряную серую шерсть упитанной крысы!
Я взлетел на второй этаж и вежливым голосом обозначил свое присутствие под дверью Партнера по Симбиозу. Ни звука в ответ. Лишь в соседней квартире затявкал ирландский терьер -- самое тупое в подъезде существо, не упускающее любого повода лишний раз подать голос.
Я уговорил себя, что Партнер по Симбиозу в туалете. Дал ему время по максимуму. Великодушно накинул еще пять минут на чтение газеты. Заорал снова. Громко. И с тем же результатом.
Паника начала подниматься во мне, как шерсть на холке. Я мысленно переместил Партнера по Симбиозу в ванную и отслюнил ему дополнительные пятнадцать... даже двадцать минут. За все это время мне досталось лишь две блохи, от которых аппетит уже не разыгрался, а начал биться, как буйнопомешанный. Я взвыл.
Ирландский терьер Бенчик попытался завести со мной из-за двери беседу о любви между комнатными собаками и изменах среди них же. Все его мысли были так тошнотворно-банальны, что даже притупляли голод. Но уже фраз через несколько Бенчик впал в истерику, бился о дверь и визжал. Вертикалы оттащили его вглубь квартиры, приговаривая: "Отравить этого усатого паршивца!" Кого имели в виду эти сволочи, я предполагать даже не стал -- много чести.
Тут это совершеннейшее творение природы, мое треугольное ухо, дернулось, вычленив из какофонии внешнего мира прокуренный, пропитый и продажный голос Партнера по Симбиозу, его нетвердую (где-то на полбутылки) походку. Дело осложнялось тем, что он был не просто не один, а с самкой. И обо мне вполне могли забыть, как уже не раз бывало раньше. А если настойчиво не давать о себе забыть, то в этой ситуации могли вспомнить о педагогике, дрессуре и прочих уставах караульных служб, да и выкинуть, не накормив. Можно, конечно, и усиленно ласкаться, воркуя, как голубь. Но честь дороже.
-- И сколько же лет твоему мужу? -- понизив голос, чтобы не слышали соседи, поинтересовался Партнер по Симбиозу, пропуская самку в подъезд.
Мог бы голос и не понижать. Все равно, кроме меня никто по-русски в подъезде не понимает. А для меня и так громко.
-- Ой, оставь! Ему уже столько... Мешки под глазами уже больше мешков под членом!
Этого им хватило, чтобы проржать до конца восхождения на второй этаж.
Девица мягко двигалась, была неопределенной масти, с водянистыми глазами и маленьким сиамским хвостиком на затылке,-- верный признак если не полноценной стервозности, то как минимум скверного характера.
Когда на коврике у квартиры Партнер по Симбиозу обнаружил меня, он, вместо того чтобы быстро открыть и накормить, долго умилялся и рассказывал как он меня приручил, и какой я теперь умный и толстый. Последнее меня особенно возмутило. Не говоря уже о том, что с нравственностью у Партнера по Симбиозу было неважно -- ведь на момент так называемого приручения, на мне был ярко-красный антиблошиный ошейник, недвусмысленно свидетельствовавший, что животное несвободно... Впрочем, наблюдая его отношения с самками, понимаешь, что он вообще предпочитает хапнуть чужое, на что никакого права не имеет, поскольку котом не является.
Разговор обо мне, дорогом, их почему-то страшно возбудил. До кухни они так и не дошли. Раньше Партнер по Симбиозу сначала хоть поил их чем-то, спотыкался по дороге об меня, и это давало какой-то шанс...
-- Нет, я так не могу... Убери его!
-- Что?! Куда?!
-- Да нет... не его, дурачок... Кота!
-- Что -- кота?
-- Кот смотрит. Глаз не отводит. Хоть бы мигнул... Неловко.
-- Не понял... Перед кем неловко? Перед котом?
-- А чего он смотрит?
-- Ну... смотрит. Пусть учится. Мужу анонимку не напишет, не бойся.
-- Я в этом не уверена. Он так смотрит, что...
-- Не бойся, я ему твой адрес не дам.
-- Давай его прогоним.
