Татьяна Алферова - Рефлексия
— Ты меня не любишь, ты меня не хочешь, — заблажила, впадая в отвратительные подробности.
— Сука! — доходчиво отвечал Валера, для вящей убедительности подкрепляя реплику однозначным жестом, чтобы поверила окончательно.
Вика завизжала, схватилась за щеку и побежала в прихожую, нелепо отсвечивая худыми ягодицами.
— Хам! Скотина! Жлоб! — понеслось оттуда, вперемешку со всхлипами, но очень скоро наблюдательная девушка сообразила, что может последовать добавка, и затихла, путаясь в колготках и собственных соплях. Дверь наконец хлопнула, Вика убралась. Гнев ушел вместе с ней, потому что Валера не услышал, он мог бы себе поклясться, что не услышал: Вика слишком громко шарахнула дверью, и последняя реплика пропала, погибла, прихлопнутая дверным полотном к косяку. Валера не слышал, конечно, иначе бы он ринулся вдогонку, Валера не слышал, он и сидел-то спиной к прихожей, решительно не разобрал Валера, что там крикнула эта кошка уходя, не крикнула, так, пробормотала. А он же не прислушивался специально, он дождаться не мог, когда она наконец умотает. Если бы он понял, что она ляпнула, разве он продолжал бы сидеть? Нет-нет, не слышал и точка, вовсе не слышал этого паскудного, совсем не имеющего к нему отношения слова «импотент».
Принялся спокойно, абсолютно спокойно обдумывать свое житие. Подумал о маман, о Борисе — немного, но мысли упрямо стремились к Алику. Что толку обвинять его во всем, хотя что правда, то правда, все произошло именно по Аликовой вине. Но что толку — изведешься, сожрешь себя. Надо не так. Раз Алик виноват, пусть Алик и расплачивается. У приятеля, между прочим, прибыльное дело, это он жене вкручивает, что в деньгах не купается, ну, это правильно, хоть это по-мужски, хоть на это ума хватило. На самом-то деле наверняка не слабо заколачивает. А что ему: работа не бей лежачего, свадьбу провести, как два пальца описать. Вот пусть и берет Валеру к себе в дело. Сперва Валера посмотрит, как они с тем разговорчивым — как его, Володя, да работают, а после сможет сам вместо Володи тамадить. Тамадой работать большого ума не надо, надо печень здоровую иметь. Что там, два притопа, три прихлопа. За пару недель научится при желании? Да легко! Программы у Володи позаимствует. Связи у Алика накопились, Алик станет сам «халтуры» сшибать как миленький! Но звонить ему сейчас не стоит, пусть Алик позвонит, а он позвонит, куда денется, всегда звонил. И когда Валера на своей жене, Аликовой бывшей невесте, женился, и когда с Викой все так повернулось. Звонит потому что зависит от Валеры. Где же еще Алику и посмотреть-то на нормальных мужиков, должен у любого человека эталон нормальности существовать, а к кому Алик обратится в своем окружении? Кроме Валеры, не к кому. Но самому бы не сбиться с курса — вот уж, пожалуйста, рассуждать начал. С другой стороны, правильно. Эталон эталоном, а для начала надо на его языке поговорить, чтоб не спугнуть, а то еще решит, чего доброго, что Валера не пригоден к шибко интеллектуальной работе придурка на свадьбе. Надо с ним, с Аликом, порассуждать, показать, как он умеет мозгой туда-сюда раскидывать, умные слова заворачивать в бесконечные фразы. И дать понять, что Вику Алик ему сам подложил — что истинная правда, но завернуть тонко, не сразу, чтоб не обидеть. И жизни Алика учить тоже нежно, не с ходу наезжать. Он ведь позвонит или придет, чтоб его жизни поучили. Ни в коем случае нельзя обнаруживать свое превосходство, а беседовать, как с равным, как с нормальным мужиком и ненавязчиво, тактично гнуть свое. Алик привык слушать. Это он про себя философствует, а с нормальными мужиками — только слушает. Главное — тактично. И ни Боже мой, не упоминать о его паскудной манере и тяге к рассуждениям. Все получится. Все устроится.
Жене, что ли, еще раз позвонить? Или за пивом сходить? Завтра не на работу, можно размяться пивком. А с Аллой не стоит связываться, мороки больше.
Алик и Валера (продолжение)— Знаешь что, — старательно пристраивая локоть на краю стола, сказал Валера (он был привычно пьян), — я бы понял, если бы ты пришел набить мне морду.
Тут Валера самодовольно усмехнулся, мысль о том, что Алик может поднять на него руку, оказалась чрезвычайно забавной и демонстрировала явное Валерино преимущество.
