Е. Хамар-Дабанов - Проделки на Кавказе
Дверь отворилась.
Отец Иов вошел в комнату проститься со своим приятелем. Он ехал в Черноморию к полку.
Тщетно уговаривали его все присутствующие остаться до утра, ссылаясь на опасность выезжать вечером; рассказывали ему о случившихся прорывах; но священник не внял советам и уехал.
Два дня спустя в станице заговорили о насильственной смерти отца Иова, которого тело найдено было на дороге. О появлении черкесов однако ж не было слышно. Казаки толковали между собою об этом различно.
Такая весть погрузила Александра в глубокую печаль.
Едва кончилась речь об этом, как ему доложили, что приезжий пехотный офицер желает с ним видеться. Его просили войти.
— Позвольте вас спросить,— сказал он, войдя и обратясь к Александру,— вы ли капитан Пустогородов?
— Я, что вам угодно?
— Полковой командир, пользуясь моим отъездом в Ставрополь, куда я послан за жалованьем для полка, поручил мне вручить вам вот это письмо и деньги, найденные в полковом ящике после почтенного нашего священника, отца Иова. Вместе с деньгами лежало письмо к полковому командиру, в котором священник просил его, в случае смерти, доставить немедленно деньги к вам, объясняя, что у вас его ручное распоряжение насчет суммы, равно и расписка, выданная мною, когда я принял его деньги для хранения. Не угодно ли вам будет возвратить мне эту расписку и уведомить полкового командира о получении от меня денег, в ответ вот этой бумаги?
Тут офицер подал пакет, в котором была бумага при довольно значительной сумме.
— Сейчас.
Александр с стесненным сердцем распечатал письмо отца Иова.
Священник просил отправить деньги в ломбард, а билет доставить к его сыну — если он жив, если же нет, употребить означенную сумму на богоугодные дела, по усмотрению Александра.
— Скажите, пожалуйста, каким образом погиб этот благочестивый, редкий человек?—спросил Пустогородов у приезжего.
— Он найден проколотым в грудь кинжалом в нескольких местах; причетник также был убит. В убийстве подозревают подводчика. Отец Иов, не найдя на почте лошадей, нанял везти себя женатого солдата из казанских татар*, известного негодяя. Татарин этот, зажиточный человек, теперь не отыскивается. Должно полагать, что он, совершив преступление, бежал за Кубань или взят черкесами в плен. Все знали, что у отца Иова есть деньги, а причетник, выезжая из станции, был, говорят, пьян. Татарин, отправляясь со священником, занял у товарищей денег, чтобы купить рыбы в Черномории** и привезти для продажи на линию***. У жены его не нашлось ни копейки, хотя всем известно, что у них всегда водились деньги. Вещи священника все целы, карманы пусты, шкатулка найдена отпертою, с ключом в замке, но в ней ничего нет.
Получив расписку и бумагу от Александра к полковому командиру, офицер уехал.
— Здравствуйте, Александр Петрович! Как ваше здоровье?—молвил вошедший знакомый уже нам старик полковник.
— Лучше, благодарю вас, полковник!—отвечал Пустогородов,—а я только что к вам собирался о многом переговорить.
— Хорошо, только не теперь. К вам будет сейчас Али-Карсис; мне дали знать с переправы о его прибытии —послушаем, что он скажет. Я видел одного, из моих лазутчиков — преестественного плута! Хоть он бессовестно лжет, но случается, говорит и правду: по всему вероятию, за Кубанью готовится большой шпектакль. Как кстати, Пшемаф, что вы здесь! Я попрошу вас взять на себя труд быть на этот раз переводчиком.
— С большим удовольствием!—отвечал Пшемаф.
Разбойник вошел к Александру Петровичу, поздоровался со всеми очень сухо и сел. После нескольких обменных слов, не заслуживающих внимания, капитан Пустогородов стал рассматривать шашку разбойника, и показывал ему свое оружие. Али-Карсису очень нравилась одна шашка. Александр тотчас предложил ее —они обменялись оружием.
* Татары, поступающие в солдаты, не берут с собою жен; но на Кавказе нередко женятся на туземных магометанках.
** Главная промышленность черноморских казаков.
*** На Кавказе Кавказская линия часто называется просто линиею, а земля черноморских казаков просто Черномориею,
- Что у вас нового? Где Дунакай?—спросил полковник.
— Дунакай за Белой речкой,— отвечал разбойник,— вчера у абазехов виделся он со съехавшимися князьями и старшинами.
— Велик ли был съезд?
— Довольно велик.