-- Давай его лучше потом убьем.
-- Не надо, жалко киску.
-- А, видишь -- жалко. Тогда пусть смотрит и завидует. Я поспорил, что отучу его от зоофилии...
И все равно, все вышло как хотела эта сиамская стерва. Вышвырнул. Естественно, не накормив. Зато хоть эту бездарную пьесу не пришлось досматривать.
Тогда я снова переключился на базовый вариант. Но теперь даже машины Патронов на стоянке не было. Эх!
(C)
-- Ладно, никто это за нас не выбирал,-- некурящий Макс брезгливо отодвинул плохо вычищенную пепельницу.-- Смотри, пепел похож на черный грибок. Как на отсыревшей стене, зимой. Да?
-- Похож... Я безвестность не выбирала.
-- Расскажи это официантке.
Анат подняла взгляд. Девчушка, не торопясь, выставляла на стол бокалы, бутылку, фирменный салат с рокфором и орехами. Черная облегающая одежда, голый живот, серебряная серьга в пупке, фиолетовые волосы и безгрешный ангельский интерес к жизни на лице. Обсуждать с жизнерадостной туземкой с острова-кафе "Трио" что-либо, кроме меню, было бы чистым эмигрантским выпендрежем. Бутылка красного сухого оказалась в центре окружавшего цифру "3" мандаринового круга. Рисунок на столешнице напоминал три копейки из детства -- жетон для гудящего автомата, с фырканьем отпускавшего газировку с мандариновым сиропом в граненые стаканы.
-- Знаешь, что было самым интересным в автоматах для газировки? -спросил Макс.-- Круг для мытья стаканов...
-- С осами... Да я не жалуюсь. Грех жаловаться. Реанимируюсь вот в иерусалимском кафе. Нежаркий вечер. Хорошее вино. Что еще нужно человеку для счастья.
-- Среднее вино.
-- И вино, значит... Это диагноз. Средний возраст, средний достаток, средняя упитанность...
-- Среднее ухо. Хочешь, я подарю тебе серьгу для среднего уха?
-- Среднего размера, средней стоимости?
За соседними столиками довольно громко общались на иврите, но чтобы понять о чем, надо было сосредоточиться. Ради чего, собственно? Глядя на лица, вполне можно было представить о чем разговор.
-- Да ладно,-- он доразлил и чуть приподнял бокал.-- За дистанцию.
-- За дистанцию между рампой и партером,-- Анат смотрела в пространство улицы, как на сцену.
Группа психов разграбила театральную костюмерную. Вечноживые старухи с торчащими из шорт страусиными ногами. Две сыроежки из одной грибницы, одна во вьетнамках, а другая в меховых ботинках без шнурков. Семья поселенцев: у женщин лица монашенок, наряды цыганок. А у отца стоптанные сандалии, пацан на загривке и автомат, с примотанной к прикладу обоймой -- скорее деталь костюма, а не оружие. Резная эфиопка в военной форме. Приличненько одетые новые репатриантки -- в тон и в "лодочках". Пара презревших время ультраортодоксов -- дед Мороз с Карабасом-Барабасом -- в десяти минутах от средневековья квартала "Сто врат". Вечный парад-алле вечного народа.
-- Вечная неотформатированность,-- сказал Макс, глядя то ли в пространство, то ли на себя со стороны.
-- Нет, ну как Голлер, в упор меня рассматривая, спросил: "А вы уверены, что сюда пришли? Здесь состоится заседание иерусалимского ЛИТЕРАТУРНОГО клуба". В смысле, куда по его идее мы шли?
-- Фотография в главной газете,-- ухмыльнулся Макс.-- Я же говорил, ты хорошо получилась, запоминаешься.
Они наконец-то засмеялись. Пора было. Их приземистая "русская" мрачность была черной дырой в мыльном веселье молодежного кафе.
-- Все эти неприятные осадки -- как холестерин,-- Макс поднял бокал.-Размываются вином.
-- И если их не размыть -- сокращают жизнь.
-- Жизнь должна сокращаться! Как мышца.
-- Как сердечная. Жизнь должна сокращаться, как миокард.
