Нина Катерли - Дневник сломанной куклы
Ася говорила, что занята до позднего вечера, он проверил... И ушел из дому. Ненадолго стало легче на душе, все-таки ясность. Ушел, чтобы наказать. Но - куда?
Приехала свекровь, Ася все ей рассказала. Подробно. Вместе гадали, куда мог пойти Вова. Позвонил Евгений: ни в одну из больниц никого, похожего на Владимира, не доставляли. И в морги тоже - добавил, помолчав. В четвертом часу появился дед, в форме и с Золотой звездой. Заезжал по дороге с вокзала в городское управление внутренних дел. Там к нему, Герою Советского Союза, отнеслись внимательно, обещали помощь, хоть и рано еще объявлять розыск.
Владимир ехал в Комарово. Ночь провел на вокзале, пришлось заплатить какой-то железнодорожной бабе, а то гнала, требовала билет на дальний поезд. Деньги с собой были, нашел в кармане, когда вышел из дому, захлопнув дверь и оставив в квартире ключи. Дойдя до автобусной остановки, стал искать кошелек, сунул руку в карман, потом в другой, и обнаружил сотню и два ключа. Один от дачи, другой от сарая. Ночью в Комарово делать нечего, околеешь от холода, вода в системе спущена, котелок не растопишь, а печки нет. Надо будет купить электрообогреватель. И жить там. Потому что к жене он не вернется.
Накануне, глядя, как оживленно Ася собирается на свою "работу", как старательно мажет ресницы перед зеркалом, как роется в шкафу, выбирая костюм, видел - ей не терпится, наведя красоту, скорей бежать из дома. А и понять можно: дома валяется развалина, не мужик, не добытчик, так - обуза, куча дерьма. Но зачем все время врать и притворяться? Сказала бы: ты мне больше не нужен и катись. Не скажет. Ни за что. Из жалости. А на хрен ему такая жалость? И на хрен, если на то пошло, такая жизнь? Но - тогда?.. Снова глотать таблетки, всей кучей, что ли? Откачают и радостно упрячут в психушку. И Асенька - хорошая жена, все сочувствуют - будет таскаться каждый приемный день с сумкой жратвы. А в промежутках... трахаться с мужиками. Весь день при деле. И ночь. Славку - к бабушке, свободная хата. Благодать. Нет уж, этого тебе не будет. Шиш тебе, поняла?
...А может, он и вправду псих, все выдумал? Но почему опять - трусливым голосом - "приду поздно"?.. Не надо было про блядки - при мальчишке. Аська разозлилась... Который час? Двенадцать. Обычно она звонит в одиннадцать, когда приезжает к какой-то постоянной бабе на Лермонтовский. Сегодня не позвонила. Злится. Знает, что он ждет, и не звонит! Назло!
Он прождал до четырех часов. Решил, как только жена объявится, все же попросит прощенья за грубость. Скажет, что заберет из садика Славку. Принял лекарство, правда, одну таблетку вместо прописанных двух - тоже не радость превращаться в овощ... Телефон молчал. Вот стерва-баба! Где она там должна быть к четырем?
Мадам, номер которой он нашел и набрал, кокетливо сообщила, что Асеньки сегодня не будет, ей нужно пораньше забрать сына из детского сада или что-то в этом роде.
Вот и все. Насквозь изолгалась. "Забери ребенка, я занята до позднего вечера" - это ему, мужу. Четко и ясно. А клиентке - "ах, я должна ехать за сыном". Трясущейся рукой набрал зачем-то номер, где, она сказала, будет в семь. Там не ответили. Может, его и в природе нет, этого телефона.
Об этом Владимир думал и думал сейчас, в электричке, проезжая мимо Солнечного, потом мимо Репино. Конец. С ней он жить не будет. А там разберемся.
Вышел из вагона на пустую платформу, к даче брел сперва улицей, потом через лес, наискосок. В городе снег давно сошел, а тут кое-где еще сугробы... И воздух... Совсем другой, чистый. На калитке замок. Ключ от него, кажется, у деда. Перелез через забор. Лезть было трудно - сил уже не осталось. Ничего не осталось. Ничего! Вошел в дом - холодно, сыро. Как в гробу... В гробу лучше, там ничего не чувствуешь. А здесь... К кому ты пришел? Ни к кому... Сел на краешек стула. Так. Значит, купить обогреватель... да... поехать в город к матери, попросить денег и...
Мысль, что придется куда-то еще ехать, что-то просить, вообще - двинуться с места, привела в ужас. Да что там - ехать! Просто прожить еще один вот такой день. Даже... даже час... Он поднялся, и его качнуло. Пусть она - как хочет. С трудом переставляя ноги, снова вышел во двор, отпер дверь сарая. Ни о чем не думать. Только бы скорее, скорее...
