Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 2) (-)
- Что же здесь понятного, милочка? - спросила Стабесова.
- То есть что же вы поняли? - воскликнул Николай Уварович.
И Наташа резонно и спокойно объяснила:
- Теперь все пишут такие письма. Я, например, в прошлом году поехала после экзамена к подруге в деревню, там ужасно разочаровалась и написала бабушке письмо вроде этого. Бабушка советовалась с нашим доктором, тот приказал везти меня в Швейцарию, а потом прописал гимнастику и пластические танцы; вы еще не знаете, как это помогает, - я танцую каждый день и теперь чувствую себя и весело и превосходно.
- Господи, неужели нашему Коле танцевать еще придется? - спросила Марья Митрофановна.
- Плясуны, - отчеканил Николай Уварович и стал глядеть в угол. А Наташа воскликнула:
- Уж вы его мне предоставьте, я живо вылечу. - Стабесовы странно и с удивлением уставились на нее. - Ах, вы ничего не поняли, ах, это мое деле! - окончила она, и нежный румянец залил ей щеки, уши и шею.
Вошла Варвара Ивановна.
- Лошади готовы, - сказала она. - Наташа, на балконе Георгий Петрович дожидается, не хочет идти в дом.
Заложив руку за кожаный кушак, в другой держа носовой платок, Георгий Петрович ходил по террасе, и свет сквозь плющ скользил жидкими пятнами по его чесучовой рубахе, по коричневым рейтузам и гетрам, потемневшим от конского пота. Красные губы его под небольшими усиками двигались, и он повторял стихи:
Под тенью лип ты
Стоишь одна,
Как эвкалипты,
Бела, бледна,
Любовь же наша
Горит, Наташа!
Георгий Петрович всю ночь читал Бальмонта и сам написал этот стишок. Георгий Петрович Сомов учился в Казанском университете, а по летам жил у отца в усадьбе, неподалеку от Томилина. Каждый день после полудня садился он верхом на мерина и в раздувающейся рубашке скакал в томилинскую усадьбу, представляя, как встретит его Наташа; вчера он просил ее выйти за него замуж и сейчас, часа уже полтора как приехав, до того волновался, что платок его весь намок, им же он вытирал лицо, не желая представиться потным и безобразным. Он прислушивался к шагам и голосам в доме, поправлял усы и делал выразительные глаза, ожидая, что вот войдет Наташа; и, несмотря на такую предосторожность, она вошла как раз, когда он стоял к двери спиной, расставив ноги, и терся платком.
- Приехали, очень хорошо, - сказала Наташа.
Георгий Петрович повернулся, отступил, опустил руки; полное испуганное и влюбленное его лицо с кучей светлых волос на голове сразу запотело крупными каплями.
- Что же вы не здороваетесь? Вот мило, - продолжала Наташа, жеманно поджала губы и села в плетеное кресло. - Жарища какая, Георгий Петрович.
- Жарко, - сказал Георгий Петрович и подвинулся.
- Чего стоите, садитесь, - сказала Наташа, помахивая на щеки ладошами.
- Хорошо, я сяду.
- Ну, что же вы молчите?
- Вы сегодня какая-то другая.
- Вот как, неужели?
- А знаете, я опять не спал ночью.
- Что же с вами случилось?
Тогда Георгий Петрович, наклонившись в кресле и выпятив губы, проговорил стишок.
- Ну, это вы, наверное, сами сочинили, - сказала Наташа, - мне не нравится, а вот, - она задумалась, потом усмешкой раздвинулись и задрожали ее губы, - сочините стихи про рыбок, как они заплывают в тень и стоят. .
- Да, да, это замечательно, и как девушка наклоняется и глядит на них, потом является другая, и обе они...
Георгий Петрович не окончил. Наташа, раскрыв рот, глядела на него испуганно; он медленно стал соображать, что ужасно проговорился.
- Вы с ума сошли, - прошептала Наташа, - не лгите, я видела за кустами вашу рубашку?..
Тогда он заговорил уже без всякой связи, сполз со стула к Наташиным ногам и, не смея их коснуться, согнулся, замотал головой, точно раздирало его и жгло, как в кипятке:
- Поймите меня, я с ума схожу... выходите за меня замуж... я уже переговорил... я не могу больше... вам ничего не стоит... Ну что же из того, я глядел, все равно, когда женой моей будете, так уж я и считал, что можно... Наташа смотрела, как пониже ее колен мотался Георгий Петрович, и если бы он не так мотался или нашел бы другие слова, тогда, быть может, ей стало и стыдно и жутко, но сейчас, приподняв только руки, чтобы предупредить, если он коснется ее колена, она сидела спокойно и прямо.
- То есть после этой гадости я на вас, как на дерево смотрю, проговорила она. - Встаньте, пожалуйста; если женщина хорошо сложена, она всегда может показаться, но отвратительно, что вы подглядывали.
Георгий Петрович поднялся и, спотыкаясь, отошел к ступенькам балкона.
- Ну и мучайте, вытерплю, а я без вас не могу, - проговорил он.
