Владимир Дудинцев - Между двумя романами
Вы скажете: все это в прошлом, но следы долго еще будут проявляться, мешать истине. С "оборотнем" Лысенко покончено в биологической науке. Но навсегда ли? К сожалению, наше сознание всегда готово скорее воспринять байку, чем научный факт. Стоит только почитать объявления в газетах: "Госпожа Лика восстановит семейное счастье", "Приворожу с гарантией" ужас!
Но вернемся к нашей истории. Нина Александровна Лебедева убедилась в том, что сжигают науку, приближающую нас к материальной истине, а торжествует псевдонаука, уводящая нас в сторону, в туман. И она решила действовать. Что она могла сделать? Она не растерялась, назвалась лысенковкой и поступила в самое их пекло - Всесоюзный институт растениеводства, и сумела там несколько лет проработать. Зачем, спрашивается, она так покривила душой? Кроме естественного ответа о хлебе насущном, есть еще вот что: занятия естественной наукой, как известно, требуют создания специальных условий - лабораторий, приборов, - а это обычному человеку не под силу. И вот в течение нескольких лет она брала на работе реактивы, химические препараты, уносила их домой, в свою маленькую квартирку, где она со своим мужем, инвалидом Отечественной войны, тоже биологом, кандидатом наук, задернув занавески, занималась настоя-щей наукой. Она не могла энергично включиться в основные процессы, но она сделала великое дело.
К этому времени во всем мире очень остро стоял вопрос о картошке. Как стало известно, ей угрожала гибель, полная деградация и исчезновение с наших столов. Почему так получилось?
Известно, что пионерами в деле разведения картофеля были индейцы. Они собирали и, естественно, отбирали самые вкусные клубни, проходя мимо 150 типов картофеля, и отобрали один солянум-туберозум. Этот вид картофеля и привез Колумб, и картошка пришлась ко двору, стала захватывать посевные площади, которые первые 100 лет разрастались, а потом стали сокращаться, потому что все то, что паразитировало на европейских растениях, стало набрасыва-ться на беззащитную картошку и ее уничтожать. Только в нашей умеренной полосе картошка живет нормально. Но и здесь развивается грибок, который, по подсчетам ученых, в скором времени должен свести на нет всю картошку. Уже в 30-40-х годах ученые мира стояли перед проблемой, как спасти картошку, как повысить иммунитет, устойчивость против вредителей, и теоретически нашли путь скрестить дикий простейший вид картошки с солянум-туберозум и получить гибрид. Но эти два вида картофеля оказались биологически несовместимыми. Скрещивание не удавалось.
Нина Александровна у себя на квартире в Мучном переулке, пользуясь допотопным микроскопом и руководствуясь только страстностью ученого, любовью к Родине и наукой, которую Лысенко окрестил вейсманизмом-морганизмом, первой в мире сумела получить продуктивный гибрид. Она решила задачу, которую не решили нобелевские лауреаты, группа ученых, финансируемая Рокфеллером, в лабораториях, оснащенных новейшими приборами.
Когда она это сделала, то принесла полученный гибрид в горшочке во Всесоюзный инсти-тут растениеводства, где к тому времени она проходила свой второй год аспирантуры. Она не афишировала своей преданности генетике, так сказать, крестилась тремя перстами, с отличием закончила институт, и ее взяли в аспирантуру.
Институт был основан Вавиловым. Когда Вавилов был арестован, его место занял Сизов. И вот Нина Александровна принесла полученный ею гибрид и показала академику. Он сразу же по листве распознал, что это такое: кто отец, а кто мать, погрозил ей пальцем и спросил, как она могла это получить.
Я недавно читал рассказ о католическом священнике. Когда он читал проповеди в церкви, женщины падали, рыдали, их выносили - так он умел донести до сердца слово божье. Однажды к нему пришла прихожанка со своим слепым сыном и говорит ему: "Святой отец, я не знаю другого человека в мире, кроме вас, который мог бы по чистоте своей и по силе веры своей быть так близок к господу. Поэтому я прошу вас: возложите руку на этого несчастного слепца и помолитесь богу, чтобы он выздоровел и прозрел". В полном смятении преподобный начал отказываться: "Как я могу взять на себя цель, которую мог бы осуществить только Христос. Это было бы страшным грехом, это просто невозможно!" Женщина продолжала умолять его, и он, повернувшись к алтарю, стал взывать к господу, чтобы простил ему грех, так как женщина очень верит в бога и он не может поступить иначе, как возложить руку на несчастного слепца. После такого длительного объяснения с богом он возложил руку на голову слепца, произнес слова молитвы, и вдруг слепец открыл глаза и воскликнул: "Свет! Свет!" В эту минуту преподобный утратил дар речи... Он отступил на шаг и почувствовал, что в нем что-то ломается... Оказывает-ся, говоря каждый день о чудесах, сам он в них не верил. И когда пред ним свершилось чудо, он не мог понять, как это произошло. И с этой минуты он перестал читать проповеди. Эта история проявила в нем отсутствие веры и наличие тончайшего фарисейства, которого он сам не замечал.
