Максим Горький - Том 1. Повести, рассказы, стихи 1892-1894
— Гуляй! поди сюда! Гуляйка! — крикнул Рыжик сардонически звенящим голоском.
Ему было приятно молчать; он понимал, что это молчание очень мучает Савелия.
— Гуляй!..
Собака двинулась к нему, виляя хвостом и в то же время посматривая на нового хозяина. Её новый хозяин нетерпеливо мялся на месте и боязливо оглядывался вокруг себя.
— Видишь ли ты, — заговорил он тоскливым тоном и как-то глухо, нехотя, — в сторожа я попал. Такое тут дело вышло, и попал я, значит… Так вот теперь и наблюдаю.
Служба, брат!.. Тру-удно! Потому — чуть что, и слетишь… И то насилу, насилу приняли.
Кто таков? Солдат — Савел! А, известен! Невозможно! Ну, а Антип Митрич говорит:
«Иди, говорит, сторожи мои штабеля, три рубля в месяц, и помогать дворнику. И харч хозяйский». Пошёл, потому — надоело это мне, цыганить-то. И караулю, значит.
— Гуляйка!.. У, чёрт лохматый! Узнал хозяина!.. а-а, шельма!.. Узнал!..
Рыжик ласкал подошедшую к нему собаку и, вскользь бросая взгляды на смущённую и убитую его поведением красную усатую рожу Савелия, наслаждался. От холода его трясла дрожь, но он точно не замечал этого, согреваемый своей маленькой местью и не пытаясь даже плотнее завернуться в свои лохмотья.
— Мил-лая собака!.. — чмокал он губами, гладя Гуляя, довольно равнодушно относившегося к его ласкам.
— Ах ты, господи! — вздохнул Савелий и, передвинув рукой шапку на голове, снова начал вяло и скучно говорить: — «Будешь, говорит, исправен, похлопочу, чтоб тебе участок дали. Рублей, говорит, двенадцать наберёшь. Но, говорит, смотри! Помни, кто ты». Ну, я и того… Ты бы, брат, улез в дыру-то до утра. Как я кончу дежурство, так и того… а теперь опасно мне. Обход должен сейчас поехать. Лишусь я через тебя места и прочее такое! Плюнь, брат! Улезь!
Рыжик, слыша его просительный и боязливый шёпот, ликовал.
— Гуляйка! Милая собака! Небось, ты вот меня за три целковых не продашь?
а? У, ты!..
Савелий понурил голову и стал тыкать палкой в землю. Рыжик продолжал:
— Друг ты мой, Гуляй! Собака ты, но супротив тебя человеку не устоять. Душа у тебя есть. Жалеешь ты меня? Вижу, жалеешь! потому — и я ведь собака…
— Собака и есть! — вдруг вскинул головой Савелий.
— Ну?
— Собака, мол, и есть! Тебя честью просят, не подводи человека, а ты — своё. Чёрт паршивый! Лезь, коли хошь!
Рыжик не ожидал такого взрыва, не приготовился к нему и был поражён им.
— А как не хочу?! — нашёл он вопрос.
— А, так я тебя силком засуну али в полицию сведу. Понял? Ты что думаешь?
Мне, брат, всё равно. Я Мишку Косого прошлый раз отправил. И очень были мной довольны. Что я могу делать, коли с вашим братом сладу никакого нет!
Савелий воодушевился. Он почувствовал на своей стороне силу и ещё что-то, поддерживавшее его.
— Дурак, говорил тебе — лезь! вон обход едет! слышь? Лезь, чёрт! заберут!
А то сам сейчас засвищу! Ну!..
Но Рыжик не полез. Он почувствовал, как что-то горячее и удушливое хлынуло ему из груди к горлу, крякнул, заскрипел зубами и вдруг истерично закричал:
— Не хочу! Не лезу! Гуляй! Пшёл сюда! Я — твой хозяин! Гуляй! давай воровать!
Смотри, солдат, тащу! Хочу доску спереть у тебя, солдат! Что ж ты меня не хватаешь?!
а? Ну, свисти! Свисти, подлец! Мерзавец ты! Узы его, Гуляй! Рви его!! рви его, Иуду!!.
Рыжик пришёл в исступление. Он начал дико кричать и, вцепившись в шею собаке, пытался бросить её на Савелия.
Собака громко завыла, вертясь в его руках, и вдруг вцепилась ему в ногу.
Дико вскрикнув, Рыжик, как сломанный, свалился на землю и, воя, как волк в капкане, стал кататься по ней.
Разозлённый Гуляй метался вокруг него, пытаясь вцепиться ему в горло, а солдат растерянно стоял и, нелепо размахивая палкой по воздуху, резко свистел, закинув голову в небо.
Послышался топот лошадей, и на пустырь выехали две серые конные фигуры.
— Что такое? — торопливо спросила одна из них, спрыгивая на землю и обращаясь к Савелию, ещё не успевшему перестать свистеть.
Савелий тупо оглянулся на Рыжика, откатившегося к стороне. Над ним уже склонился другой полицейский и поднимал его с земли.
— Что за шум? Ну! — повторил свой вопрос полицейский, встряхивая Савелия за шиворот.
— Человек пришёл… — забормотал Савелий. — Пришёл и прёт доску. Я, значит, и засвистел… Господи!.. — вздохнул он убито.
— Человек пришёл!.. — передразнили его и, сунув кулаком в лицо подведённого Рыжика, слабо всхлипывавшего, добавили: — Разве это человек? У ты, м-морда! Веди его!