- Мучить вас больше не стану; а сегодня приезжает Николай Николаевич Стабесов, он много поинтереснее вас, - ответила Наташа. - Вечером я вас познакомлю.
Георгий Петрович повернулся, нагнул упрямо голову и проворчал:
- Я не позволю.
Тогда у Наташи быстро поднялись брови и кончик носа, задрожал подбородок, она раскрыла рот и громко засмеялась, запрокинув голову; встала было с кресла и опять повалилась:
- Ой, ой, не могу, не могу, - повторила она и, подняв платок, стиснула его между зубами.
Старики Стабесовы вернулись из города поздно вечером, одни; они послали на все пристани по нижнему плесу телеграммы, надеясь, что хоть одна из них будет доставлена по назначению. Марья Митрофановна проплакала всю дорогу и прямо легла в постель. Николай же Уварович зашел на усадьбу и долго беседовал с Варварой Ивановной, которая высказывала предположение, что Николай Николаевич заедет на обратном пути.
Перед сном Варвара Ивановна сняла сапоги и по винтовой лестнице поднялась в антресоли - поглядеть на Наташину дверь; дверь была приоткрыта, оттуда лился неяркий свет; Варвара Ивановна покачала головой и вошла вовнутрь незаметно и легко, как те привидения, которые появлялись в зимние вечера. Наташа, прикрывшись до пояса простыней, лежала лицом к стене; голые руки ее были сложены ладонями и подсунуты под щеку; на тумбочке горела свеча.
Варваре Ивановне хотелось присесть рядом, погладить темные волосы Наташи; девушка была невесела и взволнована весь этот вечер; но какие волнения, какое горе могло быть в девятнадцать лет - милые земные мысли, огорчения, похожие на сон, любовные заботы. Варвара Ивановна стояла неподвижно; она словно забрела в волшебное царство, в эту белую комнату с едва заметным запахом свежей воды, разлитой на полу, духов и спящей здоровой девушки, и не двигалась, очарованная.
- Тетя, я все равно слышу; чего вы пришли? - сказала Наташа сердитым голосом.
Варвара Ивановна перепугалась.
- Ну, ну, я уйду сейчас, - прошептала она.
- Да нет же, садитесь на кровать. Мне скучно, тетка, я сама не знаю, чего хочу. Георгий Петрович мне сделал предложение, вот. А я отказала. И вовсе не потому, что он мне не нравится, а потому, что не хочу.
Наташа сжала руку в кулак, ударила им по подушке и заплакала.
Присев на кровать и гладя по голове девушку, Варвара Ивановна рассказывала, что почувствовала, когда вошла в ее комнату. Она сказала, что все огорчения - такие пустяки. Что радость, которую предстоит испытать каждой женщине и каждому человеку, много выше всех огорчений; что она, Варвара Ивановна, думала до приезда Наташи, будто жизнь ее кончилась, а теперь, умудренная опытом, переживает второй раз чужую, но словно свою, молодость; что самое главное - это сознать жизнь: какая ни была, ОЕЗ готовит нас к любви, а уж любовь сама раскроет ворота, сама выведет на путь, которому нет конца.
- Хорошо, тетя, я постараюсь, - слабым голосом сказала Наташа, только я хочу чего-нибудь необыкновенного, а Георгию Петровичу просто запретила больше приезжать,
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Кто не видел деревенского хоровода, когда в праздник, наплясавшись на улице, на огородах и у реки, девки, бабы и ребятишки идут по зову или без спроса на барскую усадьбу, надеясь получить по стаканчику вина или серебряную мелочь.
После полудня в престольный день Варвара Ивановна сидела с расходной книжкой на балконе. Наташа лежала в качалке. Небо заволоклось полупрозрачными облаками, безветренный жар окутал мглою парк. За прудом играли на гармонике, и женский голос пел:
У меня ли черны брови,
Беспокойная я,
Одного люблю мальчишку,
Успокойте меня.
Наташа опять плохо спала ночь, под глазами ее лежала синева. Прошло две недели со времени получения письма от Николая Николаевича, и Наташа теперь думала о Стабесове постоянно. В лицо его она почти не помнила; он, конечно, не знал, что она живет в Томилине, но все-таки ей было обидно, что он где-то там разъезжает, а не торопится ее увидать.
Она представляла его на разные лады, и с каждым разом он казался ей привлекательней. Она думала, что стоит только увидаться, как его грусть снимет рукой; а что причиной его несчастий была невозможность найти настоящую любовь, в этом она не сомневалась. За две недели эти она нагляделась на себя в зеркало, изучила движения, улыбки, повороты головы, даже изменила немного голос; она представляла, что, когда он приедет, ему сейчас же расскажут о Наташе, скажут: "Она удивительная, особенно за последнее время". Она не покажется ему ни в первый день, ни во второй и, быть может, на третьи сутки медленно пройдет вдалеке с книгой в руках. Он спросит: "Это Наташа? - и подойдет взволнованный и проговорит: - Вот вы какая; хотите быть друзьями?" Но он все не ехал, и ей, наконец, стало обидно и жаль уходящей молодости.