Точно так и этот академик, который многие годы преподавал лысенковскую биологию и знал ее бесплодность, погрозил Нине Александровне пальцем и сказал: "Я знаю, как вы это сделали. Так и продолжайте". Как будто она получила результат, используя методы науки, официально поддерживаемой государством.
Нина Александровна на защите продемонстрировала то, что ею было сделано, и мгновенно получила ученую степень. Ее ожидала блестящая карьера. Но Нина Александровна опублико-вала небольшую статью, в которой рассказала, как в действительности был получен гибрид. Ее немедленно отлучили, выгнали с работы и 10 лет она была на иждивении мужа, инвалида Отечественной войны. За это время она провела 27 скрещиваний, которые прославили ее и нашу биологическую науку на весь мир. И что любопытно: в этом же самом институте создалась очередь; со всего мира туда ехали ученые за гибридным материалом, за помощью, чтобы спасти мексиканскую, английскую, скандинавскую, германскую картошку. Когда приезжал очередной иностранец, не стесняясь, призывали Нину Александровну и говорили ей: "Приоденьтесь получше. Приехал господин Густавсон, или господин Штубе, или еще кто-то". И когда этот господин приходил, ему представляли Нину Александровну и говорили: "Вот наша фрау доктор. Мы с ней коллеги. На основе достижений нашей науки ею сделано то-то и то-то. Нина Александровна, передайте, пожалуйста, господину такому-то набор ваших гибридов". И Нина Александровна должна была это делать... А потом иностранец уезжал, и она уходила к себе домой. Так длилось десять лет.
Однажды я был на конференции вейсманистов-морганистов, похожей на тайное собрание первых христиан из "Quo vadis" Сенкевича. И вот вышла женщина, у которой был какой-то не от мира сего вид. Она начала говорить и захватила всех, и весь зал встал и, как древние христиа-не пели свои гимны стоя, так и они, встав, несколько минут аплодировали ей. Я видел, что это настоящие люди, советские люди, в первую очередь достойные носить это звание: принципиаль-ные, готовые ради сохранения своих рубежей ни перед чем не склонить головы. Они ей аплоди-ровали в течение нескольких минут. И вот выступил какой-то лысенковский сатрап с протестом. Дело было в том, что она выступала от Всесоюзного института растениеводства, в котором официально не числилась: одно дело, когда приезжали иностранцы, а другое дело - теперь: "Прошу огласить из президиума, что была допущена ошибка. Если не огласите, примем надлежащие меры и обратимся к надлежащим органам". У меня такой документ есть. С этого и началось мое знакомство с Н. А. Лебедевой.
Я написал в ее защиту большую статью под заголовком: "Нет, истина неприкосновенна", и отнес ее в "Литературную газету". Там коммунисты, комсомольцы - весь коллектив - призна-ли, что статья нужная и правильная. Она действительно была глубоко обоснована, и нельзя было подкопаться ни с какой стороны, так как у меня была целая папка документов. Но, как полагает-ся, всегда темное начало находит свое место, и это темное начало выступило в лице одного члена редколлегии, который, поправ мнение коллектива, один в ночи понес эту статью в ЦК. Кому же он показал ее? Не кому-нибудь, а человеку, симпатизирующему Лысенко. Это был секретарь Поляков, который до этого был редактором "Сельской жизни", и он моментально запретил печатать статью. Тогда я понес ее в "Известия", в "Комсомольскую правду". В "Комсомольской правде" более смелые люди. Они стали бороться за то, чтобы статью опубликовать, но ничего не смогли сделать, так как Лысенко был под эгидой Никиты Сергеевича. Как только Никита Сергеевич ушел в отставку, немедленно, как это бывает с автомобильным счетчиком, когда он доходит до 100 тысяч километров, сразу все колесики начинают крутиться и наступает чудесное превращение - сплошные нули, так и здесь: сразу после ухода Никиты Сергеевича и снятия Полякова все редакции, куда я обращался, затребовали у меня статью. Я ответил, что статья находится в "Комсомольской правде". И тут произошла борьба между "Литературной газетой" и "Комсомольской правдой", каждый начал статью тащить к себе. Статья была напечатана в "Комсомольской правде". Это произошло через полтора года после того, как я принес ее в "Литературную газету".