Савелий неопределённо махнул рукой и не тронулся с места.
— Веди его, говорят! — крикнули ему.
Тогда он подошёл к Рыжику и, взяв его за рукав, глухо сказал:
— Пойдём!
— Смотри, чтобы не убежал! — напутствовали его полицейские и, сев на лошадей, скрылись в ночной тьме.
Рыжик шёл и молча всхлипывал, то и дело наклоняясь, чтоб дотронуться до ноги.
Шли какой-то пустынной улицей, среди заборов, из-за которых на улицу простирали свои голые ветви уродливые деревья. Улица была узка, и ветви висели над ней частой сетью. Казалось, что много длинных и тонких рук протянулись друг к другу и пытались сцепиться в крепком рукопожатии, но ветер, качая их, не позволял им сделать это, и деревья тихо и жалобно скрипели. Сквозь узоры ветвей видны были фатально плывшие в небе тучи, и их медленное, тяжёлое движение было так тоскливо и бесцельно.
Вдали виднелись тёмные силуэты каких-то построек, и жалкие огоньки фонарей, мерцая кое-где средь них, делали ночь ещё тоскливей и мрачней.
— Вот тебе, проклятый! — радостно взвизгнул Рыжик, взмахнув рукой в воздухе… И вслед за его визгом раздался жалобный визг Гуляя.
Савелий остановился.
— Что это ты собаку-то?.. — угрюмо спросил он, посматривая искоса на Рыжика.
— К-камнем тррахнул! Попал хорошо. Что, дьявол, воешь? Вой, вой! Я выл.
И ещё бы завыл, но больше голосу нет.
Рыжик захохотал дробным, металлическим смехом и грузно опустился на землю.
— Дальше я не пойду. Устал я и иззяб. Здесь я издохну. Дальше ни-ни! будет.
Он вытянулся на земле и замолчал, скорчившись в странный, лохматый ком.
Савелий тоже стал, молча оперся на палку и уставился на него глазами, переминаясь с ноги на ногу и желая сказать что-то.
Где-то неподалёку приютился Гуляй и тихо взвизгивал.
Минута за минутой, медленные и тяжёлые, проходили в молчании и точно камнями ложились на Савелия. Он, стоя над Рыжиком, сопел и, сгибаясь над ним, наконец, осторожно дотронулся до его плеча.
— Пойдём, брат! — сказал он, точно выдавив из себя эти два слова.
— Куда? — не поднимая головы, спросил Рыжик.
— В участок, — тихо прошептал Савелий.
— Н-не хочу! — двинулся Рыжик. — Не могу. Бывал уж я там… А ты пошёл прочь. Пошёл прочь! — звонко выкрикнул он, садясь на земле и показывая рукой куда-то вдаль. — Пошёл! — настойчиво повторил он, видя, что Савелий не двигается с места.
— Не могу я уйти, — заговорил Савелий, вздыхая. — Невозможно это. Нужно тебя представить. Ты не сердись на меня, брат! Что ж такое? Там тепло, и сыт будешь.
А то вон ты какой больной. Помрёшь ещё на улице где. Разве долго?
— Э-эх ты, Иуда!.. Иуда ты предатель! Товарища продал! Как собаку бы тебя камнем хватил, но сил нет. Оз-зяб я… и хвор, это верно. А хватил бы… ох, как бы хватил, кабы сила! Но ты… подлец! — И Рыжик снова вытянулся на земле.
— Эх, брат! — заговорил Савелий. — Непонимающий ты. Какая наша жизнь? Волчья жизнь! Хорошо это? Ну скажи! Вот то-то! — уверенно кончил он, видя, что Рыжик молчит.
— Рад я, что могу по-человечески пить, есть, а ты всю жизнь мог мне нарушить…
Ну, вот оно и вышло так… — И он снова замолчал, не умея сказать, как это вышло.
— Ну, а я? — ехидно спросил Рыжик, посмотрев на него, и закашлялся. Он кашлял долго, извиваясь змеёю на холодной земле. — Ну, а я? — ещё задыхаясь от кашля, повторил он.
Его вопрос, резко прозвучав в холодном осеннем воздухе, замер, покрытый тоскливым скрипом деревьев. Савелий молчал и думал.
— А ты!.. судьба уж такая у тебя! — произнёс, наконец, он, смущённо тыкая палкой землю.
— Су-удьба!.. Нет, не судьба, а потому, что ты мерзавец. Нет никакой судьбы, мерзавцы только есть! Понял?! — вдруг крикнул он.
Снова наступило молчание. Гуляй, перестав выть, подошёл к Рыжику, лежавшему среди улицы, и глухо заворчал.
— Пшёл! — крикнул на него Савелий и замахнулся палкой. — Слушай, Гриш, пойдём!
— В участок-то? — спросил Рыжик.
— В участок!
— Больше ничего мне и невозможно уж? а?.. Эх ты, подлец!.. — почти простонал Рыжик. Савелий молчал.
— Хошь, я уйду? Навсегда уйду, чтоб уж с тобой и не встречаться нигде, окромя страшного суда? Хошь?! — вдруг вскочил он с земли и стал против Савелия.
— Нельзя этого сделать, браток! Никак это невозможно! должен я представить тебя. Уж ты не спорь, пожалуйста. Что поделаешь? Жизнь у тебя такая. И никуда от неё не уйти тебе! — философски убедительно говорил Савелий и даже легонько хлопнул по плечу собеседника.