— Но ты пришел с водкой, с очередными рассужденьями. Они вредоносны, твои разговоры, они ничего не дают, запутывают даже то, что просто и очевидно. Ты сам-то знаешь, чего хочешь, или ты, как баба, не в состоянии понять сам себя? Думаешь, мне так нужна была эта Вика, твоя, как мать говорит, посикушка? Ты сам все и подстроил, свинтил за водкой, оставил нас наедине, а девочка была хорошо разогрета, очень даже настроена, свербело у нее, понимаешь? Им же всем одного надо. Чтоб женщина была довольна жизнью и тобой, надо трахать ее, сколько здоровья хватит, а не отношения выяснять и нагнетать атмосферы. С бабами надо попроще и повеселее, с сарказмом об оргазме, так сказать!
Привычный натюрморт на столе, составленный из бутылок, душистых шпрот, крошек и рюмок, сбивал Алика. Он думал о чем угодно, только не о том, что слышал, пытался услышать. Мысли то обгоняли одна другую, то текли параллельно, омывая друг друга, как несмешивающиеся потоки, как, допустим, тяжелый и плотный масляный поток в быстром движении желтой воды, перемешивающей мелкий песок со дна неведомого ручья; наталкивались на внезапную преграду, поваленное бревно или огромный серый валун, когда струи начинали вскипать, пытались смешаться в общем преодолении враждебного им предмета, но все равно, темная масляная оказывалась неизменно наверху, а песок, сколь ни был легок, оседал, образуя миниатюрную отмель. На песке лежали сожаления, что так вся жизнь и пройдет за ненужными застольями, за водкой, которая уже не лезет в горло, но пить все равно приходится, получается, что надо пить, как будто это поможет вернуться туда, в те первые совместные пьяночки, когда все было забавно и обратимо. Масло разливалось на отмели пленкой, залепляло глаза, уши: зачем я пришел, это совершенно бессмысленно, ничего нельзя ни объяснить, ни поправить, ничего нельзя сделать с собой, помочь вообще никому нельзя.
— Зачем ты примитивизируешь? — спросил Алик, и Валера сплюнул на последнем слове, но говорящий не заметил. — Дело вовсе не в Вике, у нас с ней последнее время, то есть, у меня, не будем перекладывать, именно у меня, начались некоторые проблемы, понимаешь, Алла…
— А тогда о чем речь, — перебил Валера. — Что ты коку-моку крутишь, все правильно, ты сам все подстроил. Ты мне еще должен. Подложил надоевшую любовницу, сбагрил, так сказать, с рук на руки, вернее с…, но не будем. Как тебе удается так устроить, что ты всегда свою выгоду соблюдаешь, а при этом все остальные в дерьме ходят, плавают, как цветок в проруби, словно виноваты перед тобой. Не хотел старое вспоминать, но моя жена — помнишь? Конечно, помнишь — да тебе же повезло, что я на ней женился, ты бы с ней и недели не прожил, ты сам не знаешь, от чего избавился. И опять — ты в выигрыше, а я что — дерьмо, получаюсь? Нет, ты мне скажи!
— Алла, — сказал Алик, нарушая табу, — вы с Аллой на кухне… — Пока слово не было сказано, факта не существовало, но теперь он признал факт, назвал его и тем дал право на жизнь, бесконечную, то есть соизмеримую с его жизнью. Собственно, следовало сказать Валере, что тот разрушает все, к чему прикасается. Опошляет действительность, людей, поступки, душевные движения, и опошляя — разрушает. Но Алик привычно задумался, не сам ли он поступает точно так же, только орудием его разрушения и уничтожения, в отличие от бывшего одноклассника, служит не пошлость, а нечто другое.
— Алла, — повторил Алик. — Ты не знаешь, что ты натворил. Что будет с Аллой?
— Ты меня спрашиваешь? Ничего не будет. Что ты с ней сделаешь, то и будет. Достал всех своей… — Валера запнулся, не в силах найти точное слово или, хотя бы, любое слово, определяющее Аликову особенность, но не оказалось такого слова в Валерином словаре.
— Достал всех, — повторил, ожесточась, Валера. — Сидишь тут, ноешь, а что у тебя плохого, ну? У тебя все замечательно, в отличие от меня, и я не пойму — за что? С детства у тебя все было: мама, папа, институты, шмотки, магнитофончики. А сейчас? Посмотри на себя, что ты пришел меня жизни учить? Ты, сытый, не знаешь, чего хочешь, с бабами не можешь разобраться, а все от нее, от сытости. Квартира у тебя. Предки за границей работают. Я, посмотри, как живу, не то что своей квартиры, отдаленного варианта, перспективы на жилье нет, с моими доходами как раз к пенсии и накоплю, если жрать вообще перестану, а тут еще маман женишка вот-вот приведет, ну я ей, конечно, приведу, я ей устрою. Жена у тебя нормальная, зарабатываешь… А за что зарабатываешь? За то, что сам развлекаешься, пьешь-жрешь от пуза, подумаешь, пластиночу покрутишь на свадебке, я бы тоже так хотел, но мне приходится задницу на восемь клиньев драть, стоя на морозе, чтобы втюхать этому быдлу хоть какую книжечку, им же ничего не надо, никто ни хрена покупать не хочет, стоят, перебирают, листики переворачивают. А теперь и эта работа накрылась медным тазом.
