Алекс Родин - В поисках ветра силы
Как то в холодный и серый осенний день, сидя под деревом и размышляя о том, что Дао туманно и неопределённо, а кто познал рождающее формы бесформие, тот знает пользу от недеяния, я погрузился в созерцание серо-желтого света, струящегося с серого туманного неба над такими же серыми полями и горами. Когда-то уже было нечто подобное... метафизический серый свет пустоты...
И я вспомнил. Лето 1984 года, работа в экспедиции... Вкус реальности. И серый свет. Тогда это было краткое мгновение. А теперь это опять был он серо-желтый свет Великой Пустоты. Он заполнял весь мир, рождаясь из туманной дали над горами. Что можно сказать об этом свете? Он таинственен и неописуем, подобно тому, как "Дао туманно и неопределённо"... Но он завораживал мою душу и звал за собой, звал в неизвестное. Я знал, что это она, Даль, посылает мне этот свет - Душа Мира, Weltinnenraum...
Настал ноябрь и приблизилось время конца навигации. В один из последних дней моего пребывания в этих холмах я зашел в бучацкий магазин и решил купить себе про запас хорошего индийского чая, случайно оказавшегося в селе. Этот чай я впервые обнаружил в магазине весной, его был там целый ящик, а сельские жители чай обычно не покупают - они, как известно, пьют либо холодный компот, либо самогон. Я же пользовался все лето этим чаем в маленьких бумажных пачках, с приятным запахом, крепким и не дающим горечи.
Мне часто приходилось покупать продукты в этом магазине - рис, печенье и сахар... А когда я шел с Бабиной горы к себе домой в Григоровку, мне нравилось покупать в этом магазине белый хлеб, пахнущий пшеницей, чтобы вечером сесть за стол у окна моей каюты с пустыми белыми стенами и есть хлеб с яблоками... Окно выходило в сторону бучацких гор, над ними медленно гасло небо, и горы постепенно скрывались в темноте, становясь неразличимыми. Над ними загоралась первая звезда, а на бучацкой пристани было видно три огонька, и еще один огонек выше - возле магазина, где я покупал хлеб... На этот слабый огонек на фоне чёрных гор я часто смотрел в ту осень, думая, как жить дальше.
В тот день я зашел в магазин и поздоровался с продавщицей.
- Оце дядько з Григоровки мабуть по чай...
- Та авжеж - ответил я, - бо чай у вас добрiший, нiж у самому городi Каневi... А воно ж зiма... та i вообще... теє...
- Ну да, то таке дiло...
Так и поговорили - по народному. Забрал я последние шесть пачек чая, вышел из магазина, застегнул ватник, оглянулся по сторонам, на крутые горы и на серое осеннее небо... и моё сердце дрогнуло от мысли, что может быть и в самом деле я уже никогда больше сюда не вернусь. Подавив в себе эту печаль и плюнув под ноги, я заругался матом, надел рюкзак и ушел по дороге на север.
Ещё минуту-две из окна магазина можно было видеть фигуру человека с рюкзаком, быстро поднимающегося по каменистой дороге, уводящей из села Бучак за гору, потом за поле, за лес и куда-то дальше, за горизонт. В ту даль неизвестного, куда уходят все дороги.
Год Дракона
Через несколько дней навигация закончилась, ночью пришел буксир и утром потащил нашу баржу на Киев. Погода была плохая, над скрывшимися в туманной мгле горами висело низкое серое небо и шел дождь. Завернувшись в ватник, я стоял у борта баржи и пытался разглядеть контуры гор. Возвращаться в город не хотелось, потому что было непонятно, как жить дальше. Но и тут оставаться уже не было желания.
Два года назад, бросив всё и перебравшись в Григоровку, я думал, что это надолго и что здесь можно будет жить какой-то иной, альтернативной жизнью. Что ж, это удалось - ещё совсем недавно я сидел под деревом бодхи и размышлял о свете великой пустоты и о свободе, которую мне дарит этот свет. Однако постепенно я стал понимать, что устал от сельского образа жизни, и что пришла пора покинуть эти холмы для чего-то иного - правда, пока ещё не было понятно, для чего именно.
Баржа проплывала мимо Переяслава и маяков, где мы были прошлой зимой с Максом и Дибровой. Бушевал ветер и волны бились о ржавый борт. Я зашел в каюту, закрыл дверь, затопил печь и начал сжигать в ней уже ненужные вещи - всякие бумаги, дневники странствий, эзотерические тексты и остатки психотропных субстанций.
Потом за борт полетели финка и разные культовые предметы. Начинался новый период жизни, в котором мне все эти вещи уже не будут нужны. В печи гудел огонь - бумаги горели хорошо, а я сидел на ящике, глядя в огонь и слушал музыку.
