Павел Мельников-Печерский - На горах. Книга вторая
И, вынув условие, прочел:
— «По уплате всей суммы сполна, я, Смолокуров, немедленно вступаю во владение купленным у нас, Меркулова и Веденеева, товаром, если же паче чаяния вся сумма сполна мною, Смолокуровым, к назначенному сроку уплачена не будет, условие сие уничтожается, причем мы, Меркулов и Веденеев, повинны уплатить мне, Смолокурову, деньги с меня ими полученные немедленно за вычетом двадцати тысяч неустойки».
Холодный пот выступил на широком, совсем побагровевшем лице Марка Данилыча. Так и растерзал бы он в ту минуту на клочки Орошина.
— Кстати, — сказал Веденеев. — Приходили к нам на караван кой-кто из рыбников с вашими приказами насчет рыбы. Им не отпустили.
Отчего ж так?.. — весь вспыхнувши, вскликнул Марко Данилыч. — Нешто я ста тысяч рублев вам не выдал?.. На что ж это похоже, сударь мой?..
— А в условии-то, Марко Данилыч, что написано? — хладнокровно отвечал Веденеев раскипятившемуся Смолокурову. — Извольте-ка читать: «По уплате же всей суммы сполна, согласно сему условию, я, Смолокуров, вступаю во владение товаром». Значит, как отдадите вторые сто тысяч сполна, тогда и будете хозяином купленною вами товара, а до тех пор хозяева мы.
— Да вам бы почтеннейший Дмитрий Петрович, ей-огу, не грешно было по-дружески со мной обойтись, — мягко и вкрадчиво заговорил Смолокуров. — Хоть попомнили бы, как мы с вами в прошлом году дружелюбно жили здесь, у Макарья. Опять же ввек не забуду я вашей милости, как вы меня от больших убытков избавили, — помните, показали и Рыбном трактире письмо из Петербурга. Завсегда помню ваше благодеяние и во всякое время желаю заслужить…
— В деле я не один, Марко Данилыч. Со мной Никита Федорыч, — сказал Веденеев.
Передернуло Смолокурова. Вспомнил, как хотел он в прошлом году Меркулова на тюлене разорить… Однако не смутился.
— Вот вам расписка в семидесяти пяти тысячах рублей, а двадцать пять тысяч ожидаем завтра в полдень, сказал Дмитрий Петрович, написавши расписку и подавая ее Смолокурову.
— А ежель не исправлюсь? — спросил Марко Данилыч.
— Тогда будет нарушено условие. За вычетом неустойки, тогда вы сто пятьдесят пять тысяч и векселя обратно получите, а мы весь караван продадим Онисиму Самойлычу. Он и вчера вечером и сегодня чем свет присылал разведать, совсем ли мы покончили с вами, — сказал Дмитрий Петрович.
— Так не будет милости? — сумрачно спросил Смолокуров.
— Что за милости?.. Помилуйте, Марко Данилыч! — сказал Веденеев.
— В таком разе просим прощенья, — сказал Смолокуров и поспешно ушел.
Ругает мысленно Марко Данилыч Веденеева за его несговорчивость, злобится на Орошина, что того и гляди выхватит он у него из рук выгодное дело, такое, какого на Гребновской никогда еще не бывало, а пуще всего свирепеет на Седова, на Сусалина и других рыбников, что не дали ему столько денег, на сколько подписались. Не правит и себя Марко Данилыч, досадует и на себя, сам с собой рассуждая. «Как это я обмишурился?.. На такое условие согласился. Заживо гроб себе сколотил… отдал себя своей волей недругам… Конечно — не уганешь[76], где упадешь, где потонешь, на всяк час ума не напасешься, а все-таки обидно… Молокососы, слетышки старого воробья объехали!.. Видно, стар становлюсь… Одурел годами — пустобородые мальчишки травленого волка загнали в тенёта».
А тут как нарочно Седов. Пищит Иван Ермолаич на всю Гребновскую, обманщиком, мошенником Марка Данилыча обзывает.
— Чужой товар облыжно за свой выдавать!.. Обманом денежки вытягивать из нас!.. Вот твой приказ! — смеются только над ним. Бери его, а деньги назад подавай, не то в полицию.
Сусалин тоже подходит, ругается, в драку лезет даже. И другие рыбники сбираются и все с яростью кидаются на Марка Данилыча. Один Белянкин стоит одаль. Сам ни слова, а слезы дрожат на ресницах: «Пропали кровные, годами нажитые денежки!» Такую горькую думу он думает.
Закричал во всю мочь Марко Данилыч на рыбников:
— Эй вы, остолопы!.. Черти этакие!.. Дичь необразованная!.. Чего попусту горла-то дерете? Слушай, что хочу говорить!
