Варлам Шаламов - Воскрешение лиственницы (рассказы)
- Что ж ты, сука старая,- ревел Грановский.- Ты не меня позоришь, ты государство позоришь. Сдавай должность! На работу! В песчаный карьер! Лопату в руки! Вредители! Гады! Сгною в лагерях!
Седой Цыплаков, ждавший, пока начальник отматюгается, подумал: "Верно, сгноит".
Пора было переходить к деловой части визита, и тут Грановский немного успокоился. Фирма работала на строительстве хорошо. Газгольдеры ставили в Соликамске и в Березниках. Мистер Попп обязательно побывает и в Соликамске. За этим он приехал и вовсе не хочет сказать, что он огорчен. Да он и не огорчен. Удивлен скорее. Все это пустяки.
На строительство Грановский пошел с мистером Поппом сам, отбросив свои дипломатические расчеты, отложив все совещания, все встречи.
В Соликамск Грановский сам сопровождал мистера Поппа, с ним и вернулся.
Акты были подписаны, довольный мистер Попп собирался домой, в Америку.
- У меня есть время,- сказал мистер Попп Грановскому,- я сэкономил недели две благодаря хорошей работе наших...- гость помолчал,- и ваших мастеров. Прекрасная река Кама. Я хочу поехать на пароходе вниз по Каме до Перми, а то и до Нижнего Новгорода. Это можно?
- Конечно, - сказал Грановский.
- А пароход я могу зафрахтовать?
- Нет. У нас ведь другой строй, мистер Попп.
- А купить?
- И купить нельзя.
- Ну, если нельзя купить пассажирский пароход, я понимаю, он нарушит циркуляцию по водной артерии, то, может быть, буксирный, а? Вот, вроде такой "Чайки",- и мистер Попп показал на буксирный пароход, проплывающий мимо окон кабинета начальника строительства.
- Нет, и буксирный нельзя. Я прошу вас понять...
- Конечно, я много слышал... Купить - это было бы всего проще. Я в Перми оставлю его. Подарю вам.
- Нет, мистер Попп,- у нас не берут таких подарков.
- Так что же делать? Ведь это абсурд. Лето, прекрасная погода. Одна из лучших рек в мире,- она ведь и есть истинная Волга - я читал. Наконец, время. Время у меня есть. А уехать нельзя. Запросите Москву.
- Что Москва. Далеко Москва,- процитировал по привычке Грановский.
- Ну, решайте. Я - ваш гость. Как вы скажете, так и будет.
Грановский попросил полчаса на размышление, вызвал к себе в кабинет начальника пароходства Миронова и начальника оперсектора ОГПУ Озолса. Грановский рассказал о желании мистера Поппа.
Мимо Березников ходили тогда всего два пассажирских парохода "Красный Урал" и "Красная Татария". Рейсы Чердынь - Пермь. Миронов сообщил, что "Красный Урал" внизу, около Перми, и прибыть никак скоро не может. Сверху к Чердыни подходит "Красная Татария". Если ее быстро вернуть назад а тут помогут твои молодцы, Озолс! - и гнать вниз без остановок, то завтра днем "Красная Татария" придет на пристань Березников. Мистер Попп может ехать.
- Садись на селектор,- сказал Грановский Озолсу,- и жми на своих. Пусть ваш человек сядет на пароход и едет, не дает тратить зря время, не останавливаться. Скажи - государственное задание.
Озолс соединился с Анновом - пристанью Чердыни. "Красная Татария" вышла из Чердыни.
- Жми!
- Жмем.
Начальник строительства посетил мистера Поппа в его гостиничном номере - комендант был уже другой - и сообщил, что пассажирский пароход завтра в два часа дня будет иметь честь принять на свой борт дорогого гостя.
- Нет,- сказал мистер Попп.- Скажите точно, чтобы нам не торчать на берегу.
- Тогда в пять часов. В четыре я пришлю машину за вещами.
В пять часов Грановский, мистер Попп и его секретарь пришли на дебаркадер. Парохода не было.
Грановский попросил прощения, отлучился и кинулся к селектору ОГПУ.
- Да еще Ичер не проходил.
Грановский застонал. Добрых два часа.
- Может быть, мы вернемся в номер и, когда пароход придет - приедем. Закусим,- предложил Грановский.
- По-завтра-каем, вы хотите сказать,- выразительно выговорил мистер Попп.- Нет, благодарю вас. Сейчас прекрасный день. Солнце. Небо. Мы подождем на берегу.
Грановский остался на дебаркадере с гостями, улыбался, что-то говорил, поглядывал на мыс в верхнем течении, откуда должен вот-вот показаться пароход.
Тем временем сотрудники Озолса и сам начальник райотдела сидели на всех проводах и жали, жали, жали.
В восемь часов вечера "Красная Татария" показалась из-за мыса и медленно стала приближаться к дебаркадеру. Грановский улыбался, благодарил, прощался. Мистер Попп благодарил не улыбаясь.
Пароход подошел. И тут-то и возникла та неожиданная трудность, задержка, которая чуть не свела в гроб сердечного больного М. Грановского, и трудность, которая была преодолена лишь благодаря опытности и распорядительности начальника райотдела Озолса.
