Наталья Давыдова - Любовь инженера Изотова
Был еще на установке старший оператор, рабочий Малинин. Он тоже охотно оставался вечерами с Алексеем. У Малинина, правда, была ревнивая жена, она не сочувствовала реконструкции. Когда она звонила, Малинин передавал Алексею трубку и просил:
- Алексей Кондратьевич, скажите ей что-нибудь.
Алексей выполнял эту странную просьбу, как мог, шутил с ревнивой Калисфенией, сокращенно Калей, рассказывал, что сейчас ее муж делает на установке; и Каля, присмирев, говорила:
- Ну ладно, всегда вы меня заговорите, я и забуду, зачем звонила.
А розовощекий Митя говорил Малинину:
- В принципе, дорогой товарищ, ты глубоко неправ. Ты из нее психопатку воспитываешь. Разве можно строить семью на взаимном недоверии?
- А у нас не взаимное, у нас только одна сторона на недоверии, а другая на полном доверии, - улыбался рослый Малинин, голубоглазый, с пшеничными кудрями, с леноватой такой усмешечкой. Неторопливый, выдержанный человек, физически очень сильный. Про него говорили "смекалистый".
На заводе скупо хвалят, такими словами, как "одаренный", "талантливый", не кидаются, и ходил Малинин "смекалистым". Он непрерывно искал и пробовал новое. Пока это были незначительные изменения, которые Малинин предлагал на своей установке. На большее он не замахивался, не хватало знаний. Установку свою Малинин чувствовал, знал насквозь. В ночные вахты, когда начальство спит, он слегка менял режим, смотрел, что получается. Удержаться от этого не мог. Когда Малинину предстояла ночная вахта, Рыжов заранее бесновался: завод не лаборатория, каталитический крекинг не экспериментальная установочка.
- Ты рабочий или кто? - спрашивал Рыжов. - Может быть, ты член-корреспондент Академии наук?
Малинин усмехался и обещал вести себя аккуратно.
- Рабочий, рабочий я, ничего не трону, пускай себе спокойненько гудит.
- Что это ты называешь "гудит"?
- Да так, все, - неопределенно отвечал Малинин, не в силах дождаться, когда он останется один и сможет подрегулировать по-своему и _посмотреть_, что из этого получается.
Рыжов чертыхался и уходил, а Малинин оставался.
Конечно, Рыжов понимал, что Малинин знает свою установку. Но понимал и то, что этого, кудрявого, рыжеватого, широкоплечего человека сейчас лихорадит, так ему хочется проверить одно свое предположение, даже не одно, а несколько. Всегда не одно, а несколько.
"Тьфу, наваждение", - говорила со вздохом жена Каля, видя, что Малинин задумался и молчит.
Для Малинина все изменилось с приездом Алексея. Раньше его предложения вели к отдельным улучшениям, теперь реконструкция покрывала частные усовершенствования. Вбирала их в себя.
Вначале Малинин удивлялся тому, что Алексей внимательно слушает его. Потом понял: им было одинаково интересно и одинаково необходимо изменять и _пробовать_. Малинину было не лень по десятку раз бегать на этажерки. Потому что изменять и пробовать - это значит бегать. Далеко бегать, высоко подниматься, там открыть, там закрыть, там прикрутить, там просто посмотреть. Другие операторы делали это с неохотой - зачем создавать себе лишнюю работу, лишнее беспокойство. А Малинин с радостью: для него это было самое интересное в жизни. Ради этого он жил, ради этого пошел учиться, решил стать инженером.
Он был только на первом курсе института, на заочном отделении. Учиться было нетрудно, но-медленно, страшно медленно отчего-то все подвигалось. И было жаль Калю, которая не видела жизни.
А двадцатипятилетний Митя, механик, поучал:
- Ты свою Калисфению страшно распустил. Почему ты такую ревность и подозрительность разрешаешь? Даже не знаю, как ты ее теперь призовешь к порядку. А не призовешь, она тебя погубит. С таким характером она тебе расти не даст. Денег она с тебя сильно требует, ты скажи? На наряды.
- Брось ты, Митя, Каля человек как человек. Что ты на нее взъелся? отвечал Малинин.
- Я не зря взъелся, у меня могучая интуиция. Ревность - страшная штука, большой тормоз в личной и общественной жизни, - заявил Митя.
- А ты-то откуда знаешь? - усмехнулся Малинин.
- Интуиция, - рассмеялся Митя.
- Ну, друзья, полезем к регенератору, посмотрим, что там сегодня делается, - предложил Алексей.
- Полезем, - ответил Митя, и все трое, надев ватники, шли в пыль, к раскаленному железу, к самому нутру каталитического крекинга.
С Митей и Малининым Алексею было легко.
- А с "пауком" решено твердо? - спросил Алексея Малинин, стыдясь своей настойчивости. Он задавал этот вопрос не первый раз.