Полюбились ли, не полюбились ли рыбникам такие речи Марка Данилыча, их надо спросить, но своего он добился. Без ругани, без крика, без шума выслушали его рыбники. А сказал он им вот что:
— Глядите: вот расписка в моих ста тысячах, что внес третьего дня. Вот расписка в семьдесят пять тысяч рублей, что с вас собрал. Двадцати пяти тысяч не хватает, а завтра в полдень надо их уплатить. Есть у меня довольно векселей — смотрите — люди верные: Водопьянов, Столбов, Сумбатов, а Веденеев за грош их не принимает. А ежели завтра к полудням останных двадцати пяти тысяч ему не уплачу — все пиши пропало. Орошин перебьет — он им сполна триста тысяч на стол кладет…
И ежель мы завтра всех денег не внесем — убыток всем… Орошин рыбным делом завладает и каждого из нас под свой ноготь подогнет… То-то будет издеваться над вами!.. То-то заважничает!.. Да и покупатели и сторонние люди вдоволь над вами насмеются!.. Хотите того?.. Аль неохотп сраму принимать?
Крики осиплых голосов, вопли, гам, даже дикие завыванья раздались по Гребновской. Ругательства, проклятья, угрозы, стоны и оханья с каждой минутой усиливались…
— Да что ж вы, ровно псы, воете только да лаетесь? Путного слова, видно, от вас не дождаться? — в источный голос закричал Марко Данилыч и покрыл все голоса. Хотите барышей, так нечего галдеть, — двадцать пять тысяч где хотите добывайте, а если вам барыши нипочем, в таком разе орите, ругайтесь, покамест печенка не лопнула… А если жалко заведенного дела, ежель неохота верных барышей смердящему псу Орошину под хвост метать — так нечего тут галдеть…
Хоть из земли копайте, а завтра к полудню двадцать пять тысяч чтоб были у меня в руках… Вот вам векселя на Водопьянова, на Столбова, на Сумбатова… Давайте за них чистоганом, а я на вас векселя переведу… Чого еще вам?.. Тут главное дело, чтоб треклятого Орошина одурачить… Не то он, пес треклятый, и барыши-то один заграбастает и всем делом на Гребновской завладеет, а вдобавок надо всеми над вами насмеется: «Было, дескать, у собачонок мясцо во рту, да проглотить щенкам не довелось». А щенки-то кто? Вы, вы, гребновские рыбники.
Примолкли рыбники — кто чешет в затылке, кто бороду гладит. Будто и не бывало в них ни ярости, ни злобы на Марка Данилыча. Тузы молчали, призадумавшись, но из мелкой сошки иные еще покрикивали.
— Отчего ж нам по твоим распискам не выдают товару?
— Так поди вот с ними толкуй! — кротким обиженным голосом, вздохнув даже от глубины души, отвечал Марко Данилыч. — Тогда, говорит Веденеев, будешь хозяином в караване, когда все до копейки заплатишь.
— С чего ж они, бесовы угодники, взбеленились? Сроду на Гребновской так не водилось, — кричала мелкая сошка, кроме Белянкина. Тот молча столбом стоял.
— Поди вот с ним!.. — говорил Марко Данилыч. Сколько ни упрашивал, сколько ни уговаривал, — все одно что к стене горох. Сам не знаю, как теперь быть. Ежель сегодня двадцати пяти тысяч не добудем — все пойдет прахом, а Орошин цены какие захочет, такие и уставит, потому будет он тогда сила, и мы все с первого до последнего в ножки ему тогда кланяйся, милости у него проси. Захочет миловать — помилует, не захочет — хоть в гроб ложись.
Призадумалась и мелкая сошка. Стали рыбники советоваться.
— Что же нам делать теперь? — пропищал, наконец, Седов Марку Данилычу.
— Двадцать пять тысяч добыть! Вот что надо делать! — сказал Марко Данилыч. — Берите мои векселя на Водопьянова, на Столбова, на Сумбатова. Останные пять тысяч сбирайте, как знаете… Что?.. И на пять-то тысяч силенки не хватит?.. А еще торговцы гребновские!.. Мочалка вы поганая, а не торговцы — вот что!.. На Гребновской у всех миллиона на три рыбных товаров стоит, а плевых пяти тысяч достать не могут!.. Эх, вы!.. Не рыбой бы вам торговать, а лапти плести — да и на тот промысел вряд ли сгодитесь! Была бы поближе Москва, я бы и слова не молвил, там в ломбарде у меня много побольше трехсот тысяч лежит… Да как их к завтраму доспеешь? А Веденеев ни векселями, ни билетами не берет.
Толковали, толковали рыбники. Наконец, Седов, Сусалин и еще двое-трое согласились купить векселя у Марка Данилыча и тут же деньги ему выложили. А пяти тысяч все-таки нет.
В Рыбный трактир пошли. Там за московской селянкой да за подовыми пирогами сладили дело.
Чуть свет на другой день кинулись к ростовщикам. Этого народу у Макарья всегда бывает довольно. Под залог чего ни попало добыли пять тысяч.
К полудню опять собрались на Гребновской. Шумно вели разговоры и, когда Марко Данилыч поплыл к доронинскому каравану, молча, с напряженным вниманием следили за ним, пока не спустился он в каюту.
И Онисим Самойлыч тоже глядел со своей палубы. Невольно сжимались у него кулаки.
