Анатолий Гладилин - Большой беговой день
Трибуны злорадно свистели.
Лишь через полчаса полиции удалось утихомирить демонстрантов и очистить беговую дорожку.
Я так изнервничался, что мне уже и свет был не мил.
Теперь лошади никак не хотели выстраиваться в линию. Все время кто-то сбоил и сбивал соседей.
С грехом пополам дали старт. Половина лошадей приняла плохо, наездники откидывались назад, натягивали вожжи до предела, чтобы помешать лошадям заскакать. Вперед с отрывом вышли Зараза и Глория. Алеша ехал сзади общей группы, его наездник почти лежал на спине, а Алеша еще и дурил ходом. Внизу на повороте сделал проскачку Свенсен. Зараза и Глория оторвались метров на пятьдесят. Но Алеша наладил ход и прошел мимо основной группы.
- Жми, Алеша, - шептал Женя, - еще не все потеряно!
На последнем повороте, там, где полчаса тому назад бушевала демонстрация, Глория вдруг поднялась и закатила гробовую проскачку. Но, заскакав, она заставила Алешу резко притормозить.
Зараза был уже вне досягаемости. За ним бодро трусили три упряжки. Алеша снова разогнался, обогнал одну упряжку и пулей вылетел на... четвертое место!
На табло вывесили номера: 18-2-3.
Номер 18 - это Зараза. А что за клячи приперлись за ним? Я заглянул в программу. Под номером 2 был записан Вальжан. Под третьим номером - Первое Мая.
В восемь часов мы смотрели по телевизору вечерние "Новости". После международных и французских событий показали ипподром и, конечно, сначала демонстрацию СЖТ. Потом прокрутили забег (все его несчастья), отметили (цитирую) "великолепную победу выдающегося отечественного рысака Заразы" и объявили выдачу в терсе:
терсе в порядке - 37 тысяч франков, терсе в беспорядке - 9500 франков.
- Где же твои миллионы? - спросил Женя. - Смотри, как мало дали.
* * *
Утром я сбегал в киоск и купил на последние деньги четыре парижские газеты. Обозреватели "Орор" и "Паризьен либере" вовсю хвалили Заразу и сожалели о неудаче Алеши. В "Фигаро" писали, что розыгрыш приза Франции практически был сорван демонстрацией СЖТ и, по справедливости, надо было бы отменить его результаты. "Юманите" с гордостью отмечала, что ее прогноз в терсе был единственно верным, что, разумеется, даст повод для недовольства в буржуазной прессе, но пусть рабочие по-прежнему читают и выписывают свою газету, которая стоит на страже интересов трудящихся.
- Ну что, ребята, завтра в Москву? - спросил нас с ослепительной улыбкой Эдуард Иванович в коридоре Посольства. - Счастливчики!
И юркнул в какую-то дверь.
- Пойдите в кассу, получите билеты Аэрофлота и по семьдесят пять франков еще причитающихся вам командировочных, - деловито проговорил Борис Борисович и как бы между прочим добавил: - Надеюсь, вы сыграли в терсе? Ведь вы сами называли эту комбинацию... - Он зыркнул глазом, задержался взглядом на наших лицах. - О Господи! Какие мудаки!..
Я решил поехать в "Тати". На 75 франков я хотел купить свитер и носки, а Райке - колготки и кофточку.
Женя нервно поглядывал на часы и идти со мной отказывался.
- Женя, - догадался я, - не надо! Привези хоть что-нибудь в Москву!
Женя зашипел и побежал в метро.
Я знал, что сегодня на парижском пригородном ипподроме Энгиен беговой день.
Женя вернулся поздно вечером злой как черт. Я не стал ни о чем его расспрашивать.
В десять утра из вестибюля общежития позвонил Борис Борисович.
- Готовы? Тащите барахло ко мне в машину.
Он скептически наблюдал, как мы грузили в машину наши старые московские чемоданы.
И вот мы в машине. Последний круг по парижским улицам.
- Женя вчера небось отправился в Энгиен? - спросил Борис Борисович.
Мы молчали.
- Бабам своим хоть подарки везете?
Я с трудом сдержался, чтобы не послать его куда подальше. В конце концов, это походило на издевательство.
- Беда с вами, - сказал Борис Борисович. - Как малые дети. Ладно, у нас еще есть полчаса. Идем в "палатку", я раздобыл для вас талоны на дубленки, сигареты, виски и женскую косметику. Отоваритесь в нашем магазине. Только живее.
В буфете аэропорта Орли мы распили с Борисом Борисовичем две бутылки шампанского, поклялись в вечной дружбе и любви, обнялись и поцеловались.
Самолет проходил густую облачность. Женя спал, похрапывая, уткнувшись в воротник своей новенькой дубленки. Я лениво просматривал заголовки сегодняшних французских газет. Мои мысли уже приземлились в Москве. Я предвкушал, как позвоню Райке, как она примчится, как я вручу ей духи, кофточку, колготки, как...
Короткая заметка в "Юманите" под заголовком "Очередная провокация" привлекла мое внимание.