— Ты был там?
— Был.
— Кто был еще?
— Убыхские старшины с своим питомцем — сыном убитого вами Жам-Булат Айтекова, очень много абазехов, шабсугов и старшин других племен.
— Где же был съезд?
— На берегу Белой речки, близ дуба, где была Машина*.
— Полно, Али-Карсис, мяться-то; расскажи-ка все как было.
Разбойник начал рассказ таким образом.
— Дунакай, помните вы, не хотевший никому показываться, назначил теперь день для свидания с нами. Узнав о том, мы рано утром отправились в назначенное место. Подъезжая, мы увидели в некотором отдалении на кургане семь человек, занятых намазом. Лошади их паслись же поодаль. Мы остановились за другим курганом, не слезая с коней. Едва первые лучи солнца стали показываться, как эти семь человек взъехали на холм, за которым мы находились. Впереди всех был маститый старик с огромною седой бородой; в лице его изображалось радушие. Не слезая с лошади, он громко сказал нам: «Селам алекум**, адыге***!» «Алекум селам, Дунакай!»-ответствовали все присутствующие. Воцарилось глубокое и продолжительное молчание. Наконец старик, сдвинув густые брови и тяжко вздохнув, воскликнул: «Месть и кровь гяуру!»— «Месть и кровь гяуру!»—повторили все в один голос.
* Один известный наездник, во время зимнего набега, захватив абазеха в плен, перед отступлением приказал зарыть бочонок с порохом у ног красовавшегося дуба и провести под землею фитиль. Пленного раздели догола и, приковав гвоздями к дубу, обливали холодной водой в сильный мороз; между тем наездник с своими отошел, и фитиль зажгли; прикованный стал призывать на помощь; на отчаянные вопли съехалось множество абазехов, которые начали его освобождать. Наездник остановился вдали, тщетно ожидая взрыва адской машины. Полагать должно, что абазехи затоптали невзначай фитиль, ибо порох не загорелся. С той поры место, где происходило это, прозвали Машиною.
** Приветствие магометан при встрече между собою; с гяурами же считается грехом приветствоваться так.
*** Черкесы называют себя адыге
Опять молчание. Старик с суровым видом продолжал: «Во взорах ваших я читаю вопрос: почему Дунакай покинул мирный быт, к которому всегда старался склонять земляков? Почему бежал от тех, с которыми старался сблизить единоземцев советами и наставлениями? Мой ответ вам: месть и кровь гяуру!.. Да, адыге! Всегда советовал я вам не присоединяться к мятежным-племенам! Не внемлите голосу людей кичливых, говаривал я вам, адыге! Но теперь, адыге, месть и кровь гяуру! Гяур хочет разорять наши деревни, грозит брать нас в солдаты... Когда эти угрозы дойдут до русского правительства, до русского царя, правительство сжалится над нами, царь смилуется — и тогда с благодарностью, с покорными головами, забудем народную месть! Теперь нам терять нечего: пока еще не отданы в солдаты*, предупредимте это новое бедствие, отхлынемте в горы — там грозная природа защитит нас. Обяжемтесь общею клятвою не сдаваться живьем в руки неприятеля, не уступать ему ни одной пяди земли,, не иметь с ним никаких сношений, не бывать в его владениях иначе как вооруженною рукой! Положимте, что тот, кто нарушит клятву, будет продан невольником в одну сторону, его семейство в другую, а дом и все имущество будут расхищены народом! Если же он успеет укрыться от кары бегством, тогда народная клятва должна преследовать его всюду**: Я, с четырьмя сыновьями и двумя зятьями, даю вам, адыге, эту клятву и обет мести и крови гяуру!
Али-Карсис замолк.
— А тебя избавили от этой присяги — тебе и без того нельзя показаться перед русскими?—сказал полковник, смеясь.
— Как вы это знаете?—спросил разбойник с удивлением.
— То ли еще я знаю!—отвечал старик.—Я знаю также, что все старшины разъехались с намерением приводить к присяге весь зависящий от них народ, потом хотели собраться и помочь Шерет-Луку увести подвластных, потому что он опасается, что не все за ним последуют.
— Как вы все это знаете?—спросил разбойник.— Все, что я вам рассказал, пускай все ведают, но что вы теперь говорите, изменник мог вам передать: мне неизвестен он, жалко!—И Али-Карсис задумался, нахмуря брови.
* Угроза возмутителей, пуще всего страшащая черкесов.
** Эта клятва существует у шабсугов, абазехов и некоторых из меньших соседственных враждебных племен.