В ту осень я полюбил Стинга, человека моего поколения (он родился в октябре 1958 года) - как раз началось его восхождение к зениту славы и ко мне в руки попал его недавно вышедший альбом "Nothing Like the Sun" "Nada Como el Sol". Я проникся духом его песен ("Sister Moon... my mistress eyes are nothing like the sun..."). Почему-то именно он, Гордон Самнер из группы "Полис", получивший произвище "Стинг", потом на много лет стал для меня символом культового героя наступающей эпохи 90-х. Заканчивались 80-е, когда мы были просто бродягами на дорогах, жизнь изменялась, и умы начинал занимать новый образ человека, соединяющего в себе индивидуализм и творческое начало, нашедшего своё место в социуме и в то же время живущего чем-то своим, лишь ему известным - оставшегося странником, "бродягой западного мира", всё так же ищущим что-то неведомое, что всегда искали странники - личную силу, свой особый кайф или, может быть, мгновение вечно настоящего - кайрос... Мне тоже хотелось изменить свою жизнь, оставшись при этом собой.
Вскоре после того, как я вернулся в город, Марина предложила мне все бросить "к ёбаной матери", как она выразилась, и уехать с ней в Америку. Идея была заманчивая - мне ведь всегда хотелось попасть в Беркли или в Биг-Сур, и я думал, что может быть больше никогда не попаду в мои горы...
Но в конце декабря неожиданно позвонил Шкипер и предложил поехать в Лукавицу. Я воспринял это как указание ветра силы и не стал сопротивляться. Новый год мы встретили со Шкипером и его подругой Таней на вершине горы в лукавском лесу - скромно, но интересно. Пошатались по безлюдному ночному селу, изображая крики сов и вопли духов, напугали до смерти собак, а на другой день с самого утра отправились в дальнюю дорогу - в сторону горы Вихи и Голубого каньона. Я сказал Шкиперу и Тане, что покажу им места, в которых они ещё не были, но у меня кроме того была иная цель - почему-то я вспомнил о скелете огромного кабана, лежащего на горе над каньоном, и мне захотелось попасть в это место.
Дорога была дальняя и сильно обледеневшая, я всё время падал и мрачно шутил, что, наверное, пришло время мне убиться и найти достойную смерть в полях, как дикий зверь. Идти было тяжело и мы оказались возле каньона уже во второй половине короткого зимнего дня. Снега почти не было и белые кости кабана были хорошо видны в траве. Я поднял огромный череп - он напоминал мне лик некого неведомого духа - и попробовал одеть его себе на голову как шаманскую маску, вспомнив, что в прошлом году это сделала Гела, известная в то время бучацкая колдунья. Но, видимо, голова у меня была побольше и ничего не получилось.
Не знаю, зачем, но я сложил кости и череп кабана себе в рюкзак и мы пошли обратно. Когда мы были в мрачном зимнем лесу, начали опускаться сумерки. Ноги устали в тяжелых сапогах, а нести скелет кабана было нелегко. Пошёл мокрый снег и я почувствовал, что силы покинули меня. Шкипер с Таней ушли далеко вперёд, а я сел на краю дороги в грязь, чтобы перевести дух.
День угасал и горы окутывал мрак. На миг я как бы увидел себя со стороны - оборванный безумец в ватнике, несущий в рюкзаке скелет кабана, неизвестно куда и зачем. А главное, непонятно было, зачем вообще всё это... На мгновение пронеслись воспоминания о солнечном лете, о сверкающем свете, о дорогах волшебной страны... казалось, что все это было не со мной... так, какой-то яркий цветной фильм... "Духи гор отвернулись от меня" - подумал я. - "Эзотерическая жизнь не удалась..."
Но потом я собрался с силами - ведь не сидеть же здесь в грязи, к тому же в хорошо знакомом месте... смешно и глупо. Так я добрёл до Лукавицы, пояснив свою задержку тем, что кабаний скелет оказался тяжелее, чем я думал. В хате я обогрелся у горячей печи, выпил крепкого чаю и в полночь мы со Шкипером пошли прогуляться к ясеню. Облака разошлись, и сев на пороге хаты Макса мы созерцали полную луну, светившую через голые черные ветви дерева бодхи. Так мы сидели долго, не говоря ни о чём - ведь Шкипер человек опытный и хорошо знает, как созерцать луну. А потом я почувствовал, что в какой-то миг мой ум, а потом и мое "я" растаяли в лунном свете, извечно льющимся с черного неба над этими горами и над всем миром. Меня подхватил этот поток чего-то великого и необъятного, возникающий в неизвестном и исчезающий в столь же неведомом, и я почувствовал зов будущего.
Огромное и непостижимое, оно было впереди - там, откуда струился над миром лунный свет. "Nada Como el Sol... my mistress eyes are nothing like the sun...".
В этот миг моё старое "я" угасло, увяло под деревом бодхи, а на смену ему духи гор вдохнули в меня новое "я", сотканное из потока лунного света и холодного ветра, вобравшее в себя неведомость будущего.