* * *
Это было странное место. Залы, проходы, вместо стен - сверкающие занавесы, похожие на северное сияние, голубоватые, искрящиеся, холодные. И переливаются. Катя знала - это не на Земле, вообще - нигде, в каком-то ином измерении. Но везде люди. Разные. Некоторые - совсем живые, из плоти и крови. Вон Пушкин, смуглый, курчавый, белозубый, о чем-то оживленно говорит по-французски, слышен голос. Катя подошла и дотронулась до руки - теплая. Пушкин даже головы не повернул, улыбался собеседнику. А тот - бородатый, в длинной холщовой рубахе. Кустистые брови... Ну, конечно! Лев Николаевич Толстой! Посматривает исподлобья. А вокруг еще фигуры, такие же яркие, подвижные. Много знакомых лиц - вон тот, высокий... кто это? Президент Кеннеди. А ту даму Катя не узнает, зато все остальные почтительно с нею раскланиваются... Может, королева Виктория? А офицер?.. Незнакомый. Маленький, лицо злое. Резко хохочет, вообще неприятный. Это же Лермонтов, вот это кто! Как на балу - стоят небольшими группами, переговариваются. А среди них - другие как бы люди, тоже цветные и объемные, но - полупрозрачные и, похоже, бестелесные. Пожалуйста - Лермонтов нахально прошел сквозь беседующую особу в кринолине, а она даже не заметила. А вон - совсем еле различимые. Тени. Посмотришь - нет никого, только воздух дрожит, как над асфальтом в жару, а вгляделась - силуэт, можно даже рассмотреть черты лица. "Почему?" - спросила Катя у кого-то, кто все время был рядом. "Это зависит от тех, на Земле. Если помнят, говорят, спорят, пишут книги, тогда... Чем больше людей вспоминает, тем ярче, плотней, объемней. Живее". - "А эти?" - она смотрела на полупрозрачных. "Соответственно. Их вспоминают реже". - "А вон те, там?.." Только что мелькнувший силуэт, контур, вдруг исчез. Растворился. "Этот скоро умрет. Да, да. Здесь умирают, когда уже некому помнить. Уходят. Всем просто не хватит места. Они - там, наверху". Катя подняла голову - в черном небе мерцали огоньки, одни более яркие, другие тусклые, далекие. "Их-то мы и принимаем за звезды, - поняла она. - А бабушки здесь нет. Значит, никто из нас ее не помнит? Но это неправда! Он врет, здесь оставляют только знаменитостей! Это нечестно. Нечестно!" Катя пыталась закричать, но, как часто бывает во сне, не смогла. И проснулась. Снаружи какой-то шум, даже грохот. Она босиком подошла к окну, тому, что на океан. Светила луна. Огромные водяные горы катили к берегу и с ревом разбивались. Брызги пены взлетали над обрывом. Шторм. Она видела его впервые. Как красиво и жутко. Океан совсем рядом. Что ей снилось? Неприятное? А-а, да... Какое-то мертвое царство.
Катя легла в постель, укрылась одеялом с головой - грохот и рев стали тише. Сон? А-а, Эвелин, вчерашний разговор. Она рассталась со своим бой-френдом, за которого летом вовсю собиралась замуж. "Сол требует, чтобы я приняла его религию. Иудаизм. Иначе его семья порвет с ним отношения, они ортодоксальные евреи". - "Ну, так и прими, жалко, что ли!" - сказала Катя легкомысленно. "Как ты можешь так говорить? Это же не платье - взяла и переоделась. Моя мама будет против, мы все католики". - "Господи! Да разве не ясно, что Бог - один?! Один для всех людей. Просто разные народы говорят с ним - каждый на своем языке, - внушала Катя, - все обряды, обычаи - только способ общения с Ним. А суть одна. Бог - это добро, хоть для католиков, хоть для православных. И для евреев тоже. Какая разница?" - "Какая разница?! Да огромная! Ты вот знаешь, что они не признают жизни после смерти? Не знаешь? У них нет ни Ада, ни Рая. Сол говорит - человек живет после смерти столько, сколько его помнят близкие. А потом - все. Мне это не нравится". Катя прекратила спор. Видно, ей этот Сол нужен меньше веры в загробную жизнь. Вот если бы он вместо Бога поклонялся дьяволу - другое дело. А сама Катя, если бы полюбила кого-то, согласилась бы стать хоть мусульманкой, хоть протестанткой! Без разницы. Роналд, кстати, протестант. Правда, Катя плохая верующая, в церковь не ходит, не исповедуется, не причащается. Отец - вообще... А мама нет. И Рут тоже. Но разве можно сказать, кто из них двоих прав, а кто не прав - католичка Рут или православная мама? Тут Катя вспомнила Льва Толстого, как он разговаривал в ее сне с Пушкиным. Даже то, о чем они говорили. Хоть и по-французски. Говорили они о ней и Роналде.
Катя заснула. Океан все гремел и гремел, и от этого ей теперь спалось еще крепче.
Разбудили ее голоса. Мыша о чем-то громко и возбужденно спорил с Рут. А ему ведь пора уже быть в университете, у него сегодня утреоний урок. Слов Рут было не разобрать, видно, та стояла дальше от Катиной двери. А отец четко произнес, что незачем ее готовить, надо сразу сказать все как есть. Катя вскочила с постели, стала надевать халат, в это время в дверь постучали, она крикнула: "Да! Войдите!" На пороге появился Мыша, и по лицу его Катя сразу поняла: что-то случилось. Страшное.