Пароход оказался занятым, набитым людьми. Рейсы были редки, людей ездила чертова гибель, и забиты были все палубы, все каюты и даже машинное отделение. Мистеру Поппу на "Красной Татарии" не было места. Не только все билеты в каюты были проданы и заняты. В каждой катили в отпуск в Пермь секретари райкомов, начальники цехов, директора предприятий союзного значения.
Грановский почувствовал, что он теряет сознание. Но у Озолса было гораздо больше опыта в таких делах.
Озолс поднялся на верхнюю палубу "Красной Татарии" с четырьмя своими молодцами, с оружием и в форме.
- Выходи все! Выноси вещи!
- Да у нас билеты. До Перми билеты!
- Черт с тобой, с твоим билетом! Выходи вниз, в трюм. Даю три минуты на размышление.
- Конвой поедет с вами до Перми. Я объясню дорогой.
Через пять минут верхняя палуба была очищена, и мистер Попп, вице-директор фирмы "Нитрожен", вступил на палубу "Красной Татарии".
(1967)
БЕЛКА
Лес окружал город, входил в город. Надо перебраться на соседнее дерево - и ты уже в городе, на бульваре, а не в лесу.
Сосны и елки, клены и тополя, вязы и березы - все было одинаковым - и на лесной поляне, и на площади "Борьбы со спекуляцией", как только что переименовали рыночную площадь города.
Когда белка смотрела издали на город, ей казалось, что город разрезан зеленым ножом, зеленым лучом пополам, что бульвар - это зеленая речка, по которой можно плыть и доплыть в такой же зеленый вечный лес, как и тот, в котором жила белка. Что камень скоро кончится.
И белка решилась.
Белка перебиралась с тополя на тополь, с березы на березу - деловито, спокойно. Но тополя и береза не кончались, а уводили все глубже в темные ущелья, на каменные поляны, окруженные низкорослыми кустами и одинокими деревьями. Ветки березы были гибче, чем тополиные, - но белка все это знала и раньше.
Скоро белке стало ясно, что путь выбран неверно, что лес не густеет, а редеет. Но возвращаться было поздно.
Надо было перебежать эту серую мертвую площадь - а за ней - снова лес. Но уже тявкали собаки, прохожие задирали головы.
Хвойный лес был надежен - броня сосен, шелк елей. Шелест тополиных листьев был предательским. Березовая ветка держала покрепче, подольше, и гибкое тело зверька, раскачиваясь на весу, само определяло границу напряжения ветки - белка отпускала лапы, летела в воздух - полуптицей, полузверем. Деревья научили белку небу, полету. Выпустив ветки, растопырив когти всех четырех лапок, белка летела, ловя опору более твердую, более надежную, чем воздух.
Белка и впрямь была похожа на птицу, была вроде желтого ястреба, облетающего лес. Как завидовала белка ястребам в их нездешнем полете. Но птицей белка не была. Зов земли, груз земли, стопудовый свой вес белка чувствовала поминутно, чуть начинали слабеть мышцы дерева и ветка начинала сгибаться под телом белки. Нужно было набирать силы, вызвать откуда-то изнутри тела новые силы, чтобы вновь прыгнуть на ветку или упасть на землю и никогда не подняться к зелени крон.
Щуря свои узкие глаза, белка прыгала, цеплялась за ветки, раскачивалась, примерялась, не видя, что за ней бегут люди.
А на улицах города уже собиралась толпа.
Это был тихий, провинциальный город, встававший с солнцем, с петухами. Река в нем текла такая тихая, что иногда течение вовсе останавливалось - и вода текла даже вспять. У города было два развлечения. Первое - пожары, тревожные шары на пожарной каланче, грохот пожарных телег, пролетающих по булыжным мостовым, пожарных команд: лошадей гнедых, серых в яблоках, вороных - по цвету каждой из трех пожарных частей. Участие в пожарах - для отважных, и наблюдение - для всех прочих. Воспитание смелости - для каждого; все, кто мог ходить, взяв детей, оставив дома только паралитиков и слепцов, шли "на пожар".
Вторым народным зрелищем была охота за белкой - классическое развлечение горожан.
Через город проходили белки, проходили часто - но всегда ночью, когда город спал.
Третьим развлечением была революция - в городе убивали буржуев, расстреливали заложников, копали какие-то рвы, выдавали винтовки, обучали и посылали на смерть молодых солдат. Но никакая революция на свете не заглушает тяги к традиционной народной забаве.
Каждый в толпе горел желанием быть первым, попасть в белку камнем, убить белку. Быть самым метким, самым лучшим стрелком из рогатки библейской пращи,- брошенной рукой Голиафа в желтое тельце Давида. Голиафы мчались за белкой, свистя, улюлюкая, толкая друг друга в жажде убийства. Здесь был и крестьянин, привезший на базар полмешка ржи, рассчитывающий выменять эту рожь на рояль, на зеркала - зеркала в год смертей были дешевы,- и председатель ревкома железнодорожных мастерских города, пришедший на базар ловить мешочников, и счетовод Всепотребсоюза, и знаменитый с царского времени огородник Зуев, и красный командир в малиновых галифе - фронт был всего в ста верстах.