Им давно владела заманчивая идея - регулировать объем катализатора в реакторе на ходу, не останавливая установку. Существующее устройство в реакторе - распределитель - неподвижное. Малинин предлагал сделать вместо него подвижной "паук". Дело это было тяжелое. Главный механик возражал. Но Алексей в предстоящую реконструкцию собирался установить подвижной "паук" Малинина.
- Решено твердо, - ответил Алексей.
- А когда вы к нам придете? - спросил Малинин. - Вы не забыли, что вы обещали? Моя мама ждет вас.
- Как позовешь.
- Значит, насчет "паука" это твердо? - опять переспросил Малинин, краснея и ненавидя самого себя. - Вы меня, конечно, извините.
- Слушай, перестань меня пытать, ты все равно поверишь только тогда, когда твой "паук" будет поставлен и начнет работать. Отстань.
- Верно, - засмеялся Малинин, - извиняюсь.
Вскоре одна из трех установок каталитического крекинга встала на ремонт. Началась реконструкция.
Пока шла обычная жизнь, Алексей существовал на заводе, в цехе гостем, теперь он стал центральной фигурой. Он вел реконструкцию, он решал, он принимал всю ответственность на себя. И невольно сразу этому подчинились все, даже Рыжов.
Было много трудностей, настоящих и мнимых, неувязок, неполадок, из-за которых приходилось трепать нервы и тратить время.
Из Куйбышева прибыли короба, но без закладных устройств, - может быть, они потерялись, лежали где-нибудь между сотнями ящиков на деловом дворе.
Слесарь, который монтировал короба, предложил приваривать. Это было надежно, но конструкция становилась неразъемной. Митя-механик предложил закручивать металлический пруток. Митя бегал с этим прутком, лазил в регенератор, объяснял и показывал Алексею, хотя объяснять особенно было нечего - Алексей согласился. Сделали по-Митиному.
- Мы не работаем, а выходим из положения, - ворчал Рыжов.
Уже в разгар работ Алексею понравилась в журнале одна картинка - новая конструкция ввода сырья, новый принцип, отлично придуманный. Алексей только кое-что изменил в чертеже и показал новый ввод своим товарищам.
Митя сразу разобрался, понял и одобрил. Малинин смотрел, долго думал, потом сказал: "Плохо не будет", Баженов посмотрел, ему понравилось. Казакову тоже, Только Рыжов противился бешено. Заладил: "Я против, против, возражаю, запрещаю, у меня чувство". Но руководил реконструкцией Алексей, и ввод сырья сделали По-новому.
"Паук" Малинина тоже с божьей помощью сделали и установили. Выполнили основные предложения Алексея. Дело тяжело и медленно подвигалось к концу, вернее первой - и главный - его этап.
Установку начали выводить на режим. Все имевшие отношение к реконструкции были в цехе, ждали, подходили к щиту с контрольно-измерительными приборами. Выводить установку на режим всегда трудно, тревожно, а в данном случае было особенно тревожно.
Пришел Баженов справиться, как дела. Пока все шло нормально.
"Слишком хорошо, чтобы быть правдой", - подумал Алексей. Он не доверял этому благополучию. Опять проверил давление в колонне, в реакторе. Все было нормально.
Внезапно порвалась сварка на трансферной линии. Загорелось. "Так, - с тревогой подумал Алексей, бегом направляясь к месту аварии. - Первая аварийная остановка. Сколько их будет?"
Их было еще много, гораздо больше, чем можно было предположить. Пять-шесть остановок, одна вслед за другой, на протяжении десяти дней.
Катализатор, эти драгоценные беленькие шарики, то шел, то не шел в реактор. "Шуршит", - говорили в цехе. "Шуршит", - докладывал Казаков на утренних совещаниях у директора. "Шуршит", - сообщал ежедневно Алексей Баженову.
Вдруг начался бешеный вынос катализатора. Все вокруг было засыпано белой крупой, катализатор сыпался на головы, на землю вокруг этажерки крекинга. И всему виной был неправильный ввод сырья, та самая картинка, пленившая воображение Алексея. Надо было срочно переделывать по-старому. Рыжов, который говорил: "У меня чувство", оказался прав. У старого нефтяника-сгонщика действительно было шестое чувство, нефтяное. Рыжов бесился, ругал Кресса и Алексея, проклинал реконструкцию. Ввод переделали.
А драгоценный катализатор, тонна которого дороже тонны сахару, продолжал литься дождем на головы авторов реконструкции и засыпать территорию цеха. Это всем видимое расточительство происходило на заводе, где борьба с потерями нефтепродуктов была одной из главных забот. Митя возглавлял рейдовую комсомольскую бригаду. Комсомольцы ходили и тщательно проверяли каждый насос. Тот же Митя круглыми глазами молча смотрел на снежные сугробики катализатора и не знал, что делать.