"В понедельник днем в кафе "Ротонда", - писала "Юманите", - агенты ДСТ задержали двух рабочих-коммунистов с завода "Рено", которые мирно пили пиво с сотрудником советского Посольства Хреновым Э.И. У советского дипломата в чемоданчике была обнаружена сумма в 3 миллиона 700 тысяч франков. В других обстоятельствах ДСТ воспользовалось бы случаем, чтобы обвинить советское правительство в подкупе французской компартии, но тут произошла путаница в свидетельских показаниях. Свидетели утверждали, что не советский дипломат передал чемоданчик французским рабочим, а, мол, французские рабочие вручили чемодан с астрономической суммой Хренову Э.И. Абсурдность подобных свидетельств заставила агентов ДСТ извиниться перед советским дипломатом и вернуть ему чемоданчик с деньгами Посольства. Даже правая пресса, падкая на подобного рода сенсации, не клюнула на эту утку. Однако само происшествие показывает, что в рядах французских спецслужб еще находятся люди, способные на антисоветские акции..."
Я мысленно разделил эту сумму на сто - получилась точно одна выдача терсе...
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Тусклый желтый свет электрических ламп, пол усеян рваными программками и проигранными картонными билетиками, у окошек касс стоят по одному-два человека. Бега кончились, и мы ждем выдачи в одинаре за последний заезд. Последнюю выдачу всегда почему-то приходится долго ждать. Женя вкатил пятерку на Эпилога под Антоном, но он пришел вроде бы голова в голову с Шиш с маслом. Результатов фотофиниша пока не объявили. И Эпилог, и Шиш с маслом - довольно темные лошади. Публика, в основном игравшая фаворитов - Надежду и Берендея, - разошлась по домам. Впрочем, в будни зимой на ипподроме не так уж много народу.
- Эй, Француз, доехал с Эпилогом? - спрашивает меня Юрочка-Заправщик.
Я отрицательно качаю головой.
- Я знал, что придет один Антон, - говорит Юрочка-Заправщик.
Врет, конечно. Знал бы - сказал бы мне заранее. Между прочим, меня уже давно не называют на ипподроме Французом, вернулось старое имя - Учитель. Однако Юрочка, видимо, еще помнит те времена, когда, после Франции, мы с Профессионалом держали крупную игру и даже заделывали заезды. Да, тогда у нас были деньги, накопленные на сберкнижке, плюс мы поймали несколько крупных дублей. Увы, все проходит. Как воспоминание от Парижа на мне осталась потертая дубленка, а Женя свою дубленку продал тут же, на ипподроме, за сто рублей, когда мы начали сильно прогорать и залезли в долги.
Все проходит, все меняется. И Профессионал наш уже не тот красавец обрюзг, расплылся; а Юрочка-Заправщик вообще выглядит лет на пятьдесят, и лицо у него бледное, отечное, как у тех стариков, моих соседей по больнице, где я лежал недавно и где по вечерам в коридорах загорались такие же тусклые желтые лампы, как и здесь, в кассовом зале.
Иногда я задаю себе вопрос: а была ли у меня Франция? Она промелькнула так стремительно и сразу забылась.
Правда, примерно через месяц после нашего возвращения мне позвонил Георгий Иванович, сказал, что страшно занят, что, конечно, надо бы увидеться, что наше "дело" в ОБХСС еще не закрыто, что, пока он в Органах, мы можем не бояться, но мы должны понять... Мы поняли, на что намекал товарищ полковник. Поэтому всем нашим знакомым и друзьям мы говорили, что были посланы в Париж в командировку на курсы повышения квалификации, изучали язык. Ну, пару раз, втихую, бегали на ипподром. Друзья сначала расспрашивали - про парижские магазины, про Венсеннский ипподром, а потом перестали расспрашивать, да и нам рассказывать стало как-то неинтересно. Было и сплыло. А товарищ полковник больше не прорезался.
Лет десять минуло с тех пор. Умерли Корифей, Бакинец. Завязал с бегами Пижон, посадили Сал Салыча, Илюша-Овощник эмигрировал в Америку и там, по слухам, открыл русский ресторан на Брайтон Бич. С Райкой мы то разводимся, то снова сходимся.
Лишь по ночам, и то нечасто, мне снятся сиреневые парижские улицы, выставка "Демонического искусства" в Лувре антикваров и адский посыл Алеши, но Алеша почему-то всегда финиширует на Московском ипподроме, а поставить на него я не успеваю - с этим и просыпаюсь.
Смешными теперь кажутся волнения тех дней. Лучше бы по парижским русским книжным магазинам походил. Ведь ни разу в них так и не заглянул. Все некогда было! И потом, велика беда - просадили кучу казенных денег! Кстати, эти французские деньги совсем не те, обесценились в два раза, ведь в странах проклятого капитала свирепствует инфляция... А вот на мои личные, советские деньги, которые я оставил на Московском ипподроме за эти десять лет, построена, наверно, вторая колонна у входа в ресторан "Бега".
